Немного сонный, со взъерошенными волосами, Рашидов выглядел крайне забавно. Он уже был одет и сидел на краю кровати, с беспокойством всматриваясь в моё лицо.

— Что не разбудил и домой не отвёз. Просто ты так крепко уснула… Я не хотел тебя будить и почти час потом ещё добираться до твоего дома…

— Не сержусь. Особенно я тебе благодарна за то, что ты не стал меня полностью раздевать, а то я подумала бы чего-нибудь не то…

— Например? — Мир улыбнулся.

— Например, что напилась вчера до чёртиков, разнесла тебе библиотеку, а потом полночи с тобой кувыркалась.

В глазах Рашидова промелькнуло что-то странное. А потом он улыбнулся ещё шире и ответил:

— Насчёт первого и второго я искренне сомневаюсь, ты на такое не способна. А вот насчёт третьего я бы не возражал… Только вот на это ты тоже не способна.

И Мир подмигнул мне. Я тоже улыбнулась, хотя мне было немного неловко — в основном из-за того, что я не привыкла просыпаться в чужой постели. Даже зная, что ничего не было…

— Верно, такая уж я благоразумная. А… кстати, где ты сам спал?

— В другой комнате, — Мир махнул рукой. — Мало у меня тут комнат с диванами, что ли? А теперь пойдём, позавтракаем, и я отвезу тебя домой. Кошкам ведь тоже надо кушать.


Если бы не Мир, эту неделю, пока не было Громова, я бы пережила с большим трудом. Я и так очень сильно скучала, но рядом с Рашидовым мне становилось немного легче. Даже когда мы разговаривали о работе — а это происходило достаточно часто — мысли о Максиме Петровиче не приносили мне такого мучительного дискомфорта, как было, когда я оставалась одна.

Далеко не всегда можно объяснить себе свои же поступки. И я не смогла бы чётко объяснить, зачем мне нужно общение с Миром… просто знала, что это правильно. И в кои-то веки я не рассуждала на всякие философские темы, отпустив себя, как и просил Мир.

Постепенно я, как из кусочков пазла, складывала его жизнь, узнавая с каждым днём всё больше. Не только о Ломове и Маше, а обо всех дорогих ему людях, о сыновьях, об учёбе в университете и несбывшихся мечтах, о бизнесе… И об одиночестве взрослого мужчины, у которого в жизни есть всё — и в то же время нет ничего, чего нельзя было бы отдать без сожаления. Кроме сыновей, которым он уже давно не очень-то нужен — у них свои семьи и маленькие дети.

И я стала видеть одновременно двух Эльмиров — первый, мудрый и печальный, немного мечтательный — именно таким становился Мир при мне. А второй — властный и безжалостный, холодный, как сталь — таким он был с подчинёнными. Я оценила его «вторую ипостась» в полной мере, когда Мир пару раз говорил при мне по телефону и кого-то отчитывал.

И ни одного из этих двух Рашидовых я не боялась. Даже того, властного и холодного. Ведь когда Мир смотрел на меня, в глубине его тёмных глаз загорался ласковый тёплый огонёк. И этот огонёк нельзя было скрыть ни за одной из его масок.


В понедельник я шла на работу, сгорая от предвкушения. Я уже так соскучилась по Громову, что готова была броситься ему на шею прямо с порога. И даже не удержалась от вопроса на проходной.

— Не подскажете, Максим Громов уже здесь? — спросила я начальника охраны.

— Да, здесь, — мне понимающе ухмыльнулись.

Я побежала по лестнице наверх, стараясь утихомирить разбушевавшееся от радости сердце. Путаясь в юбке, достигла нашего этажа, промчалась по пустому коридору и рывком распахнула дверь в кабинет.

Он стоял возле моего стола, рассматривая какие-то бумаги, и обернулся, как только я вошла внутрь.

— Наташа, — лицо Громова осветила ласковая улыбка.

— Максим Петрович, — выдохнула я, сорвавшись с места. Но и он не стоял на месте, а побежал мне навстречу, и где-то в середине кабинета мы и столкнулись…

Громов сжал меня в объятиях и впился в губы таким страстным, требовательным поцелуем, что я чуть не задохнулась. Отчаянно пытаясь захватить хоть немного воздуха, я чувствовала, как где-то внизу разгорается что-то очень сладкое и пряное, как слабеют ноги, а из головы исчезают все мысли. Остаются только эмоции, чистые, как ключевая вода, и такие новые для меня.

