С каждым годом рубленый деревянный дом ветшал и приходил в упадок. Вместо того чтобы вести хозяйство на ферме, Эммитт целыми днями просиживал над Библией, надеясь на чудо Господне.

Пока отец не бросил пить, мать брала на дом стирать и гладить белье. Но «встав на путь истинный», он запретил ей работать, ссылаясь на то, что Библия предписывает добывать хлеб насущный отцу семейства, хотя сам пальцем о палец не ударил, чтобы прокормить семью.

Кейт ненавидела и этот дом, и свою жизнь.

— Иди, мой руки. Я тебе дам поесть, — голос Мейвис звучал без всякого выражения.

— Мама, я хочу у тебя кое-что спросить.

— Сейчас не время, дочка. Беги руки мыть.

Кейт чуть не закричала от бессилия. Она вышла и через пару минут вернулась в кухню, старательно помыв лицо и руки, но не избавившись от ощущения какой-то грязи.

— Скажи, почему отец снова тебя бил? Ведь такого уже давно не случалось.

— Тебе этого не понять, — Мейвис стояла у плиты спиной к Кейт, помешивая варево в чугунном котелке.

— Мама, прошу тебя!

— Он добрый человек. Ему просто… приходится нелегко.

— Если я когда-нибудь выйду замуж, — сказала Кейт с яростным блеском в глазах, — мой муж не станет так со мной обращаться. Пусть только попробует — я… я его убью.

Жестокие слова Кейт поразили Мейвис. Она обернулась и в упор посмотрела на дочь:

— Кейт Колсон, не смей так говорить, Господь тебя покарает.

Наверно, уже покарал, подумалось Кейт.

— Твой папа, он… он любит меня. Помни об этом. И тебя он тоже любит.

Кейт тяжело опустилась на стул.

— Нет, мама, не обманывай себя. Он негодяй.

— Нельзя говорить так об отце. — Она снова повернулась к плите. — Ты многого не понимаешь.

Кейт сжала кулаки:

— Мама, я уже не маленькая, мне шестнадцать лет. Скажи мне правду.

— Ты еще ребенок.

Кейт захотелось схватить мать за плечи и встряхнуть, но она сдержалась.

Мейвис дрожащей рукой поправила шпильку:

— На ферме дела идут из рук вон плохо, а папа гордый, ты сама знаешь.

— Я не припомню, чтобы у нас когда-нибудь дела шли хорошо, — в глазах Кейт блеснул гнев. — Мне ненавистна эта нищета. Все, кроме Энджи, надо мной смеются, — у нее задрожали губы. — Мне даже краситься не позволено.

Горечь в материнском взгляде не могла ее остановить. Все, что годами копилось у нее в душе, выплеснулось наружу.

— Посмотри, как я одета. В этом тряпье, в длиннющих юбках я как старая ведьма.

— Ты у меня красавица, — Мейвис подошла к дочери и положила руку ей на плечо, а потом в порыве нежности поцеловала в светловолосую макушку.

— Мама, давай уедем, чтобы он больше не смел тебя трогать, — Кейт давно хотела это сказать, но отчужденность матери удерживала ее.

— Бросить отца? Нет, на это я не пойду. Да и куда нам ехать? На что жить?

— Поживем первое время у тети Милли в Айдахо, — глаза Кейт горели надеждой. — Я найду работу, ты тоже. Как-нибудь сведем концы с концами.

— Нет, отца я не брошу, — повторила Мейвис, и Кейт услышала прежнюю отчужденность. — Я училась в восьмом классе, понимаешь? Твой отец вытащил меня из убогого приюта и взял в жены.

Так-то оно так, только это нужно было тебе, а не ему, подумала Кейт, но вслух ничего не сказала. Мать никогда не рассказывала о своем прошлом: ей было стыдно.

— Пока он не начал пить, — продолжала Мейвис, — он был другим. Теперь он встал на путь истинный и снова будет добрым.

— Мама, но он за всю свою жизнь ни дня не работал.

— Откуда тебе знать? — высокомерно спросила Мейвис. — Да он годами… творил добро.

Кейт сникла и прикусила язык, чтобы не наговорить дерзостей. Она никогда не спорила с матерью, боясь отцовского гнева. Горький опыт подсказывал, что спорить с ней бесполезно. Мать никогда не уйдет от него. Вот и все.

— У нас сегодня котлеты с фасолью, папино любимое блюдо.

Кейт чуть было не вспылила, но сдержалась. Мейвис наполнила ее тарелку и присела напротив.

