В телевизоре красивые молодые люди шутили так пошло, что Юля заткнула им рот, щелкнув кнопкой пульта, ничком повалилась на кровать и опять заснула от переизбытка впечатлений. В этот раз последним, о ком она подумала перед тем, как ее окончательно сморил сон, был ее начальник Телятников. Завтра ему опять придется с тоской во взоре смотреть на ее мятые джинсы...

Глава 4

На следующий же день после истории с крысой, проводив Геру на работу, Катя, по уже сложившейся у нее традиции, намеревалась достать из шкафа заветный сверточек, в котором находились чепчики и пинетки, которые она навязала будущему ребенку из розового и голубого ириса. Она почему-то была уверена, что у нее родится сын, и розовое вязала на всякий случай. Каждый раз Катя раскладывала по кровати маленькие кружевные вещички, с величайшим наслаждением представляя, как будет натягивать на маленькие ножки нарядные пинеточки.

Сверток с детскими вязаными вещицами лежал у нее на особой полке, где хранилось все, что являлось счастливым напоминанием об их с Германом свадьбе. В отдельных нарядных картонных коробках, которые выделила свекровь, у Кати хранились и Герин свадебный галстук, и его белая сорочка, и собственная прозрачная фата с веночком из искусственных розочек.

Катя руками разгладила складки на пикейном покрывале, чтобы чепчикам и пинеткам удобнее было улечься на их с Германом супружеской кровати и, предвкушая удовольствие, открыла шкаф. Сначала она решила, что вчера слишком небрежно положила сверток, он сам собой развернулся, и по полочке рассыпались яркие вещички. Потом увидела, что яркость чрезмерна и не имеет никакого отношения к ее вязанию. Катя сунула руки в шкаф, и вместо свертка с чепчиками и пинетками вытащила собственную фату, всю искромсанную и измазанную чем-то очень похожим на кровь. Бедную беременную женщину сковал такой ужас, что она не смогла даже крикнуть, как тогда, когда вытащила из-под кровати дохлую крысу. Оно и понятно: крыса, даже самая протухшая, всего лишь крыса, а фата... это нечто сакральное, предмет, имеющий особое символическое значение.

Держа на подрагивающих вытянутых руках поруганный символ ее любви к мужу, Катя могла только беззвучно открывать рот, не в силах издать даже самого сиплого звука. Но даже беззвучно надо было немедленно что-то предпринять, а потому, еле передвигая ноги, она вместе с фатой вышла из комнаты, чтобы найти хоть кого-нибудь в доме, кто мог бы дать ей какие-то разъяснения.

Как назло, дом Кривицких будто вымер. Дуся, видимо, отправилась на рынок, Славочка читала в своей комнате. Сначала Катя хотела завернуть именно к ней, но побоялась испугать кровавой тряпкой бедную инвалидку и завернула в коридорчик, ведущий в спальню старших Кривицких. Хоть Елена Матвеевна особой любви к невестке не испытывала, но к изгаженной фате наверняка не смогла бы остаться равнодушной. Все-таки фата, хоть и Катина, имела самое прямое отношение к ее сыну.

От ужаса и самых дурных предчувствий Катя забыла постучать в дверь. А поскольку обе ее руки были заняты, она просто толкнула ее ногой. Дверь (а их петли по всему дому хозяйственная Дуся регулярно смазывала каким-то особым маслом) бесшумно распахнулась, и Катя увидела такое, что собственная изуродованная фата показалась ей чем-то мелким и незначительным. Ее руки мгновенно утратили напряженную деревянность. Молодая женщина скомкала фату в безобразный комок, прижала к выпирающему животу и, вместо того чтобы бежать из этой комнаты подальше, продолжала смотреть, как обнаженная снежно-белая Елена Матвеевна предавалась плотской любви с человеком, который вовсе не являлся светилом местной хирургии, то есть ее собственным мужем Виталием Эдуардовичем Кривицким. Мужчина, в данный момент напряженно работавший с телом Катиной свекрови, был слегка сутул, прилично лысоват и имел на неприятно розовой спине россыпь желтых веснушек и каких-то гадких, стоящих дыбом волосков. Катя не видела его лица, но почему-то была уверена, что оно в сто раз хуже, чем у Виталия Эдуардовича. Она также никогда не видела обнаженной спины хирурга Кривицкого, но почему-то была убеждена, что на ней не было подобной противно желтеющей россыпи и гадкой редкой поросли. Ну а как можно отдаваться лысеющему мужчине, бедной Кате в ее годы даже в голову не могло прийти.

