Лора Шелтон - Праздник жизни

Бумага в альбоме пожелтела от времени. Фотографии крепились к листам черными вклейками-уголками. Добрая треть уголков оторвалась, и многие карточки чудом держались под невероятными углами. Пару снимков бабушки в детстве Миган узнала, но в основном там был сонм родственников, большинство из которых умерло задолго до ее рождения. Даже Барт не собирался заниматься археологией.

Барт извлек остальные альбомы из сундука, сдул пыль и сложил их грудой на столике у кровати. Их было пять.

Первые три состояли из коллекции любительских снимков, на которых фигурировали дамы в длинных платьях и старомодных туфлях. В четвертом были детские снимки. Очевидно, присланные матерью Миган бабушке. Альбом был старый, о чем свидетельствовала обложка, но с новыми вставками, фотографиями в аккуратных целлофановых пакетиках.

Барт положил альбом так, чтобы его лучше освещал канделябр над кроватью.

– На этом снимке тебе, должно быть, лет пять. Теперь я вижу, что ты действительно очень похожа на маму.

– Мне четыре. Не помню, когда снимали, но, помню, бабушка говорила, что в доме, где мы жили, когда мне было четыре годика. Мама тогда работала в театре в Чикаго. На следующий год мы переехали в Нью-Йорк. Мы прожили в Бруклине целых три года. Дольше мы нигде не задерживались.

– Так вот отчего ты такая бродяга, – медленно проговорил он.

– Ты прямо как моя мама. Она тоже так всегда говорит. Но на самом деле проблема не в том, где мы жили, а в том, что у нее никогда не было времени на меня. У меня всегда было ощущение, что я ей в тягость. Поэтому, вероятно, я любила жить у бабушки. Нам вместе было хорошо.

Они перебирали фотографии, подолгу задерживаясь на каждой. Она пыталась идентифицировать мужчин на фотографиях, но все они путались у нее в голове. Она помнила мужей матери, но тех, что были в промежутке между очередным замужеством, не могла различить.

– Вы с матерью часто ругались?

– Да что ты! Никогда. Когда она находилась со мной, милее ее никого на свете не было. Она влетала в комнату как небесное видение. На сцене она танцовщица. В жизни актриса. Помнишь слова поэта, что вся жизнь это театр? Так вот Мерилин Ланкастер воспринимала их буквально.

– Подожди. Повтори еще раз, что она говорила тебе о твоем отце?

– Что он ошибка, которой лучше не было бы. Когда она сообщила ему, что беременна, он бросил ее, и больше они не виделись.

– И больше она никогда тебе ничего о нем не говорила?

– Нет. Я как-то пару раз спросила, еще когда была девчонкой. Она устроила целую мелодраму, произнесла один из своих трогательных монологов о том, как выбросила его из своей жизни. Как выбрасывают грязное белье. – Миган пыталась передать интонации матери, но ей это не очень удавалось.

– Ну а взрослой ты не пыталась что-нибудь выяснить?

– Мне и одной матери по горло хватает. Да и я действительно довольна своей жизнью, вернее была довольна, пока не погибла моя лучшая подруга и не оставила меня со своим ребенком. И пока не объявился охотник за моей жизнью.

– Тогда, боюсь, тебе не слишком понравится то, что я предложу.

– Что именно?

– Я хотел попросить тебя позвонить твоей матери и спросить ее, кто твой отец.

Дождь лил как из ведра. Вода сливалась каскадом с балкона и стояла сплошной стеной за кухонным окном. Удачный денек для задания, которое попросил ее выполнить Барт. Ей тридцать один год, и она ни разу в жизни не видела человека, который зачал ее.

Ужас охватил ее, под ложечкой засосало.

– Ты не понимаешь, о чем просишь, Барт.

Он встал у нее за спиной, положил руки ей на плечи и стал ласково массировать их.

– Ты права. Я даже представить себе не могу, что это такое – спрашивать собственную мать об отце, которого ты никогда не знал. Точнее, которого ты не знал тридцать лет! Ты слишком хорошо обо мне думаешь, – усмехнулся он и помолчал. – И тем не менее я прошу тебя это сделать. Прошу только потому, что считаю это исключительно важным.

– Ума не приложу, как может желать моей смерти человек, которого я в глаза не видела.

– Откуда ты знаешь, что не видела его? Не исключено, что он жил в Ориндж-Бич, что он давал твоей матери деньги или что она шантажировала его. Да мало ли что возможно!

– Ты погряз в своей уголовщине.

