— Мы спали отдельно. Но весь город считал нас дружной парой. Мы никогда не ссорились на людях. Дюмулен слыл образцовым супругом… В один прекрасный день я поняла, что забеременела. Я знала, что он никогда мне этого не простит… Я могла бы избавиться от ребенка: любая повитуха сделает это, если ей заплатить, но я уже любила его. А потом, это ведь грех, не так ли? Я подумала, что ребенок скрасит мои печальные и безрадостные дни в этом мрачном доме, в этой аптеке с запахами смерти. И тогда я решилась на обман… Вы удивлены?

Она села на постели, обхватив колени руками.

— Мой единственный шанс заключался в том, чтобы заставить его поверить в свое отцовство. Я рассчитывала хранить секрет до его смерти, а потом открыть правду моему ребенку. Я придумывала планы, построенные на лжи. Наконец я провела ночь в его постели. Это была ужасная ночь. Я казалась себе проституткой, подцепившей первого клиента. Он ничего не сделал, чтобы умерить мою стыдливость, наоборот. Он наверстывал упущенное, мстил за вынужденное и долгое воздержание… Но после этого поверил, что является отцом ребенка. Однако вскоре у него возникли сомнения. Ведь я отдавалась ему всего три раза. Он потребовал от меня клятву, что ребенок от него. И я поклялась.

Анна Дюмулен закусила нижнюю губу.

— Однажды он застал меня танцующей с веткой бука, которую я принесла из леса. Я ласкала ветку, целовала ее и пела. Я думала, что муж в Дижоне, куда он уехал, чтобы лично забрать посылку, пришедшую с Востока. Но он вернулся раньше, чем я предполагала. Он оставил повозку на соседней улице, чтобы понаблюдать за мной и, возможно, застать в компании с мужчиной. И что же он увидел? Я пела и танцевала с веткой в руках, как будто дитя уже вышло из моего чрева… Одинокая женщина, по его мнению, не должна петь. Он подумал, что это была какая-то колдовская песня. С того дня он пытался любой ценой заставить меня сознаться в измене и выдать имя настоящего отца. В конце концов я перестала протестовать. А в тот день, когда он ударил меня слишком сильно, я не выдержала и сказала, что не он отец моего ребенка, и я счастлива этому. Это был единственный способ сделать ему больно.

Анна встала с постели и нервно прошлась по комнате. Ее силуэт закрыл огонек свечи.

— Он отомстил мне, приготовив специальное снадобье для прерывания беременности: цианистый калий в смеси с рвотным орешком и аконитом, от которого заходится сердце. Потом он связал меня и заставил выпить эту отраву, влив ее мне в рот через воронку… Вечером я впала в транс. Его снадобья в большинстве своем были очень эффективны. Из всего, что о нем говорили, это единственная правда. И пока я корчилась от боли, чувствуя, как плод покидает мое тело, он унижал и осквернял меня…

У нее перехватило горло. Неожиданно яростный порыв ветра с такой силой ударил в плотно закрытые ставни, что они жалобно заскрипели и запрыгали на своих петлях. Дождь усилился и с новой силой забарабанил в окна. Похоже, до прихода весны было еще далеко.

— Спустя какое-то время его начали мучить угрызения совести. Он просил у меня прощения и часто ходил в церковь, а на исповеди признался кюре в своем преступлении.

— Выходит, приходской священник знал обо всем?

— Да, и он отпустил ему грехи, посчитав, что женщина, нарушившая супружескую верность, может довести мужа до безумия. На самом деле кюре всегда стоял на стороне супруга и был настроен против меня. В сложившейся ситуации все были заинтересованы в том, чтобы сохранить эту историю в тайне… Но вскоре по городу поползли всякие слухи. Стали поговаривать, что я доступная женщина…

Анна присела на край кровати. Ее профиль четко вырисовывался на фоне горящей свечи.

— Мне было так плохо… Я разговаривала с проезжими. Я общалась только с теми, кто не был уроженцем Миранжа. Я начала ненавидеть этот город. И он платил мне той же монетой.

«Надо полагать, аптекарю не нравились эти „проезжие“, — мелькнуло в голове Жаспара. — Возможно, она отдавалась им… А ее прогулки в лес…» Он вспомнил свою первую встречу с Абелем и неожиданное появление Анны Дюмулен.

Они замолчали, но отныне их связывала общая тайна.

