Джудит Айвори - Право первой ночи

Не очень-то и хотелось Мику тут оставаться! И как его вообще угораздило в это ввязаться? Подумаешь, двум чудилам некуда девать свои деньги! Да пропади они пропадом! Пусть заключают свои пари с кем угодно, но Мик тут ни при чем!

Не успел он отойти от дома мисс Боллаш и на полквартала, как пожалел о своем уходе. Мечты это или нет — а вдруг ей бы на самом деле удалось вбить в его башку малость премудрости? И сделать его если не джентльменом, то хотя бы лакеем или этим, как его... дворецким, что ли? И старый добрый Мик жил бы не хуже этого Мильтона: в господском доме, за господский счет... И жалованье ему наверняка бы прибавили, а он отсылал бы его родне в Корнуолл. Да и Фредди жила бы припеваючи в каретном сарае — если только там тепло и сухо... Проклятие, Мик был не прочь изъясняться так же складно, как и мисс Боллаш! А уж пахнет она просто отменно!

К тому же у джентльмена гораздо больше возможностей подъехать к стройной ученой девице с таким норовом. Надо же — вышвырнула его из дома из-за какой-то лохани с водой!

Поступь мистера Тремора была тяжелой и решительной. Звуку его шагов вторил легкий перестук коготков собаки. Вот они спустились по лестнице и миновали переднюю, вот хлопнула парадная дверь. Эдвина застыла в своей современной, оборудованной по последнему слову техники ванной, вся обратившись в слух. Как странно: в доме воцарилась абсолютная тишина, хотя минуту назад он сотрясался от шума и ругани.

Она все прислушивалась: а вдруг он постучит в дверь? Он непременно вернется, ведь у него хватит ума не упускать такой шанс! И главное — понять, что он был не прав!

Однако хрупкую тишину ничто не нарушало — значит, он предпочел упорствовать в своих заблуждениях. Эдвину неприятно удивило испытанное ею разочарование.

— Миледи?

Она так и подскочила на месте. Нет, это Мильтон...

— Можно здесь убрать? Вам больше ничего не нужно?

Ей пришлось встряхнуться, чтобы понять, чего от нее хотят.

— Ох, да! То есть нет! Будь добр, наведи здесь порядок. Больше мне ничего не нужно. Только приготовь чай к десяти часам. — Она всегда выпивала на сон грядущий чашечку.

Эдвина вышла из ванной, снова оказавшись во власти мрачных мыслей. Стало быть, ничего не вышло...

Какая жалость! Упустить такого способного ученика! Впрочем, он сам виноват!

Нужно взять себя в руки. У нее полно дел.

Эдвина вспомнила о предстоявших ей уроках. В доме царили порядок и тишина. Она без помех занималась сначала с дочкой адвоката, желавшей избавиться от шепелявости, затем с венгерской графиней, которой требовалось исправить произношение, и под конец с дочерью джентльмена из провинции, стеснявшейся своего девонского акцента. Покончив с делами, Эдвина приказала подавать обед.

И уже совсем поздней ночью, когда она босиком и в ночной рубашке отправилась искать ключ, чтобы завести старинные отцовские часы, до нее донесся тихий стук и голоса у заднего крыльца.

Не смея поверить в чудо, она выскочила на лестничную площадку и довольно улыбнулась: так и есть! Неподражаемый густой бас мистера Тремора наполнил ее ликованием. Она упивалась его исковерканной, но такой образной и цветистой речью!

— Стало быть, я решимшись! — сообщил Мик. — И это не было такой уж хроникой!

— Хроникой, сэр?

— Ну, в смысле не долго и не больно. Раз-два — и дело в шляпе!

Эдвина блаженно улыбнулась, услышав его вопрос:

— Ну че, поспособствуешь мне, как бишь тебя кличут?

В отличие от хозяйки для Мильтона его речь оказалась слишком сложной — видимо, он понял лишь последние слова, да и то не сразу.

— А, вы хотите знать, как меня зовут?

— Ага!

— Мильтон, сэр.

— Мильтон, я готов принять ванну и побриться, коли это нужно твоей леди!

Эдвина готова была петь от восторга. Вслушиваясь в то, как Мильтон впустил в дом ночного гостя, она бесшумно приплясывала на верхней ступеньке лестницы. Однако следующий вопрос заставил ее замереть:

— А она умная бабенка, верно?

— Да, сэр.

— Не стоило мне поднимать такой шум. Подумаешь, в воду макнуться!

