Джудит Айвори - Право первой ночи

Сердце замерло у нее в груди, ее охватила сладкая истома.

Она ничего не могла с собой поделать: каким-то непостижимым образом ему снова удалось овладеть ситуацией. Их взгляды пересеклись. Эдвина стояла, едва дыша, околдованная его удивительными зелеными глазами под темными дугами бровей. Тело отказывалось ей повиноваться, и где-то в самом низу живота снова зашевелился какой-то теплый комочек...

— Я хочу их поцеловать, — произнес Тремор с мольбой. Очевидно, он понимал, что шагнул на слишком зыбкую почву, что это новое условие никак не вписывается в их контракт.

У Винни не было слов. Она хотела одернуть его возмущенным взглядом, подняла голову... и комната поплыла у нее перед глазами. Даже книжные полки на противоположной стене словно заволокло туманом.

— Я хочу поцеловать их сперва под коленками, а потом подниматься все выше... — продолжал он.

Эдвина замотала головой. Это было единственное, на что у нее хватило сил. Один раз... Они договорились, что мистер Тремор прикоснется к ней один раз и сразу уберет руку.

Не было и речи о каких-то поцелуях под коленками... Это уже слишком... Всему есть предел... Боже милостивый, ей сейчас станет дурно...

Часы на камине начали свой звонкий отсчет, наполнив комнату отрезвляюще четкими звуками.

Все!

Она вздохнула с облегчением.

— Ваша очередь! — произнесла она торжествующе.

Лавина из шелка и кружев с громким шорохом рухнула вниз. Божественное, святое целомудрие! Кто бы мог подумать, что простая демонстрация ног, по-настояшему голых только до колен — ведь выше были панталоны, — превратится в бесконечную пытку!

— Но ведь часы еще не отзвонили! — возмутился он и добавил с неподражаемой самоуверенностью, достойной особ королевской крови: — Поднимите юбки, Винни!

— Нет.

Они снова принялись спорить. Винни вынуждена была уступить, дав Тремору еще десять секунд. И теперь ему уже было некуда деваться. Пришлось подниматься наверх, в спальню для гостей.

Через плечо мистера Тремора Эдвина видела его отражение в зеркале над тазиком для умывания. Она смотрела, как он погладил свои усы. Прикоснулся к ним кончиками пальцев, осторожно, чуть ли не ласково. На миг ей стало неловко. Но чувство вины моментально исчезло. Потому что в следующий миг он уже взбил кисточкой пышную пену и намылил губу. Решительно раскрыл бритву и оттянул кожу. Закусил губу и... вж-жик! — сделал первое движение лезвием.

Ох! Эдвина едва не всплеснула руками от восторга при виде полоски чистой кожи! Она показалась ей такой белой, такой нежной... Жадно впившись в нее глазами, Эдвина готова была пуститься в пляс.

Тем временем он продолжал бриться, мрачно посматривая на ее отражение в зеркале. Он методично орудовал бритвой, то и дело прополаскивая ее в тазике и обтирая полотенцем. Под конец ему пришлось особенно изловчиться, чтобы добраться до остатков волос в складке под носом. Вж-жик, вж-жик... Потребовалось всего несколько умелых движений бритвой, чтобы злополучные усы оказались в тазике среди хлопьев мыльной пены.

Эдвина не в силах была оторвать от них взгляд. У нее было такое чувство, будто она только что победила дракона. Или по крайней мере точившего ее зловредного червя.

Мистер Тремор отложил бритву, наклонился над тазиком и сполоснул лицо. Затем поднял голову и посмотрел на себя в зеркало.

То, что они увидели, привело обоих в замешательство. Мистер Тремор медленно выпрямился, не отводя глаз от своего отражения.

Боже милостивый, перед Эдвиной стоял совершенно другой человек! Мало того, что он выглядел теперь более интеллигентным и утонченным, так его красота приобрела еще и ту завершенность, что способна сделать мужчину неотразимым. Его портрет впору было поместить на рекламной этикетке пены для бритья.

После того, как не стало усов, все внимание привлекали к себе глаза: большие, выразительные, необычного ярко-зеленого цвета — они околдовывали с первого взгляда. Какая же она умница, что заставила мистера Тремора побриться! Ему давно следовало избавиться от этой звериной шерсти!

Но сейчас дивные зеленые глаза мистера Тремора были прикованы к отражавшейся в зеркале гладкой верхней губе. Он мрачнел буквально на глазах. Растерянно погладил губу пальцами и провел по ней ладонью. Даже пощупал ее нижней губой, смешно выпятив ее вперед.