Между тем розовая спина «почувствовала», что за ней кто-то стоит, мужчина обернулся. С его лица еще не сошло выражение любовной горячки, и в Кате чуть было опять не проснулся угасший токсикоз. На глубоких залысинах мужчины блестели капли пота, щеки были красны и покрыты тонкими бордовыми прожилками, губы мокры и почему-то очень бледны.

– Что вам здесь нужно? – высоким голосом спросил мужчина, от изумления даже не попытавшись изменить положение тела или хоть как-то прикрыться.

– Кто здесь? – совершенно спокойно спросила Елена Матвеевна и бесцеремонно столкнула с себя мужчину, который нелепо завалился на бок.

Катя зажмурилась, но напрасно, потому что все то, на что ей не стоило бы смотреть, она уже видела.

– Что ты здесь делаешь? – все так же спокойно спросила свекровь, и Кате ничего не оставалось делать, как, не открывая глаз, пролепетать:

– Я случайно...

– Если ты еще раз сюда случайно забредешь... – начала Елена Матвеевна, и Катя сразу поняла, что ни в какую случайность она не верит. А свекровь между тем продолжала говорить спокойным, ровным голосом, будто они сидели с Катей одни, к примеру, в столовой: – Или, что еще хуже, нечаянно ляпнешь кому-нибудь о том, что здесь видела, имей в виду, я сделаю все, чтобы тебя в этом доме не было. С Германом попрощаешься навсегда.

В ужасе от нарисованных перспектив Катя раскрыла глаза и увидела, что Елена Матвеевна сидит на постели возле своего любовника, который завернулся в одеяло практически с головой, все такая же обнаженная, снежно-белая, с яркими сосками на крупной, красивой формы груди. Бедная Катя опять зажмурилась, попятилась к дверям и выбежала в коридор с закрытыми глазами. Ей казалось, что на внутренней поверхности век теперь навсегда отпечаталась Елена Матвеевна, спокойная, невозмутимая и очень красивая. Катя для пробы раскрыла глаза и снова зажмурила их. И точно: ей опять привиделась обнаженная свекровь. Неужели так будет всегда? И вообще, зачем все это? Зачем свекрови понадобился этот противный, гадкий мужчина, если у нее есть муж, да еще такой красавец, добряк и светило медицины, как Виталий Эдуардович? Ответить себе на этот вопрос Катя была не в силах.

Она открыла глаза, когда уперлась в дверь, ведущую в столовую. Катя хотела открыть ее и только в этот момент сообразила, что руки ее заняты собственной искромсанной и испачканной фатой. Именно в этот момент она и заплакала, понимая, что ее благополучию в этом доме пришел конец, потому что оно было временным, подаренным ей на несколько месяцев неблагополучным домом, где братья-близнецы ненавидят друг друга, свекровь изменяет мужу, откуда-то берутся дохлые крысы и кто-то из домашних ненавидит ее с такой силой, что изуродовал ни в чем не повинную фату.

Продолжая всхлипывать, Катя присела в столовой на тот самый диванчик, на котором сидели супруги Кривицкие, когда Герман первый раз привел ее знакомиться, и начала прикидывать, кто мог бы резать ее фату и пачкать чем-то отвратительным и очень похожим на кровь. Интеллигент и добряк Виталий Эдуардович с Германом сразу были исключены из числа подозреваемых. Исключать приходилось и Константина, который давно был в отъезде. Оставались женщины. И кто же из них? Дуся? Зачем это было делать Дусе, которая одна из всех домашних относилась к Кате по-дружески, если не сказать – по-матерински. Нет, Дуся на такое не пошла бы. Ей незачем желать зла Кате. Елена Матвеевна? Вот если бы изодранная фата нашлась завтра, тогда еще как-то можно было свалить все на свекровь, которая могла это сделать для устрашения: мол, донесешь кому-нибудь о том, что видела в супружеской спальне Кривицких, – с тобой будет то же самое, что случилось с этим куском тюля. Но фату Катя обнаружила до того, как... Да и вообще, трудно представить замедленную, меланхоличную и ко всему равнодушную Елену Матвеевну за таким странным делом, как раздирание фаты на части. Это надо было делать в экстазе, брызгая слюной от злости или ненависти к Кате. Но свекрови были недоступны такие сильные чувства, а в отношении к жене сына – тем более. Она не любила Катю. Но и ненависти от нее не исходило. Впрочем, откуда Кате знать, какой ее свекровь была на самом деле. Может быть, она просто носила на лице маску, чтобы никто ее ни в чем не заподозрил. Того, что она изменяет мужу, Катя тоже никак не могла ожидать, а вот поди ж ты... изменяет... Но как изменяет? Будто ее кто заставляет. Кате опять вспомнилась ее неподвижная фигура возле любовника, который даже под одеялом совершал какие-то явно лишние, суетливые движения. Елена Матвеевна была похожа на мраморную скульптуру. И глаза у нее были такими же пустыми, как у статуи. Она глядела на Катю совершенно равнодушно и угрожала. Может быть, она с таким же убийственным спокойствием резала ее фату? Но зачем? Легче было не допустить брака сына с Катей, чем изводить ее сейчас. А собственно, почему легче? Гера ее любит, они все равно поженились бы. Только вот жить пришлось бы, наверное, в общежитии. С другой стороны, откуда Кате знать, как поступил бы Герман, если бы родители не дали своего согласия на их брак.