Она потянулась к нему и осыпала его лицо быстрыми легкими поцелуями. Не в силах сдержать дрожь, он ответил ей тем же, чувствуя, как его бросает то в жар, то в холод. Неимоверным усилием воли Жаспар подавил растущее желание. Настроение Анны изменилось: печаль отступила и она заметно повеселела. Но иногда из-за неловкого движения по ее лицу пробегала легкая гримаса боли. Она вздохнула и сменила позу. Он ласково взял ее за руки, и она ответила легким пожатием нежных пальцев.

С первым ударом колокола Жаспар вернулся на постоялый двор и, стараясь не шуметь, двинулся к лестнице. Неожиданно чья-то рука схватила его за плечо…

Это была хозяйка постоялого двора. Бесполезно отпираться, ей все известно. Неужели она подслушивала за дверью или под окном? Женщина потянула его за рукав в подсобку за кухней. Там, в этом каменном мешке, их мог слышать только разверстый зев печи.

Тон трактирщицы удивил его. После лести наступил черед угроз.

— Если вы не поможете Коломбану, я донесу на вас.

— Чего вы хотите на самом деле?

— Ему нужно найти убежище.

— Но не вы ли хотели, чтобы он уехал?

— Это так, однако я не хочу, чтобы он превратился в попрошайку.

— Так в чем же дело?

— Нужно отправить его в Дижон, и чтобы там кто-нибудь приютил его в ожидании лучших времен.

Такая постановка вопроса показалась Жаспару Данверу весьма разумной.

— Кто бы это мог сделать?

— А вот это я хочу услышать от вас.

В Дижоне у него не было знакомых. Но он знал, что женщина ждет от него ответа, нет — требует. Может быть, пастор, о котором ему говорили.

— Я займусь подготовкой к поездке, — сказала женщина. — Об остальном поговорим за ужином.

Они обменялись понимающим взглядом. Услуга за услугу. Она ничего не скажет, он ничего не скажет.

До рассвета он мог еще часик поспать.

19

На следующий день Анна Дюмулен была снова вызвана в суд.

Председатель Ла Барелль не хотел лишиться добычи. Он никому не доверял и, опьяненный властью, неистовствовал в своем стремлении наказать порок. Когда он уставал, допрос продолжал Канэн, чтобы не давать вдове передышки.

Но она не сдавалась и стояла на своем, придерживаясь первоначальной версии. Ее упрямство выводило судей из себя. На Жаспара ее сила произвела большое впечатление. Ночные признания этой хрупкой молодой женщины, казалось, лишь пригрезились ему. История жизни вдовы Дюмулен выглядела на удивление пресной: в ней не нашлось места ни тайному любовнику, ни спровоцированному выкидышу. Зато были преждевременные роды, разочарованный муж, остановка сердца и, наконец, печальное вдовство.

Судья Данвер сидел, как на иголках: малейшие звуки, доносившиеся с улицы, едва не заставляли его срываться с места. Ему почудился цокот копыт, но — увы! — это не были посланцы Дижона. Он снова прислушался, пытаясь представить себе шумное появление отряда солдат у городских ворот. Красно-синие стражники Миранжа не смогут их задержать. Процесс будет остановлен. Места за большим столом займут судьи из Дижона. Вдову отправят домой…

Прокурор Канэн обвинил ее в том, что она отравила своего мужа, который был на двадцать лет старше ее, чтобы без помех забавляться с суккубами.

— Это бредовое обвинение! — возмущенно выкрикнул Караш д’Отан, но ему тут же пригрозили немедленным удалением из зала суда.

Председатель Ла Барелль был взвинчен до предела и жаждал только одного — добиться для вдовы вынесения смертного приговора. Стремясь поскорее поставить в этом деле точку, он снова взял ведение допроса в свои руки. Но вдова давала четкие ответы на все его вопросы.

— Послушать ее, так эта женщина — просто святая, — склонившись к Бушару, тихо произнес Ла Барелль, постаравшись, однако, что бы его услышали все. — Тут каждый рвется в святые. Вот увидите, скоро портреты ведьм появятся в церквях. Верующие смогут любоваться их ликами!

Они говорили о вдове так, как будто ее не было в зале суда. Их спесь превзошла все мыслимые пределы. Данвера мучили сомнения: неужели председатель Высшего суда Дижона надавал ему пустых обещаний? Либо он просто решил потянуть время, чтобы не выглядело так, будто он подчиняется Парижу?

Ла Барелль грубо приказал вдове покинуть зал суда. Он чувствовал, что больше ничего от нее сегодня не добьется. Досада и ненависть ясно читались на его лице, пока стражники выводили обвиняемую из зала.