Судя по всему, результат этих исследований показался ему плачевным и привел в весьма решительное расположение духа. Он резко повернулся, показал на массивный деревянный стул и приказал:

— Вот сюда, чтобы мне было хорошо видно. Поднимайтесь, Винни, и поднимите юбки.

Столь неожиданное начало второго действия привело ее в панику. Она испуганно отшатнулась и пролепетала:

— Вы слишком настойчивы!

— Нисколько. Уговор дороже денег. И я от своего не отступлюсь!

— За последнюю минуту вы не сделали ни одной ошибки! Как вам это удалось?

— Я слушал, как говорите вы. И хватит увиливать! Мы могли бы покончить с этим делом за пять минут. Станьте на стул.

— Нет!

Мистер Тремор воспринял ее отказ как нарушение одного из условий сделки.

Его лицо исказила гневная гримаса. Эдвина впервые видела его таким. Она отошла еще на шаг и выпалила:

— Я не хочу подниматься на стул. Когда я стояла на столе... — она судорожно сглотнула, — это было, мягко говоря, неприлично!

Он сердито скривился, но стул все же отодвинул и уселся на него сам.

— Отлично, — процедил мистер Тремор, Это было любимое слово Эдвины. Он в точности воспроизвел ее интонацию. Однако сегодня это не вызывало у Эдвины восторга, как обычно. Она продолжала пятиться, испуганно всматриваясь в знакомые и в то же время незнакомые черты.

— Поднимайте юбки! — велел он.

— Как вы себя ведете? — возмутилась она.

— Я волен вести себя так, как хочу: теперь моя очередь!

И он выразительно провел пальцем по верхней губе. Продолжая пятиться, Эдвина зацепилась босой пяткой за порожек туалетной комнаты и от боли едва не потеряла равновесие.

— Ну что, начнем или вам помочь?

Эдвина взялась за подол, обреченно подумав, что надо покончить с этим раз и навсегда.

— Нет, я сама.

— Отлично. Мне не терпится добраться до последней минуты.

До последней минуты?.. Ох... У нее душа ушла в пятки. Она совсем об этом забыла! Эдвина заставила себя поднять глаза. Ей придется смотреть на его верхнюю губу, чтобы не утратить решимости.

На этот раз она чувствовала себя еще хуже. Боялась не только его прикосновений, но еще и тех странных ощущений, которые испытала, стоя на столе.

Не сводя глаз с его бритой губы, Эдвина поднимала юбки все выше, выше... еще на дюйм... Вот показались щиколотки, вот икры... Здесь было прохладнее, чем в лаборатории, и легкий сквознячок, коснувшийся чувствительной кожи, показался ей живительным бальзамом. Но тут из-под подола показались кружева на панталонах, и она вспомнила...

Она вспомнила его разговоры о поцелуях под коленками! Нет! Только не это!

— Вы не можете... не должны... — Слова застревали в горле. — Вы не сделаете это своими...

— Губами, — закончил он. И рассмеялся. Как всегда добродушно.

И Эдвине стало чуточку легче. Только сейчас она уловила в его смехе ироничные нотки. Значит, мистер Тремор чувствует нюансы их разговора гораздо тоньше, чем ей казалось.

— Так и быть, голуба! Я не стану лезть губами туда, куда вы сами не захочете! Я же не зверь какой!

«Не захочете»! Эдвина с облегчением вздохнула. Слава Богу, он все еще говорит с ошибками. Он по-прежнему ее старый добрый Мик. Забавный, добродушный верзила. Вот только сейчас ему не до забав. Прикусив от напряжения губу, он буквально пожирает ее взглядом...

Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она стояла ни жива ни мертва, подобрав ворох юбок. Однако, стоило ему подняться со стула, на нее нахлынула новая волна страха.

— Что вы делаете?! — вскрикнула она.

— Я хочу погладить ваши ножки. Мы договорились...

— Нет, неправда! — Нараставшее отчаяние заставило ее прибегнуть к откровенной лжи.

— Правда!

— Один раз! — жалобно напомнила она. — Мы договорились, что вы прикоснетесь к ним только один раз!

Он не отвечал, опустившись перед ней на одно колено. Не спуская глаз с его темноволосой головы, Эдвина следила, как он придвигается все ближе и ближе.

— Повернитесь, — прошептал он.

— Нет!

— Винни, — глянул он ей в лицо, — мои усы плавают в тазике. Может, вы вообразили, что сбрить их для меня было детской забавой? Да, мы договорились об одном разе, но ведь он может быть долгим! И если потом вы запретите мне коснуться их губами, так тому и быть. А сейчас вы повернетесь, чтобы я погладил ваши ножки...