— Мама, — решилась Кейт, не притрагиваясь к еде, — Энджи пригласила меня на завтра к себе с ночевкой. Я знаю… папа не очень-то…

Мейвис жестом остановила ее, изобразив подобие улыбки. Кейт была благодарна ей даже за эту малость.

— Поезжай, доченька, — сказала Мейвис, — под мою ответственность.

— А вдруг папа…

Мейвис снова не дала ей договорить:

— Он пойдет в церковь. Он… то есть мы… хотим начать все сначала. Он будет в хорошем расположении духа.

Кейт терзалась сомнениями. Ей безумно хотелось отправиться к Энджи, но страшно было подумать, что сделает отец, если узнает.

Словно чувствуя ее нерешительность, Мейвис сказала более уверенно:

— Обещаю тебе, все будет в порядке. Вот увидишь.

— Ой, мама, — выдохнула Кейт.

— Ну, кушай, дочка, а потом прими ванну и берись за уроки.

Кейт посмотрела на то, что дала ей мать. Бесформенный кусок мяса плавал в бурой, комковатой жиже. Ее чуть не стошнило. Отодвинув тарелку, она извинилась:

— Не сердись, мама, что-то есть совсем не хочется.

Мейвис стояла, прислонясь к кухонному шкафу.

— Ну что ж, тогда отправляйся к себе.

Кейт встревожилась. Мать выглядела такой бледной, слабой и жалкой, что Кейт отвела глаза. Наконец она поднялась из-за стола и пробормотала:

— Прости, мамочка.


Кейт ворочалась на своем топчане, чувствуя, как пружины впиваются ей в спину. Но и на пуховой перине ей было бы не уснуть. Она уставилась в потолок широко раскрытыми глазами, и сердце ее наполнилось страхом.

— Боже милостливый, если ты меня слышишь, — шептала она в темноту, не сдерживая слез, — если ты меня прощаешь, помоги моей маме, молю тебя. И мне… тоже помоги.

IV


Кейт спрыгнула со ступеньки школьного автобуса и увидела Томаса. Он стоял, привалившись к вековому дубу. Заметив Кейт, он отделился от узловатого ствола и пошел ей навстречу. Она подумала, что никогда еще не видела его таким прекрасным.

Не может быть, чтобы он дожидался именно ее. У Кейт пересохло во рту. Она огляделась, но поблизости больше никого не было. Словно не замечая его, Кейт шла вдоль дорожки, по направлению к школьной столовой, где по утрам они встречались с Энджи.

Томас преградил ей путь. Кейт резко остановилась и потупилась, не решаясь взглянуть ему в лицо. Она была совершенно разбита после вчерашних событий. Хотя она вымыла голову и отгладила юбку, это никого не могло обмануть. Под глазами у нее пролегли черные круги, а бледные губы сами собой сжались в тонкую линию. Да еще эти гадкие обноски…

— Привет, — сказал он.

Кейт подняла голову и робко посмотрела на Томаса. В тот день он надел стильные расклешенные джинсы и белую рубашку с синей отделкой у ворота. Его волосы, чуть длинноватые на висках, слегка растрепались на ветру.

Она открыла рот, чтобы поздороваться, но к своему ужасу не смогла выдавить ни звука.

— Куда направляешься? — спросил он, улыбаясь еще шире, уверенный в собственной неотразимости.

— Вон туда, — она махнула рукой в сторону столовой. — Там меня Энджи ждет.

Его глаза сузились:

— Вас, я вижу, водой не разольешь.

— Она моя лучшая подруга.

Казалось, он обдумывал ее ответ, но решил переменить тему:

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Ну… в общем… нет, — заикаясь призналась Кейт, не веря своим ушам.

— Вот и отлично. Может, сходим куда-нибудь? В киношку, например?

— Что-что?

Улыбка Томаса стала еще более самоуверенной.

— Кончай притворяться. Я же знаю, что ты глухотой не страдаешь.

— Конечно, — робко подтвердила Кейт.

— Ну, так как, ты согласна? — настаивал он.

Кейт только кивнула, боясь, что у нее от волнения перехватит голос. Неужели все это наяву? Самый популярный мальчик во всей школе обратил внимание на такого гадкого утенка, как она.

— Ты что, не в себе? — Томас проявлял нетерпение, но по-прежнему лучился улыбкой и не сводил взгляда с Кейт, бесцеремонно обшаривая глазами ее фигуру, будто сбрасывая с нее ветхую одежду. Ее бросило в краску от незнакомого ощущения: ее соски превратились в твердые камешки.

— Да нет… все нормально… я не против.

— Тогда в субботу, идет?

— Хорошо, — его лицо неодолимо притягивало ее взгляд.