Катя нервно поежилась. Получалось, что на самом деле она не очень-то хорошо знает собственного мужа. Оно и понятно. Года не прошло со дня их знакомства, а говорят, чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть... Но сомневаться в Гериной любви у Кати не было никаких оснований. Зато сомневаться в свекрови можно было сколько угодно. Поскольку она была спокойна во время разговора с Катей, могла очень хорошо разглядеть, что жена сына комкает в руках. Елена Матвеевна не сказала ничего. Хотя, может, и не узнала в мятой грязной тряпке бывшую фату. А может быть, под маской равнодушия – нервничала, и ей не было дела до того, что у Кати в руках. Главным было убедить невестку, чтобы та никому не рассказывала об увиденном в спальне. Кстати, почему любовники были так беспечны? Почему бы им не закрыться на ключ? Все двери квартиры Кривицких имели замочные скважины, а значит, и ключи. Вот они с Герой всегда запирались... Или Елена Матвеевна была уверена, что в это время никто в ее спальню не войдет?

Если подвести итог размышлениям, то выходило, что Елена Матвеевна вполне могла надругаться над фатой, но оставалось непонятным – зачем.

А может быть, фату изрезала Славочка? Катю пробрал мороз при этой мысли. Как можно заподозрить несчастную инвалидку в таком ужасном поступке? Ей-то зачем изводить Катю? Чем она ей мешает? Они почти не общаются с тех пор, как Катя почувствовала, что ей со Славочкой скучно. Уж лучше с Дусей болтать на кухне. Нет, совершенно невозможно представить, как эта великая книгочея Славочка своими прозрачными пальчиками рвет фату. Впрочем, почему пальчиками? Ткань явно резали ножницами. Но к чему это тихой, мирной Славочке, которая в самом начале их знакомства абсолютно бескорыстно предлагала им с Герой свою комнату? То есть как бы заботилась не только о брате, но и о Кате. Зачем же вдруг она начала бы устраивать жене брата гадости?

В общем, совершенно странное, бессмысленное и какое-то нелогичное преступление. Кроме того, оставался открытым вопрос: рассказывать ли о фате Герману? Или Дусе? Да и вообще – всем? Может быть, стоит после ужина сходить в комнату за фатой и предъявить ее всем сразу. Может быть, кто-то сразу выдаст себя? Может, кто-то о чем-то сразу догадается или хотя бы выдвинет предположение? Фата – не крыса, которая, возможно, сама по себе прибежала помирать под кровать молодоженов Кривицких.

Так и не приняв решения, Катя встала с диванчика, вышла в коридор, столкнулась с вернувшейся с рынка Дусей, красиво румяной с мороза. Поставив прямо на пол две полные продуктов корзинки, она развязывала пушистую оренбургскую шаль, когда увидела безобразный комок, который сжимала в руках Катя.

– Что это у тебя за гадость? – спросила, снимая черный котиковый полушубок.

И Катя решилась. Если не считать Германа, Дуся – единственный в доме человек, неравнодушный к ее судьбе. Может быть, она посоветует, как лучше поступить.

– Это моя фата, – пролепетала Катя и развернула то, что держала в руках.

– Батюшки! – воскликнула Дуся. – Где ты ее взяла?

– У себя в шкафу...

Ни слова больше не говоря, Дуся отобрала у Кати фату и пошла с ней в свою комнатку, к окну. Там долго вертела обезображенный кусок тюля в руках, прежде чем сказать:

– Бежать тебе надо из этого дома, девка.

– Как бежать? – с трудом вытолкнула из себя Катя. – Куда бежать? Зачем?

– Затем, что этот человек, судя по всему, не успокоится, пока не сживет тебя со света!

У Кати задергалось правое веко. Она прижала его пальцем и с присвистом, который, казалось, вырывался из самого живота, спросила: