— Чего именно? — спросил я, не будучи уверенным, что правильно ее понял.

— Ну, этих поцелуев. Ты хочешь чего-нибудь еще. Мне показалось, что она и раньше репетировала все это, только с другими.

— Послушай, Сара Луиза, мужчина всегда остается мужчиной, но я старался не поставить тебя в неловкое положение. Если я был чересчур настойчив, извини.

— Сейчас разговор не о твоем примерном поведении.

— А о чем?

— О том, хочешь ли ты не только целоваться, а чего-нибудь еще.

— А не знаю, что ты привыкла делать.

— По-моему, тебе лучше предоставить все это мне.

— Предоставить все это тебе?

— Да, мне. Я покажу, что я делаю, и тебе все станет понятно.

— Как скажешь.

Тут Сара Луиза расстегнула на себе блузку и произвела ряд телодвижений, в результате которых блузка оказалась накинутой на ее плечи, верх комбинации обмотался вокруг талии, а бюстгалтер перекочевал в сумочку. Я не знал, насколько велик риск быть пойманными, но надеялся, что если мы увидим свет фар приближающейся машины, Сара Луиза успеет привести себя в порядок.

— Ну как? — спросила Сара Луиза.

Грудь у нее была роскошная, и я сказал ей об этом. Если Сара Луиза столь тщательно изучила свое лицо, то, конечно, не обошла стороной и фигуру. Интересно, сколько раз она позировала перед зеркалом, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону? Грудь была ее козырем, и она это понимала. Гладя ее, я не мог отделаться от мысли, что, наверно, нахожусь где-то в самом конце длинного списка тех, кто это уже делал. Когда я поцеловал ее соски, Сара Луиза вздрогнула и прошептала: "О, Хэмилтон!" Через какое-то время она сказала:

— Это еще не все.

— Что не все?

— Не все, что я делаю.

Она провела рукой по моему члену, чтобы убедиться, что он твердый. Разумеется, он был твердый.

— Можно? — спросила Сара Луиза.

Я кивнул, и она расстегнула мне брюки и вытащила напрягшийся пенис, которого до этого редко касалась женская рука, а если такое и случалось, то всегда после долгих уговоров. Повернувшись на сиденьи, Сара Луиза принялась поглаживать его тремя пальцами, причем так умело, что вскоре, не в силах более противиться охватившей меня страсти, я полез рукой ей под юбку. Не переставая гладить, Сара Луиза отвела мою руку и сказала: "А вот этого я не делаю". Я попытался притянуть ее за голову в надежде, что она поможет мне ртом. "И этого я тоже не делаю", — проговорила Сара Луиза. Впоследствии я убедился, что это действительно так. Помню, я обычно сидел и смотрел, как она утюжит мой член, и думал, что все это очень напоминает какую-нибудь домашнюю работу — казалось, она чистит канделябр или что-то в этом роде. Когда я кончал, она вынимала из сумочки бумажную салфетку, вытирала меня и говорила: "Ну вот, теперь он совсем здоров". Я никак не мог привыкнуть к этой ее манере говорить о моем пенисе как о живом существе — как, впрочем, и к тому, что его считают больным. Но таковы были правила, по которым Сара Луиза играла в эту игру, и других она не признавала.

Была весна, и мне казалось, что с каждым днем мое чувство к Саре Луизе становится все сильнее. В разговорах мы часто употребляли слово «любовь», но я мог только надеяться, что для нее оно значит больше, чем для меня. И все-таки гулять с Сарой Луизой доставляло мне огромное удовольствие — пожалуй, мне никогда раньше не бывало так хорошо. Родители мои были в восторге от нашего романа — наконец-то нашлась та, которая сможет составить мне достойную пару. Уже много лет моя мать предостерегала меня от женитьбы на девушке более низкого положения. "Врачи, — говорила она, — часто женятся на простых медсестрах, а потом жалеют, что поторопились". Мне было не совсем понятно, почему мать так упирает на этих врачей — я никогда не собирался заниматься медициной, — но смысл ее слов был ясен. В школе и в университете я дружил со многими девушками, но ни одна из них не имела успеха у нас дома. С Сарой Луизой все было иначе. Примерно раз в две недели мать приглашала ее к нам на обед, а отец постоянно спрашивал, достаточно ли у меня карманных денег, чтобы, как он выражался, Сара Луиза не скучала. Не проходило и дня, чтобы мать не говорила кому-нибудь из знакомых по телефону: "А вы знаете, Хэмилтон дружит с Сарой Луизой Колдуэлл". Наконец-то родители были мной довольны. Я просто не мог этому поверить.