— Ногу! — запальчиво поправила она.

— Хорошо, ногу. Но я поглажу ее всю. Сверху донизу. Эту чудесную стройную ножку. Я начну с пятки и поднимусь до колена, а потом выше, до самой складки под ягодицей! — Он подкреплял свои слова выразительными жестами, и от одного этого у Эдвины мурашки побежали по телу.

Она заставила себя повернуться лицом к стене.

Ей пришлось прислониться лбом к прохладной гладкой поверхности, чтобы совладать с нахлынувшими на нее волнами жаркой истомы.

Она молчала, не в силах подавить страх и растерянность — самые ненавистные ей чувства.

Однако что-то еще, незнакомое и тревожное, ожило в душе в преддверии того, что станет делать Мик Тремор. Напрасно Эдвина твердила себе, что ей вовсе не нравится эта возмутительная игра, что мистер Тремор зашел слишком далеко и что она желает лишь одного — поскорее от него отвязаться.

И все же, и все же... никогда в жизни она не испытывала ничего более захватывающего.

Зато Мик прекрасно понимал, что с ней происходит. Невинная девственница испугана его настойчивостью. Он хотел бы ее успокоить. Он даже готов был взять на себя вину за то, что своими бесконечными «подначками» заставил ее заключить эту сомнительную сделку... если бы дело не касалось его усов.

При одной мысли об этом его всякий раз охватывал гнев. Приходилось повторять снова и снова, что малышка Винни слишком неопытна и совершенно не имеет понятия о том, как крепко она его зацепила. Она вообще мало разбиралась во всем, что касалось отношений между мужчиной и женщиной.

— Успокойтесь! — сказал он в слабой надежде облегчить ей это испытание, потому что так и не смог воззвать к собственной совести и оставить Винни в покое.

Рука Мика легла на тонкую изящную лодыжку, и он вздрогнул всем телом.

— Ох-х-х... — вырвалось у него. То самое продолжительное «х-х-х», которое никак не давалось во время утренних занятий. Оно слетело с его уст легко и непринужденно, вызванное сильнейшей вспышкой острого наслаждения. Черт побери, какая у нее гладкая кожа! В десять раз глаже, чем у него! А лодыжка совсем узенькая, и так плавно переходит в икру...

— Все! — выдохнула она, содрогаясь. — Вы получили то, что хотели! Десять минут прошли! — Она выпустила из рук край юбки.

Но Мик подхватил его на лету и снова поднял до самой талии.

— Терпеть не могу тех, кто не держит слова! Винни, я знаю, вы испуганы, но с вами не случится ничего страшного! Вот! Держите их до конца!

— Время кончилось... — пролепетала она еле слышно.

— Нет! Вы с самого начала пытаетесь смухлевать! А я, между прочим, без разговоров поднялся С вами наверх и сбрил усы в один момент! Я не увиливал и не заговаривал вам зубы! Так что потрудитесь поднять юбки и выполнить все условия сделки, на которой сами же и настояли! — И он сунул ей в руки скомканный подол платья. Мик понимал, что напугал ее еще сильнее. Винни не из тех, кто легко уступает чужой воле. Ну и черт с ней! Пусть скажет спасибо, что он до сих пор не завалил ее на койку!

Впрочем, тут он хватил лишку. Не того поля ягода. А «завалить» ее он был не прочь. Эта мысль не давала ему покоя с той самой минуты, как он увидел в зеркале свою голую верхнюю губу.

Он знал, что Винни для него недосягаема, но не собирался уступать в том, что разрешила она сама.

Винни застыла неподвижно, глядя на то, как его голова скрылась у нее под юбками. Она почувствовала тепло, исходившее от его тела, и чуть не вскрикнула от наслаждения. Она задыхалась и беспомощно всхлипывала на каждом вздохе, не понимая, что с ней творится, и жадно хватала воздух пересохшим ртом.

Тем временем Мик не спеша потерся щекой о край ее подола. Ткань все еще хранила запах молодого, чистого женского тела, и это подействовало на Мика совершенно неожиданно. Такое острое, неистовое возбуждение он испытывал только мальчишкой, когда впервые познал близость с женщиной. Застежка на его брюках готова была лопнуть под напором рвавшейся на свободу напряженной плоти. Черт побери, до чего он себя довел? Зачем продолжает эту глупую игру, грозящую превратиться в настоящую пытку? Иметь возможность прикоснуться к ней, но не овладеть ею до конца — от этого кто угодно рехнется...