— Теперь ты понимаешь, почему я так смотрел на тебя, когда ты вернулась из отпуска? — прошептал Громов в мои губы, оторвавшись от них всего на секунду. — Хотел сделать то же самое…

Наверное, он думал, что я сейчас что-нибудь скажу, как всегда, поэтому поспешил заткнуть меня с помощью поцелуя. Но в этот раз я была совершенно не способна говорить.

И надо же было так случиться, что именно когда рука Максима Петровича медленно поползла вниз по моей спине, заставляя последнюю покрываться мурашками, где-то рядом хлопнула дверь…

И я отпрыгнула от него, как испуганная кошка, озираясь по сторонам. Рядом больше никого не было, но… дверь в кабинет так и оставалась открытой. Я действительно не закрыла её, когда входила.

— О, боже мой, — выдохнула я, прижимая руки к губам. — Дверь!..

Громов совершенно спокойно посмотрел на причину моего беспокойства, потом подошёл и захлопнул её. Вернувшись ко мне, он взял меня за руку и повёл в свой кабинет.

Как я и думала, когда за нами закрылась ещё и эта дверь, Максим Петрович хотел вернуться к прежним занятиям, но…

— Стойте! — прошептала я, останавливая его на полпути к моим губам. — Пожалуйста, не нужно больше.

Громов улыбнулся, но из объятий не выпустил.

— Не понравилось? — спросил он, хитро прищурив глаза.

— Понравилось, — ответила я так же тихо, как и раньше. — Просто не нужно, и всё.

Максим Петрович вздохнул.

— Тебе не нужно было целовать меня на мой день рождения. Это была твоя ошибка. Если до того поцелуя я ещё мог как-то держаться… То теперь уже нет. И прошедшая неделя полностью убедила меня в своём решении…

Вот тут я испугалась. Громов смотрел на меня очень странно. Я никогда не видела такого взгляда у него — мрачного и упрямого.

— В каком решении? — спросила я осторожно.

— Я расскажу тебе о нём чуть позже. Хорошо?

И, не дожидаясь ответа, Максим Петрович вновь поцеловал меня. Так же властно, как и до этого, но теперь он ещё и совершенно нахально поглаживал мою грудь. Этот факт меня просто поразил! Громов, который раньше не позволял себе ничего больше осторожных прикосновений, и вдруг…

Что же с ним случилось?!

— Иди, — наконец сказал Максим Петрович, выпуская меня из объятий. — Я слышу, там Светочка уже пришла. Через час я тебя вызову, обсудим выставку.

Кивнув, я поспешила ретироваться, забыв даже о том, что могу выглядеть после всех этих поцелуев, мягко говоря, странновато.

И Светочка этот факт сразу заметила.

— Зотова, — ухмыльнулась она, доставая из шкафа пакетик с чаем, — ты что, целовалась?

Я вздохнула, опустилась на стул и жалобно вопросила:

— Неужели так видно?

— Не волнуйся, — она опять хмыкнула, — это ненадолго. Просто поправь волосы, чуть припудрись и подкрась губы. Хотя… с губами можешь ничего не делать, они сейчас и так красные.

Кивнув, я встала и подошла к зеркалу. Выглядела я действительно знатно… Ну и Громов! И чего он так на меня накинулся…

— Наташ, — Светочка вместе со своей кружкой подошла почти вплотную и тихо сказала:

— Громов хороший мужик. И вы давно друг другу нравитесь. Я заметила это ещё в тот день, когда он тебя спящей красавицей назвал. Вы тогда флиртовали, знаешь об этом? Хотя, откуда ты можешь знать… Отпусти уже наконец все свои мысли и сделай наконец то, чего тебе самой хочется.

Я только вздохнула. Ну вот как таким людям объяснять, что если в жизни делать исключительно то, что хочется, всё полетит в тартарары?

Особенно моя совесть. Она этого не переживёт точно.


Когда Громов позвал меня к себе через час, я успела собраться с мыслями. Но он, похоже, этого ожидал, потому что ничего, кроме рабочих моментов, я от него не услышала. Почти полтора часа мы разбирали выставку, я выслушивала комментарии по итогам всех встреч, записывала инструкции для заведующих, и к концу нашего совещания успела окончательно забыть про утренний «инцидент».

И только я отложила ручку и начала приподниматься со стула, чтобы уйти к себе, как Громов вдруг взял меня за руку и спросил:

— Я не напугал тебя утром?