Сара Луиза была частым гостем в общежитии нашего братства и отлично со всеми ладила. Чем чаще меня спрашивали, когда же мы наконец обручимся, тем больше меня привлекала эта идея. Когда я завел об этом разговор с Сарой Луизой, она вдруг замолчала.

— Хэмилтон, — спросила она наконец, — ты правда этого хочешь?

— Правда.

Ее глаза наполнились слезами.

— Ах ты хороший, хороший мой! — воскликнула она и крепко прижалась ко мне.

Вышло так, что мы обручились в те же выходные, что и Лэнс Ларкин, очередная избранница которого принадлежала к студенческому обществу «Тэта». В один из апрельских вечеров члены нашего братства, как положено, спели песню в честь студенток из "Три дельты" и «Тэты», а потом бросили меня с Лэнсом в Столетний пруд. Выбираясь из воды, я вдруг вспомнил, что на занятиях по английскому почему-то уделялось большое внимание сценам крещения в американской литературе. Выяснилось, что таких сцен великое множество, так что каждый раз, когда какой-нибудь персонаж оказывался в воде, нужно было быть начеку. Вытираясь, я вдруг подумал, что, может быть, жизнь следует литературе. Я и в самом деле чувствовал себя как-то по-другому. Я не был уверен, что эта перемена к лучшему, но на меня определенно что-то снизошло.

По мере того как проходили выпускные экзамены и вечеринки, я начинал видеть Сару Луизу в каком-то новом свете. Чем чаще я говорил, что люблю ее, тем больше мне казалось, что так оно и есть. В начале июня, в последнее воскресенье перед моей отправкой в армию, Колдуэллы пригласили меня с родителями в церковь и на обед. И мы, и они принадлежали к англиканской церкви, но наша семья ходила в Храм Христа в Нашвилле, а Колдуэллы — в Храм Св. Павла во Франклине. Родители были знакомы с Колдуэллами, но не очень близко. Правда, они бывали у нас дома, а мы у них, но только тогда, когда приглашался широкий круг людей. В то воскресенье отец никак не мог решить, что ему лучше надеть — костюм или легкий спортивный пиджак, а мать поинтересовалась у меня, то ли она выбрала платье; первый раз в жизни родители спросили моего совета.

В церкви мы с Сарой Луизой оказались вместе перед алтарем. Стоя на коленях, я подумал: вполне возможно, мы когда-нибудь обвенчаемся на этом самом месте. В ожидании чаши мы то и дело переглядывались, касаясь друг друга локтями. После церкви наши родители вдруг стали обращаться с нами как со взрослыми — возможно, из-за того, что стоял прекрасный июньский день, что служба привела их в благостное расположение духа, а я уходил в армию. В доме Колдуэллов на время коктейля брата Сары Луизы Клея и сестру Элеонору отослали из комнаты. Клей учился в десятом классе, а Элеонора в девятом; раньше мне никогда не приходило в голову, что между нами такая большая разница в возрасте.

— Кэтрин, что вы с Хэмом будете пить? — спросил Симс Колдуэлл моих родителей. Отец Сары Луизы был подвижным, щеголевато одетым мужчиной, обладавшим мощным голосом, звук которого наполнял всю его приемную в банке.

— А вы что выпьете с Сарой Луизой, Хэмилтон? — Когда мы с отцом бывали где-нибудь вместе, то меня как младшего называли «Хэмилтон», а отца "Хэм".

— Сисси, я тебе уже налил. — Сисси — так Симс Колдуэлл называл свою жену Сисилию, такую же яркую и нарядную, как и он сам. Симс делал коктейли с какой-то милой неуклюжестью: видно было, что он привык, чтобы обслуживали его самого. Я слышал от Сары Луизы, что, хотя ее предки родом откуда-то из-под Нашвилла, познакомились они в Нью-Йорке — Симс учился в Принстоне, а Сисилия в Уэллесли. Поженившись, они остались в Нью-Йорке, где Симс служил в банке. Спустя три года он вернулся домой, поступил в банк "Камберленд Вэлли" и за месяц до событий в Пирл Харборе был избран его президентом.

Банковскому делу Симс, вероятно, обучился в Нью-Йорке, но во всем остальном жизнь большого города не оставила в нем ни малейшего следа. Он был южанином до мозга костей. Когда он говорил: "Кэтрин, Хэм, как я счастлив, что вы пришли!" или "Нам крупно повезло, что у нас такие отличные дети", постороннему человеку могло показаться, что это притворная радость. Но Симс действительно так думал. Он всегда был доброжелателен, всегда видел во всем только хорошее. Если его внимание к другим людям и бывало напускным, то это никак не проявлялось.

