Эмилия Остен - Преданность и предательство

– Как видишь, заставить меня заплатить кровью тебе все же не удастся, так что придется пропускать мимо ушей, если я вдруг опять назову тебя девочкой.

– Хм, одно могу сказать точно – я не мальчик. Так что… – Она вернула меч в ножны. – Я постараюсь смириться. Иногда смирение – добродетель.

– От кого ты услышала такую глупость? – хмыкнул Лар.

– Вместе с греческими купцами иногда приходят проповедники–христиане. От них и услышала, – коротко объяснила Титания.

– А, эти. – Лар Элий слишком давно не был в метрополии, но знал о существовании верящих в нового бога. Правда, никаких их постулатов или идей до сих пор не слышал. – Все равно глупость несусветная. Смирение – для рабов.

– Ах, оставь эту теологию! Сегодня прекрасный день, мы чудесно размялись – не надо этих умствований, это способно все испортить.

– Согласен, – кивнул он.

Титания, поднявшись с колен, так и не сделала шаг назад, осталась стоять, почти касаясь груди Лара Элия своей грудью. Он посчитал, что отступить было бы разумным, но… что–то во взгляде Титании заставило его думать, что та сочтет это проявлением слабости. А ему почему–то ужасно не хотелось показать хоть ячменное зернышко слабости этой амазонке.

На следующий день, на рассвете, римляне покинули законченный каструм и вернулись в свою долину. С одной стороны, Лар Элий хотел избежать намечавшегося благодарственного пира, а с другой – действительно пора было собирать урожай ячменя, варить пиво. К тому же Лар подозревал, что Титания еще не раз попробует добиться от него помощи, а он совершенно не был уверен, что ему так уж хочется постоянно отказывать неожиданно оказавшейся столь взрослой и искушенной девушке. А он, Лар Элий Север, в свою очередь чувствовал себя неожиданно неготовым иметь с ней дело. Кажется, он вообще не приспособлен иметь дело с женщинами. Конечно, Лар никому и никогда в жизни бы не признался, но, кажется, он боится женщин. В особенности молодых, красивых и уверенных в себе. В общем, имелось много причин, как разумных, так и личных, поскорее убраться подальше от Патависсы.

Дорога пробежала по лесу, вышла на простор долины, лежащей в предгорьях, и уперлась в открытые, но хорошо охраняемые ворота, прорезавшие стену, перекрывавшую узкое ущелье; оно вело в долину, укрытую в горах.

Выходя семь лет назад в отставку, Лар Элий Север сам выбрал для себя эту долину. Уже тогда было понятно, что Рим постепенно оставляет Дакию, легионы отходили один за другим, Пятый Македонский оставался среди последних. Что ж, Лар Элий и его люди решили, что способны и сами постоять за себя – и с тех пор ни разу не пожалели о принятом решении. Их поселение процветало, надежно укрытое непроходимыми горами и высокой несокрушимой стеной, которую защищали сменяющиеся раз в неделю центурии[13]. Сначала в долине поселилась лишь когорта[14] ветеранов, чуть более четырех сотен человек, но вскоре население резко возросло: старые солдаты пользовались определенной популярностью среди дакийских женщин. Еще бы, ведь каждый из них имел дом, часть от доходов, получаемых поселением, надел земли и еще и пенсию, полученную единовременно при выходе в отставку. Года через три холостых почти не осталось, разве что редкие исключения, такие, как Луций Веллий. Впрочем, тот не сильно томился своим холостяцким положением, ведь он, в отличие от большинства ветеранов, регулярно выезжал по делам в Патависсу, где было полно благосклонных девушек и вдовушек.

За стеной, слева от ворот, стояла казарма, в которой размещалась дежурная центурия: невысокое длинное каменное здание, крытое черепицей. Сама стена, построенная на манер стены каструма, была толщиной около двух шагов[15], и каждые тридцать шагов над ней возвышалась башня, где постоянно несли караул несколько человек, помимо тех, кто постоянно патрулировал стену. Конечно, такое положение дел кому–то могло показаться излишней перестраховкой, но именно так все было устроено в каструме – и отказываться от этого Лар Элий Север был не намерен.