Несомненно, это можно было считать признанием своих ошибок, хотя и сделанным в весьма странной форме. А Мик добродушно добавил:

— Это со мной бывает: упрусь на своем — и ни с места! — Раскаты его басовитого, добродушного хохота задели что-то у Эдвины в груди — как будто там ожил маленький барабан. — Понимаешь, я обычно такой упертый оттого, что никогда в жизни не ошибался! Но и она кой-чего кумекает в том, что положено благородному сословию, верно?

— Да, сэр. — Эдвина не сомневалась, что Мильтон выразил согласие лишь со второй половиной фразы и понятия не имеет о том, что говорилось в первой. — Она сама из благородных, сэр.

— Так я и знал! Ну так че, поспособствуешь мне или как?

— Да, сэр. С удовольствием, сэр.

Эдвина развернулась и поплыла не чуя под собой ног к себе в спальню. Если так пойдет и дальше — глядишь, утром окажется, что он и усы сбрил!

А утром... утром она будет вести себя так, будто ничего не случилось. Будто мистер Тремор беспрекословно выполнил ее требования, не расстроил ее и не разочаровал. И она представила, как встречается с ним за завтраком — причем мистер Тремор будет идеально чист и свежевыбрит — и сообщит с милой улыбкой: «После завтрака придете ко мне в кабинет: на первом этаже, вторая дверь справа!»

Она улеглась, но так и не смогла заснуть. Взяла книгу, но не прочла ни строчки, прислушиваясь к шуму воды и приглушенному звяканью бронзовых кранов. Вот шум воды прекратился, раздался громкий плеск, и мистер Тремор вскрикнул: «Ай, как горячо!» — видимо, опустился в ванну. Затаив дыхание, Эдвина пыталась представить по звукам, как движется в тесной ванне его большое, сильное тело.

Ей стало не по себе — как будто они с Тремором снова спорят, стоя у налитой до краев ванны. Тогда Эдвина разглядела темную поросль у него на груди: она сужалась, как стрела, уходя прямиком... прямиком к его «причиндалам»?

Боже милостивый! Эдвина с испугом подумала, что до сих пор старалась не произносить это слово. И тем не менее сразу догадалась, что мистер Тремор имел в виду. Почему-то в его устах это слово показалось ей более мягким. Неужели мужчины так дорожат этой частью своего тела? На скульптурах она выглядит столь непривлекательно, что Эдвина предпочитает на нее не смотреть. А ведь эта штука может меняться и увеличиваться в размерах! Она читала об этой поразительной способности в одной книге и, помнится, пришла в еще больший ужас... А теперь оказалось, что у мужчин там еще и волосы растут! Ведь у нее самой они там есть... И ее снова передернуло при мысли о чем-то непонятном, огромном, поднимающемся из темного клубка волос...

Нет-нет, этак можно додуматься до чего угодно! Нужно переключиться на другое.

И Эдвина вспомнила о его усах. О том, как мистер Тремор приводит себя в порядок. Приводит по-настоящему, а значит, сбривает и усы. Убаюканная этими приятными мыслями и плеском воды, она впала в легкую дремоту.

Но вскоре что-то нарушило ее покой. Да, ей не послышалось: что-то двигалось по темному, погруженному в ночной покой дому! Кажется, кто-то ходит в отцовском кабинете...

Она быстро встала с кровати и накинула пеньюар. Поправляя сползшие на нос очки и убирая с лица волосы, Эдвина поспешила в другой конец коридора.

Так и есть: дверь приоткрыта, и через щелку в коридор проникает лучик света. Она раздраженно подумала, что это наверняка мистер Тремор решил наложить лапу на фамильное серебро. Однако Эдвина увидела незнакомца, стоявшего вполоборота к двери и разглядывавшего на свет коньяк в хрустальном графине ее отца.

Отблески электрического света, преломляясь через хрустальные призмы, ложились золотистыми бликами на его лицо и грудь. Наверное, эти золотистые блики и превратили Мика в настоящего красавца. Судя по неторопливым движениям, он вовсе не собирался совершить грабеж. В расстегнутой рубашке с закатанными рукавами и небрежно накинутом жилете он походил не на ночного воришку, а скорее на призрак из прошлого, на кого-то из старых друзей ее отца, остановившегося у них в доме.

Эдвине пришлось напомнить себе, что она видит перед собой именно мистера Тремора, а не кого-то другого. Этот человек лишь отдаленно напоминал ее нового ученика. Да, у него были такие же черные, как вороново крыло, густые волосы, но теперь они не болтались грязной копной, а были гладко зачесаны со лба на затылок. Неужели мистер Тремор был наделен идеальной фигурой? Он выглядел широкоплечим и сильным, но в то же время стройным и изящным. Ему удивительно шла простая, но элегантная одежда.