В раздражении он взялся за своих «карманных» заседателей. Эту женщину нужно взять в оборот любой ценой, втолковывал он им, найти неопровержимые свидетельства ее вины! Хватит с него косноязычных мегер и старых злобных хрычей, жадных до чужого добра!..

— В город пришли музыканты, — нерешительно сообщил Бушар. — Я подумал, мы могли бы извлечь выгоду из их пребывания…

— Правосудие не извлекает выгоду!

— Господин председатель, поговаривают, будто музыканты участвуют в шабашах на горе…

— Музыка, это пустое! А я ищу женщину с растрепанной бородой! Насколько мне известно, она не играет на арфе!

Тем не менее Ла Барелль согласился, чтобы музыкантов привели завтра пополудни, после допроса Жанны Бург и Абеля. Эти двое, заметил он, уже во всем сознались. С ними дело пойдет быстрее, чем с упрямой вдовой.

Когда заседание закончилось, Караш д’Отан отвел Данвера в сторонку.

— Пойдемте со мной. Сегодня у одного виноградаря крестины, и меня пригласили прочитать проповедь по этому случаю. Там будут музыканты, о которых шла речь.

Когда они добрались до усадьбы, праздник уже начался. Музыканты, расположившись у большого камина, играли быструю мелодию, очень нравившуюся молодым танцорам. Две флейты, виола и барабан постепенно ускоряли темп, пока наконец одна из девушек не упала. Под веселый смех гостей ее подхватили, поставили на ноги, и танец продолжился, но уже более медленный и скромный. Музыканты знали, в какой момент давать публике передышку. Но вот музыка смолкла, и в зале установилась почти полная тишина. Пришло время для духовного наставления, кроме того, проповедь святого отца должна была остудить пыл тех, кто жаждал поскорее приступить к возлиянию.

Воспользовавшись паузой, Данвер подошел к музыкантам и поинтересовался, из какой они деревни.

— Из Сен-Пьер-де-Кор, сударь.

— Там сейчас не до веселья, — сказал флейтист.

— Слишком много солдат, — добавил его коллега с виолой. — Этим утром их было больше, чем обычно. Они расположились на почтовой станции в ожидании подкрепления из Дижона. По-моему, они направляются в Миранж…

Жаспар Данвер вздрогнул и тут же решил отправиться навстречу отряду.


Два человека торопливо шагали в сторону последней перед городом почтовой станции, надеясь узнать новости с предыдущей остановки в Сен-Пьер-де-Коре. Жаспар вспомнил события недавних дней…

На станции подтвердили, что в их сторону, действительно, идет отряд военных, но кто эти солдаты и откуда они, никто толком не знал. Разочарованные неопределенностью, иезуит и судья-инспектор решили вместе дождаться солдат под трехсотлетними дубами, которые росли перед въездом в Миранж.

Святой отец предусмотрительно взял с собой молитвенник и коротал время за чтением. Судья думал о письме, которое доверит Коломбану. Караш д’Отан согласился поставить на нем и свою подпись. Никто из них не был лично знаком с пастором Денэном, но тот слыл человеком открытым, честным, проповедующим терпимость, что вызывало ярость у мракобесов… Задуманное предприятие казалось Данверу довольно опасным, и он всерьез побаивался за Коломбана. Ему повсюду чудились бесчисленные препятствия, и он уговаривал сам себя не терять надежду.

Мимо них проезжали повозки, в которых виноградари везли чаны для будущего урожая; порой подходили ремесленники и предлагали свои товары и услуги. Но Данвера и Караш д’Отана больше всего интересовало, что путники видели по дороге в Миранж. И все как один говорили, что встречали солдат.

Ближе к вечеру иезуит отправился в город, чтобы узнать, какое решение принял суд в отношении Абеля и Жанны Бург. Что касается Жаспара, то на их счет он не питал никаких иллюзий. Его терзало страшное предчувствие поражения.

Караш д’Отан явился к Данверу на постоялый двор задолго до рассвета: Дени Мало предупредил, что приговоры велено приводить в исполнение безотлагательно. Не теряя ни минуты, они торопливо пошли через весь город к дубовой роще.

Иезуит глухим голосом рассказывал о том, что узнал от начальника тюрьмы. Суд без колебаний вынес обвинительный приговор. Его исполнение назначено на сегодня. Значит, для подачи апелляции уже нет времени. Сам Мало не уверен, что суд допустил ошибку… Он не хочет, чтобы старуха гнила у него в замке, а человек-волк сеял смуту, намекая на свои мнимые способности…