В его глазах действительно было беспокойство, поэтому я ответила:

— Немного, Максим Петрович. Вы были не очень похожи на себя… ну, на то, как вы обычно себя ведёте…

Он хмыкнул, но через мгновение серьёзно посмотрел на меня.

— Обещаю, что не обижу тебя.

— Я знаю, — я кивнула. — Но я немного не поняла насчёт того, что вы сказали про своё решение.

— Забудь, — Максим Петрович ласково улыбнулся. — Это не имеет значения, поверь. А теперь я хотел бы знать, что ты хочешь в подарок на день рождения.

Э-э-э… Что? Ах, да…

— Я и забыла, — я хмыкнула, вспомнив о том, что через полторы недели мне стукнет четверть века. — Максим Петрович, честное слово, я не знаю. Можно просто, как обычно, деньги в конвертике.

— Это от коллектива. А что могу подарить тебе я?

Еле сдержав удивлённый вздох, я ответила:

— Не знаю. Я… уже давно не думаю о таких вещах.

— Тогда просто скажи мне, что ты любишь. Кроме книг, конечно, — он усмехнулся. — К примеру, как ты относишься к украшениям?

Я забеспокоилась. Не хватает ещё, чтобы мой начальник мне дорогие подарки делал! А с Громова станется, он же просто побрякушку не купит, обязательно чего-нибудь придумает…

— Лучше не надо, Максим Петрович. Я нормально отношусь к украшениям, просто… не нужно.

В его глазах мелькнуло что-то, очень похожее на обиду. Я вздохнула. Ох, лучше бы он вообще меня не спрашивал про этот день рождения, будь он неладен…

— Хорошо, Наташа, я понял. Я что-нибудь придумаю. А теперь можешь идти.

Громов говорил ровным, спокойным голосом, но я по-прежнему понимала — обиделся… И что я могла сделать? Помедлив пару секунд, я вздохнула, покорно встала и вышла из кабинета, признавая своё поражение — я так и не придумала, чем могу утешить Максима Петровича.

По правде говоря, мне вообще не хотелось думать о своём дне рождения. Это был мой четвертый день рождения без родителей, и если до их смерти я просто всегда ждала в эти дни всяческих неприятностей, то теперь… Какой мукой для меня были последние три дня рождения… Лучше бы их вообще не было!

Может, мне отпроситься? Или больничный взять?.. Нет, как малодушно… И потом, бесконечно прятаться всё равно невозможно, рано или поздно меня поймают и хорошенько поздравят. Хоть бы без цветов обошлось!

Размышляя об этом, я не сразу услышала звонок своего мобильного телефона. Это оказался Рашидов.

— Привет, — раздался в трубке радостный голос Мира. — Ты не будешь против, если я сегодня заберу тебя после окончания рабочего дня?

— Смеёшься? — я фыркнула. — С какой стати я могу быть против?

— Ну, мало ли… — в его голосе мне послышалась ласковая усмешка. — Ты же мне говорила, что сегодня Громов возвращается. Мало ли, вдруг он тебя на вечер ангажирует.

— Ну что ты, — я рассмеялась. — Такого ещё ни разу не было, если мне память не изменяет.

— Значит, мне подъезжать?

— Ага.

— Тогда подходи к воротам сразу после шести часов.

Положив трубку, я задумалась. Пожалуй, стоит попросить у Рашидова совета… Да, именно так. Он уже взрослый мужик, должен понять…


Мы с Миром сидели в библиотеке. Если бы в тот момент к нам вошёл кто-то посторонний, он бы, вероятно, подумал что-то фривольное. Потому что выглядели мы, мягко говоря, странновато: Рашидов в своём домашнем костюме (спортивные брюки и чёрная рубашка) курил трубку, удобно расположившись в кресле, а я сидела на диване, рядом с ближайшим книжным шкафом, облачённая в короткий шёлковый халат. Ещё в начале ужина я умудрилась опрокинуть на себя бокал красного вина, и теперь мои брюки с блузкой вертелись в стиральной машине.

Мир очень долго искал, во что я могла бы переодеться. Вариантов была целая куча — от его рубашек (которые были мне немного тесны в груди) до халатов, но поскольку Рашидов был выше меня на целых полторы головы, вид меня, облачённой в его халат, вызвал у Мира приступ гомерического хохота. С грехом пополам Рашидов вспомнил, что где-то в шкафу завалялось некое недоразумение, которое его невестка купила в подарок Маше, но последняя надеть это недоразумение так и не успела.