— Хэм, — сказал Симс отцу после обеда, когда мы, глядя на лужайку возле дома, пили коньяк, — знаешь, о чем я хочу тебя попросить? Чтобы ты мне рассказал про битву при Франклине. Ты ведь у нас самый большой специалист по всем этим делам, а я вот живу во Франклине и ничего не знаю о том, что тогда произошло.

У отца загорелись глаза. Он просто не мог поверить в свою удачу и поспешил поддаться соблазну. Он тут же обрисовал план Худа, имевший целью отрезать путь подвоза Шермана и соединиться с войсками Ли в Вирджинии. Он проследил маршрут отрядов Худа от Флоренса в штате Алабама до Колумбии, Спринг Хилли и дальше до Франклина. Отец уже собрался было заговорить о нападении войск Худа на армию Шофилда, как вдруг ему пришла отличная мысль.

— Симс, — сказал он, — а что если нам сесть ко мне в машину, и я покажу тебе все эти места?

Симс согласился, а женщины отказались, и мы втроем — Симс, отец и я — битых два часа катались по южным окраинам Франклина. Я всегда был равнодушен к истории родного края, в том числе и к битве при Франклине, и о тех событиях знал не больше Симса. Я только помнил, что южане понесли большие потери, чем северяне, и что союзная армия отступила к Нашвиллу. Но отец рассказывал так, будто сам сражался в той битве. Он говорил о корпусе Стюарта, о корпусе Читэма, о корпусе Ли; он говорил о бригаде Опдайка, спасшей северян от поражения, о приказах, отданных Форрестом Чалмерсу и Джексону, о кавалерии Буфорда, лишившейся лошадей, о сражении у дома Картера, во время которого семья хозяина пряталась в подвале, о пяти генералах-конфедератах, позавтракавших вместе в Спринг-Хилле, а на следующее утро сложивших свои головы у дома Мак-Гавока неподалеку от Франклина.

— Так кто же победил в битве? — спросил отец. — Не северяне, это точно. Томас приказал Шофилду продержаться здесь три дня, а того едва хватило на три часа. Как только предоставилась возможность, он бросился к Нашвиллу, побросав всех погибших и раненых. Какая уж тут победа! Но и южане тоже не победили. Худ потерял втрое больше солдат, чем Шофилд, а генералов у него тут полегло столько, сколько не погибло ни в одной другой битве в ту войну. Позже у него не хватило сил, чтобы взять Нашвилл. Так что же это все означает? Я думаю, что наши ребята шли и шли на брустверы, пока в живых не осталось ни одного солдата. Здесь полегло более шести тысяч человек.

Последнюю остановку мы сделали на Конфедеративном кладбище во Франклине. Мы вышли из машины и пошли вдоль могил.

— Да, Хэм, — сказал Симс отцу, — отчаянные это были ребята. Настоящие храбрецы.

Не знаю, насколько искренним был интерес, проявленный Симсом, но мне показалось, что он не был притворным, и еще я подумал, что мы с ним, наверно, чувствуем одно и то же. Перед поездкой мы боялись, что она окажется довольно-таки нудной, а в конце чуть ли не расплакались от сочувствия к южанам. И хотя говорил главным образом отец, лучше всего мне запомнились слова, сказанные Симсом: "Отчаянные это были ребята".

Накануне дня призыва приятели устроили в мою честь ужин. Сара Луиза сперва обиделась из-за того, что мы не проведем вечер вдвоем, но я обещал ей, что это ненадолго. Виски текло рекой, мы спели все наши песни, а потом кто-то крикнул, чтобы выступил Джон Медоуз, наш главный комик, который мог по заказу изобразить кого угодно. Джон поднялся, сжимая в руке стакан, и ждал, когда мы скажем, кого ему показать.

— Изобрази-ка нам монгольского вождя. Джон на минуту задумался и начал:

— Мои воины вдоволь напились кумыса и конской крови. Я разогнал их по юртам спать. Я знал, что им нужно отдохнуть перед тем, как идти на Стену. — И далее последовал увлекательный рассказ про осаду Великой китайской стены.

— А теперь Сэра Джона, охотника-англичанина! — крикнул кто-то, и Джон принял новый образ:

— Долго охотились мы за Симбой. Носильщики мои сделали все, что могли, я не имел права заставить их продолжать путешествие. И вдруг, когда мы вышли к Замбези, я напал на след этого страшного зверя. Он решил дальше не отступать. — И Джони рассказал, как он предупредил кинооператоров, взял свой карабин и отправился на поединок с Симбой. Симба вскоре появился и стал преследовать сэра Джона, сперва медленным шагом, потом галопом. Тогда сэр Джон, сняв карабин с плеча, прицелился, но ждал, пока чудовище подойдет поближе. Двадцать, пятнадцать, десять ярдов…