Дальше дорога вилась по ущелью, повторяя все его повороты. Высоко вздымались могучие скалы, иногда формами напоминавшие вставших на дыбы хищных зверей. Горы поросли еловым и сосновым лесом, ниже переходящим в смешанный – дубовый, березовый и буковый. Места тут были прекрасные, охота отличная. Зверья видимо–невидимо: дикие кабаны, волки, рыси, лисы, медведи, серны, горные козлы и олени; по ветвям деревьев сновали упитанные белки, в долине было полно заячьих нор. Рыбаки то и дело притаскивали выловленных в реке щук, осетров, лососей, окуней и угрей… Чтобы умереть с голоду в этой долине – нужно очень сильно постараться.

Вскоре теснина гор расступилась, и маленький отряд выехал на простор засеянных полей: здесь росли ячмень и пшеница, а также овес для скота. Чуть дальше потянулись поля льна. Овощи и фрукты выращивали на огородах, расположенных поближе к домам, так что здесь были лишь отлично обработанные и разбитые поля. Те самые, на которых скоро начнется сбор урожая.

– Если дело так пойдет и дальше, – удовлетворенно отметил Луций Веллий, – то мы сможем продавать пиво и муку.

– А почему не ячмень и пшеницу? – поинтересовался Лар Эллий.

– О, мой друг, торговать товаром гораздо выгоднее, чем сырьем, – блеснул познаниями Луций.

– Да, помню, ты мне уже говорил, – кивнул Лар Элий.

– Да, говорил, но тебе не обязательно во все вникать самому, для таких вопросов у тебя есть я, – напомнил Луций.

– Хм… А чем тогда я должен заниматься?

– О, ты у нас что–то вроде императора, – пояснил Луций.

– Не богохульствуй.

Однако Луций и не думал шутить.

– Знаешь, что бы ты ни говорил, но для ветеранов ты почти равен божеству. Без тебя у них бы не было ни дома, ни дохода.

– Без них у меня бы тоже не было ни дома, ни дохода, – заметил Лар Элий.

– Ты мог бы прекрасно устроиться и в Риме, – напомнил Луций.

– И чем бы я там занялся? – При мысли о том, что нужно было бы весь остаток жизни провести в Городе, Лар Элий помрачнел. Как всегда. Он думал об этом. Если бы он покинул Дакию тогда, возможно, Верания осталась бы жива. Но нет, об этом не стоит размышлять сейчас, все уже передумано. И он не мог поступить иначе, никак. – Земли там нет, как и рудников с золотом. Ветераны или живут на пенсию, или занимаются мелким ремеслом. Это не для меня.

– И не для меня. Но, как бы там ни было, мой друг, это ты заполучил для всех нас столь лакомый кусочек, и только благодаря тебе нам удалось его удержать и устроиться со всеми удобствами.

– Но процветаем мы только благодаря тебе и твоим познаниям в сельском хозяйстве. – Лар Элий не собирался узурпировать всю славу.

– Рудники – тоже неплохое подспорье.

– Вряд ли мы смогли бы их удержать, не имея собственной еды. Мы бы быстро попали в зависимость от Патависсы. – Такой вариант явно не устраивал Лара Элия.

– О, политика, – поднял руки в отстраняющем жесте Луций. – Я – простой сельский парень, не надо мне этого.

– Что ж, как скажешь, простой сельский парень.

За полями и огородами начинался поселок, выстроенный по образцу каструма: пересекающиеся крест–накрест две главные улицы, площадь–плац на их пересечении (теперь это был скорее не плац, а торговая площадь, где иногда проходили собрания жителей). Второстепенные улицы разбивали лагерь на ровные прямоугольники, где по плану должны были находиться казармы, но теперь стояли группы по нескольку отдельных домов.

Главный дом, где в каструме размещался командир легиона, занимал Лар Элий Север, а дом префекта лагеря – Луций Веллий.

Одна казарма все же осталась, она использовалась в качестве гостевого дома, когда в поселение заезжали почетные гости: Тит Патулус или другие важные торговые партнеры. Позади главного дома и казармы разместился термополий.

Личные бани были лишь у Лара Элия.

Когда маленький отряд выехал на площадь, народ оживился, приветствуя своего командира. Лар Элий отвечал на поклоны, а Луций Веллий охотно сообщал всем желающим новости и сплетни, так что последние десятки шагов до дома пришлось преодолевать достаточно долго. Впрочем, спешить некуда.

Лар Элий рад был вернуться домой, хотя и отсутствовал всего лишь неделю. Теперь, когда у него появился дом, которого не было два с лишним десятка лет, Лар стал замечать, что превращается в ужасного домоседа.