– В самую точку, милая. Только не будем уклоняться в сторону. Я же не прошу тебя встречаться с этим человеком. Как только мы выведем его из списка потенциально причастных к покушениям на твою жизнь, можешь сразу забыть о нем. Нам нужно только его имя.

Только его имя. Будто от этого легче. Ведь тогда отец как бы оживет. Станет реальным. Тем не менее Миган взяла трубку и набрала номер.

– Это ради тебя, крошка, – пробормотала она, положив руку на живот. – Чего не сделаешь ради твоей безопасности.

А может, повезет, и матери нет дома, с надеждой подумала Миган.

– Алло.

Сердце у нее упало.

– Привет, мама.

– Миган, какой сюрприз!

Сейчас ты, голубушка, еще не так удивишься, когда услышишь, зачем я звоню тебе. Миган набрала полную грудь воздуха, лихорадочно соображая, как сформулировать вопрос.

– Я надеялась застать тебя. У меня к тебе вопрос.

– Ты чудом поймала меня, – ответила мать. – Мы как раз собирались выходить, едем пообедать с друзьями, а потом сыграть партию в гольф. Надеюсь, ты хочешь спросить не о беременности и родах. Боюсь, все мои знания об этом предмете безнадежно устарели.

– Нет, я не о том.

– У тебя какой-то странный голос. Что-нибудь случилось?

Ага, наконец-то дошло.

– Беременность и предстоящие роды навели меня на мысли о семье.

– Я сразу поняла, что тут что-то не так. – Голос Мерилин заметно утратил легкость. – Что-то с младенцем? Обнаружили несовместимость, какие-нибудь отклонения или что? Надеюсь, это не помешает ее удочерению?

– Нет, с ребенком все в порядке. – Миган вцепилась в трубку, так что побелели костяшки пальцев. – Это касается тебя, меня и моего биологического отца. Я бы хотела узнать его имя и хоть что-то о нем.

На другом конце послышался тяжелый вздох и наступило молчание. Молчание затягивалось. Миган неотрывно смотрела на струи дождя за окном.

– У тебя нет отца, Миган. У тебя есть только мать. Любишь ты меня или нет, но это так.

– Мама, я не хочу расстраивать тебя или в чем-то упрекать. Я же говорила, мне нужно знать его имя и что-то о нем на тот случай, если понадобится связаться с ним. У меня может быть собственный ребенок, а он как-никак передал мне свои гены.

– Это Сандра посоветовала тебе позвонить мне?

– Да никто мне ничего не советовал. – Это утверждение было не совсем правдой, но так Миган было проще перейти к следующей неправде. – Не думай, что я собираюсь разыскивать его. Во всяком случае, не в ближайшем будущем, у меня таких планов нет. Раз все так сложно, назови мне его имя, и на том остановимся. Я же не ребенок. Меня уже не надо оберегать от правды.

Хорошо. Твердо и аргументированно. Мериться с матерью силами – дело пустое. Она всегда проиграет.

– Боже мой, Миган, зачем ты меня мучишь?

Ее мучат. Так мать видит жизнь. Только ее интересы важны. Ее желания. Ее счастье. Это придало Миган силы, и она продолжила допрос:

– Он из Ориндж-Бич? Поэтому ты не хочешь назвать его имя?

– Из Ориндж-Бич? С чего ты взяла?

– Я только спрашиваю.

– Ну ладно. Раз тебе уж так приспичило.

– Именно.

– Я могу назвать тебе его имя. Только это все, что я знаю о нем. Я понятия не имею, где он живет и чем занимается. Может, у него семеро по лавкам, а может, он давно умер.

– Понимаю, – не сдавалась Миган.

– Мы вообще были едва знакомы. Я встретилась с ним в Париже, во время поездки после конкурса на Мисс Алабама. Его заинтриговал мой титул, а меня то, что он француз и красавец. Вот такая глупая история.

– Мама, детали меня не интересуют. Я тебя не осуждаю. Я хочу знать его имя и хотя бы где он живет.

– Насколько мне известно, он как жил, так и живет в Париже. Его имя Франсуа Гровье.

– По буквам, пожалуйста.

Мерилин повторила по буквам, а Миган записала имя.

– Он примерно твоего возраста?

– Старше, Миган, намного старше. Как минимум лет на десять.

– Спасибо, мама. Я понимаю, как тебе трудно говорить об этом. Тем более спасибо.

– Я тоже тебя понимаю. Для меня он пустое место, но, раз тебе хочется что-то узнать о нем, я не вправе отказывать тебе.