Вот только жилетка... Жилетка почему-то показалась ей смутно знакомой. Так же, как и та часть брюк, что не была закрыта краем письменного стола.

Внезапно он повернулся и опустил графин, обнаружив, что за ним наблюдают. Их взгляды встретились. Его лицо моментально изменилось: угол рта приподнялся в знакомой полуулыбке, на щеке появилась лукавая ямка, а под густыми аккуратно подстриженными усами блеснули ровные белые зубы. Потрясающий контраст. Эдвина на миг почувствовала себя околдованной этой теплой улыбкой: так мелкая зверюшка беспечно замирает на дороге, завороженная ярким блеском фонаря на облучке проезжающего экипажа.

Господь свидетель, он был неотразим! И не просто неотразим: этот культурный, знающий себе цену джентльмен буквально излучал ту утонченность, что способна вскружить голову любой светской даме!

Он почти ничем не напоминал прежнего мистера Тремо-ра, неплохо сложенного и даже привлекательного, но...

Тут он выразительно вскинул руки и спросил:

— Ну, каков я парнишка?

Эдвина с трудом удержалась на ногах, следя за тем, как он медленно поворачивается, демонстрируя себя во всей красе. Наваждение развеялось: конечно, это был он, а кто же еще?

— Мис... мистер Тремор, — с запинкой промямлила она, все еще не смея поверить в такое чудо. — Я... хм... вы... — Она растерянно умолкла, не зная, что сказать.

— Как я теперь выгляжу?

— Невероятно... — Его усы! Кто-то явно пытался их подстричь, придать им более цивилизованный вид, но только напрасно потратил время.

— Дьявольски хорош, да? — Выразительно приподняв брови, Мик расхохотался. — Ни дать ни взять лорд из лордов, верно?

Эдвина откашлялась. Ну, в чем-то он, разумеется, прав. Но это не меняло существа дела: «лорд из лордов» на поверку был всего лишь подобранным на улице крысоловом, отмытым и переодетым в старые брюки, рубашку и жилет ее отца. Мало того, этот самый простолюдин имел наглость слоняться среди ночи по ее дому в надежде поживиться бренди, а заодно и всем прочим, что попадется под руку!

Она постаралась придать лицу как можно более суровое выражение и приказала:

— Поставьте это на место!

Тремор глянул на графин с таким видом, будто сам не понимал, как бренди оказался у него в руках.

— Ах это! — Мик залихватски прищелкнул языком и самодовольно улыбнулся, как будто отколол самую остроумную в мире шутку. — Вы не думайте, я не тырить сюда пришел! Мне, понимаете, было не по себе как-то...

— Поставьте это на место!

Он поставил графин с видом оскорбленной невинности.

— Я не тырить сюда пришел, — повторил Мик. — Понимаете, мне иногда снилось...

— Меня не интересуют ваши сны о спиртных напитках, мистер Тремор! В этой комнате вы можете находиться только вместе со мной!

— Ну, — снова ухмыльнулся он, — тогда милости просим, мисс Боллаш!

Однако Эдвина по-прежнему стояла на пороге, и он направился к ней.

Боже милостивый, он даже двигается как положено! Сильный, ловкий, уверенный в себе мужчина. Он наверняка не впервые улыбался даме, следившей за ним из глубины темного коридора.

— Больно хорош на вас наряд, мисс Боллаш!

Эдвина растерянно оглядела себя. Пояс на пеньюаре развязался, и стала видна ночная рубашка. Она торопливо запахнула пеньюар. О нет, Эдвина не опасалась, что ее вид мог спровоцировать мужчину на необдуманные поступки — скорее это был вопрос гордости: никто не должен знать, что показать-то ей, в сущности, нечего.

Мик шагнул вперед, все еще оставаясь в кабинете, а она попятилась.

— Ваши подружки зовут вас Эдвина? — вдруг спросил он. — Или покороче?

Она испуганно застыла, захваченная врасплох.

— У меня нет никаких «подружек», мистер Тремор, и обращение «мисс Боллаш» вполне приемлемо!

Он задумался на несколько мгновений, а потом выдал:

— Винни!

Она так и подскочила.

Мик картинно раскинул руки, опираясь о дверные косяки, и, рассматривая ее в сумрачном коридоре, повторил:

— Винни. Точно. Это же уменьшительное от Эдвины, верно? — Его лукавая полуулыбка говорила о том, что она слишком бурно отреагировала на полузабытое, но, несомненно, знакомое детское прозвище. — Ага. — Он довольно кивнул и добавил: — Так оно милее. Мягче.