Лар Элий Север уехал не попрощавшись. Титания несколько раз дернула гребень, застрявший в волосах, и прошипела ругательство сквозь зубы. Опять. Опять уехал, не сказав ни слова. Вот вам: каструм готов, прощайте, благодарностей не надо. Римляне! В такие моменты Титания даже в чем–то понимала Клева: они до сих пор ведут себя так, словно у них за спиной – вся мощь метрополии, словно их не меньше пяти сотен, а несколько легионов.

Титания вздохнула: конечно, больше всего ее расстроило, что ее попытки добиться обещания чего–то большего, чем строительство каструма, остались бесплодными. Лар Элий, казалось, лишь один раз обратил на нее внимание – когда скрестил с ней оружие. Все остальное время она и ее слова значили для него не больше, чем щебетание птиц в кустах. Он оставался все таким же вежливым, как обычно, и не проявлял особой заинтересованности. Иногда Титании казалось, что он смотрит сквозь нее или же видит в ней все ту же девочку–подростка, бегающую с деревянным мечом по двору.

Как странно. Годы прошли, а ничего не изменилось. Со стороны Лара Элия не изменилось. Титания стала другой, стала старше, умнее, многому научилась – а он до сих пор ведет себя так, будто она… прозрачна. Как призрак. Как утренний туман, который вот–вот рассеется.

Все желают жить счастливо, но никто не знает верного способа этого добиться. Достичь счастливой жизни трудно, ибо чем быстрее старается человек до нее добраться, тем дальше от нее оказывается. Сбиться с пути легко. До тех пор, пока мы бродим там и сям, пока не проводник, а разноголосый шум кидающихся во все стороны толп указывает нам направление, наша короткая жизнь будет уходить на заблуждения, даже если мы день и ночь станем усердно трудиться во имя благой цели. Вот почему необходимо точно определить, куда нам нужно и каким путем туда можно попасть; нам не обойтись без опытного проводника, знакомого со всеми трудностями предстоящей дороги; ибо это путешествие не чета прочим: там, чтобы не сбиться с пути, достаточно выйти на наезженную колею или расспросить местных жителей; а здесь чем дорога накатанней и многолюдней, тем вернее она заведет не туда. И Титания сейчас стояла на распутье. Снова.

Хорошо еще, что она не пообещала отцу добиться определенных гарантий от римлянина. Иначе сейчас Клев не преминул бы воспользоваться возможностью укрепить свое влияние на вождя. Титании все же удалось выпутать гребень из волос. Проклятие, придется все же звать служанку, а так не хочется никого видеть!

С помощью расторопной светловолосой и веснушчатой Милии дело пошло быстрее, так что к завтраку Титания вышла в светло–зеленой тунике и бледно–розовом гиматии, с тщательно уложенными волосами.

Клев уже был в триклинии, а отец пока еще не вышел. Титания попыталась тихо ускользнуть: разговаривать с Клевом не было ни малейшего желания. Но ничего не вышло: он ее заметил. Высокий, какой–то нескладный, светловолосый и бледнокожий, словно его в детстве постирали, а потом отбелили на солнышке, Клев тем не менее пользовался успехом у девушек, особенно с тех пор, как стал доверенным советником Тита Патулуса.

– Титания! Рад тебя видеть! – Не разберешь: то ли действительно рад, то ли умело это изображает. Титания не исключала мысли, что Клев вправду в нее влюблен. – Где ты пропадала несколько дней?

– Наблюдала за строительством каструма. – Скрывать правду не имело смысла.

– И как? Удалось выведать что–нибудь интересное? – полюбопытствовал Клев.

– Мне не пришлось ничего выведывать, Клев Лонгин. Почтенный Лар Элий Север ничего не скрывает от своих соседей и союзников.

– Римляне всегда что–то прячут в рукаве, – проворчал Клев. – Поверь мне.

– А почему ты вдруг возомнил себя большим знатоком Рима? – Собеседник раздражал Титанию, но из вежливости она сдерживалась. Временами.

– Римляне почти две сотни лет держали нашу страну в железных тисках, какие еще доказательства их злокозненности тебе нужны? – напыщенно произнес Клев Лонгин.

– Лично меня никакие римляне в тисках не держали. И лично мне знакомые римляне даже безвозмездно отдали в наши руки несокрушимую крепость, – Титания начинала злиться.

– Каструм несокрушим, лишь когда в нем находится легион. – Этот упрямец еще осмеливался с ней спорить!