Голос ее заметно изменился. Казалось, признание изгнало из нее бесов, не дававших ей житья целых тридцать лет. Они еще немного поболтали, затем мама попросила ее позвонить, когда она родит, и на этом разговор закончился.

Миган с облегчением вздохнула, вешая трубку, хотя все оказалось не столь болезненно, как она ожидала. Этот человек живет во Франции. Трудно представить, чтобы они когда-нибудь пересекались. У нее не было отца целых тридцать лет. Проживет без него и дальше.

– Я получила имя, Барт, но можешь вычеркнуть моего отца из списка. Он француз. Они встретились в Париже, и больше она о нем никогда не слышала.

Хорошая новость оказалась одновременно плохой новостью, потому что они опять оказались у разбитого корыта.

Руки у Мерилин Ланкастер тряслись, когда она клала трубку. Никто не вправе упрекать ее за то, что она плохая мать. Она пыталась, но материнство не ее стихия. Дело не в том, что она якобы не любит Миган. Конечно, любит. По-своему. К тому же Миган такая независимая, она не из тех, кому нужна мать-наседка. Миган всегда терпеть не могла, когда кто-то вмешивался в ее жизнь, даже родная мать.

Но настроение у Мерилин безнадежно испортилось. Она впервые лгала Миган. Она и сейчас готова была пойти на что угодно, лишь бы не врать, но есть секреты, которые приходится хранить любой ценой. Их уносят с собой в могилу. Может, сейчас все это уже и не имеет значения. Пусть мертвые хоронят мертвых. Но она заключила сделку, и обратного хода нет. Ради ее и Миган блага.

Она открыла шкафчик и нашла коробочку с транквилизаторами. Вынув таблетку, сунула ее в рот, пытаясь отделаться от нахлынувших воспоминаний.

Даже сейчас, тридцать один год спустя, от одной мысли об этом человеке у нее словно открылись старые раны и сердце пронзила острая боль. Есть вещи, которые не лечит даже время.

Раскат грома потряс дом, словно землетрясение, вырвав Миган не то из сна, не то из какого-то полузабытья. Она открыла глаза и уставилась в стеклянную стену, где хмурое небо переходило в свинцовый океан.

Она протерла глаза.

– Я что, заснула?

– Вроде того. Уже не меньше часа.

– Надо было разбудить меня.

– Я решил, что тебе необходимо отдохнуть.

– Что-то последние дни меня все время тянет отдыхать. Раньше мне, бывало, шести часов сна хватало. Когда через месяц я вернусь на работу, мне придется вкалывать до умопомрачения. Не дай Бог стать соней. – Она потянулась, расправила плечи и потерла пальцами затылок. – Хорошо бы чайку. Можем взять его с собой в купол, а еще лучше – давай возьмем туда чайник и там вскипятим.

– Ты уверена, что хочешь тащиться по лестнице?

– Если вперевалочку и не спеша, то ничего страшного. В былые времена я бы тебя обогнала в два счета. Я всегда обгоняла Джеки.

Она собрала все чайные принадлежности, положила на плетеный поднос и протянула Барту. Ей с подносом не совладать. Купол находится под самой крышей, и, хотя лестница, ведущая туда, расположена внутри дома, она гораздо уже других. И темнее, особенно в такие пасмурные дни, когда солнце прячется за плотными тучами.

Маленькой ей запрещали подниматься по ней, и Миган считала, что эта лестница ведет в башню с привидениями и что, если она будет себя плохо вести, мама запрет ее там. Откуда она это взяла, Миган и сама объяснить не могла, разве что, когда дверь наверху оставляли открытой, эта лестница была самым холодным местом в доме.

Странно, но сегодня у нее опять появилось это чувство. Только привидения были другие: не зыбкие фигуры в белом, а странные духи, обитающие в старых фотографиях и письмах. Только вот пожелают ли они выдать тайны, из-за которых какой-то псих пытается лишить ее жизни?

Когда они поднялись наверх, Миган тяжело дышала и ступала неуверенно. И не столько от усталости, сколько от страха. Он поднимался откуда-то снизу и постепенно овладевал ею, отчего у нее появилось детское желание забиться под одеяло и ничего не видеть.

Смутные видения толпились у нее перед глазами. Разорванное на куски тело Джеки. Она сама, судорожно открывающая рот под свинцовой толщей воды. Мечущиеся тени и выстрелы во тьме.

А иногда по ночам ее пугал образ мертвого ребенка. И это было самое страшное.

– Что ты такая бледная? – спросил Барт, обняв ее и притянув к себе. – Мне самому тошно, что я тебя таскаю сюда.

– Дело не в тебе. Ты только хочешь помочь.