— Считай, что тебе повезло, — сказал он. — Мой папаша раскошелился на новую машину мне ко дню рождения. Ты первая в нее сядешь.

Кейт восторженно переспросила:

— Новая машина? Вот здорово! Какая?

— «Мустанг», черный как вороново крыло.

— Под цвет твоих волос, — выпалила Кейт неожиданно для самой себя.

— Вот и мать то же самое мне сказала.

Несмотря на его благодушный ответ, Кейт проклинала себя за несдержанность. Томас еще подумает, что она с ним заигрывает. Мысли ее заметались. Ну и пусть, все равно она благодарна судьбе за каждую минуту, проведенную рядом с ним. Ей бы хотелось, чтобы это счастье длилось вечно. Но она уже знала, что вечно длится только горе.

— Так я заеду в семь вечера, договорились?

Кейт ужаснулась. Если он приедет к ней домой, она сгорит со стыда.

— Я буду у Энджи, — выпалила она первое, что пришло в голову, — заезжай за мной туда.

Она думала, что он откажется, но он только пожал плечами:

— Мне в принципе все равно.

— Ну что ж… тогда до завтра.

— Пока.

Он повернулся и пошел назад. Кейт не могла опомниться. Она не заметила, как рядом с ней возникла Энджи.

— Неужели это был наш единственный и неповторимый Томас Дженнингс?

— Он самый, — едва слышно ответила Кейт.

— И что ему надо? — поинтересовалась Энджи, провожая глазами удаляющуюся фигуру Томаса.

— Энджи, ты в жизни не поверишь: он назначил мне свидание.

— Серьезно?

Кейт сникла:

— Я так и знала, что ты не поверишь. Кому я нужна?

— Ой, Кейт, извини, я вовсе не это имела в виду, — Энджи игриво толкнула ее в бок. — Многие мечтали бы с тобой встречаться, только ты такая неприступная!

— Ничего подобного. Ты и сама знаешь, что это не так. Я сейчас просто не хочу спорить.

— А ты дома отпросилась переночевать у меня?

— Отпросилась, — Кейт улыбнулась.

— Неужели разрешили?

— Разрешили.

— Вот здорово!

Кейт расхохоталась.


— Просто не могу поверить, что тебе не надо спешить домой, — Энджи растянулась на широкой кровати, подперев подбородок рукой и не спуская глаз с Кейт, которая уселась по-турецки рядом с ней.

— Мама меня отпустила под свою ответственность.

— Я так и подумала.

Они уединились в комнате Энджи два часа назад. Кейт любила приходить сюда: здесь все дышало жизнью, не то что в ее собственном мрачном доме. Стены были увешаны фотографиями и плакатами, на стульях валялась одежда, на подоконниках — засохшие букеты, напоминавшие о прошедших праздниках и вечеринках. Это была уютная, веселая девичья комната.

Они послушали новые пластинки, посмотрели телевизор. Сейчас из стереоколонок неслась музыка группы «Чикаго», и девочки расположились на кровати, прихватив пластиковое ведерко с воздушной кукурузой. На тумбочке стояли две банки «пепси».

— Что с тобой? — ни с того, ни с сего спросила Энджи, вглядываясь в лицо подруги. — Что ты притихла? Волнуешься из-за предстоящего свидания?

Кейт отвела глаза:

— Вовсе нет.

— Врешь!

Кейт показала ей язык. В это время раздался деликатный стук в дверь.

— Мама, это ты?

Роберта Стрикленд, улыбаясь, вошла в комнату дочери:

— А то кто же? Или вы гостей ждете?

Какая она приветливая, подумала Кейт, всегда улыбается. Ей хотелось, чтобы ее мама была хоть чуть-чуть похожа на эту женщину.

Они с Энджи совсем разные, размышляла Кейт, глядя на скуластое лицо и крупную фигуру Роберты, которую совсем не портили крутые бедра и тяжелая грудь. У нее были милые черты лица, умело подчеркнутые косметикой, и чуть подкрашенные волосы. Она не утратила женской привлекательности.

— Уж не думаете ли вы всю ночь куролесить?

Энджи сморщила нос.

— Нет, нет.

— Так я и поверила! — Роберта с шутливой строгостью обратилась к Кейт: — Ты, пожалуйста, приструни мою дочь. Когда она не высыпается, на нее смотреть страшно.

— Я за ней прослежу.

— Мы еще посмотрим, кто за кем проследит, — в тон ей ответила Энджи.

Роберта только покачала головой и вышла.

— Хорошая у тебя мама.

— Пожалуй, да, по большей части.