Светлана Лубенец - Предать – значит любить

– Это те, которые обсыпаны сахаром с корицей?!

– Они самые!!

– Ой, вот уж наемся, когда вернусь! – обрадовалась Катя.

– К твоему приходу как раз испекутся! А что касаемо фаты... – Дуся убрала улыбку с лица. – Так я все помню. Но Еленка пока спит после вчерашней попойки.

Катя кивнула и двинулась к собственной комнате. Ей сразу не понравилось, что дверь отперта. Катя сама перед уходом закрывала ее на ключ, при этом одна створка, как всегда в таких случаях, очень плотно прилегла к другой. Сейчас между ними была щелка. Очень узкая, но все-таки щелка. То, что в доме есть запасные ключи ко всем помещениям, было естественным делом. Но ни в какие ворота не лезло то, что в их с Герой комнату кто-то зачастил.

Катя почувствовала, как кожа покрылась пупырышками. Да что там кожа! Кате показалось, что от страха у нее каждый орган одет в гусиную кожу. И даже любимый ребенок скорчился внутри ее и наверняка весь позеленел от ужаса. Ох, как это неполезно ему, как неполезно! Конечно, можно позвать Дусю, прежде чем войти в комнату. С другой стороны, какая разница, увидит это она одна или вместе с Дусей. Пожалуй, никакой. Пожалуй, она уже готова к тому, что изрезанной и испоганенной будет вся ее одежда. Если именно это она и увидит, сама пойдет и разбудит спящую с перепоя красавицу Елену, собственную свекровь, и попросит с этим кошмаром как-то разобраться.

Катя вздохнула поглубже, резким движением открыла дверь, которая действительно оказалась не заперта, щелкнула выключателем. Нельзя сказать, что она совсем не ожидала увидеть того, кого увидела, поскольку допускала такой вариант. Не так уж много народу проживало в доме Кривицких. Но то, что этот человек делал, чуть не свело Катю с ума.

– Зачем... – Это было единственным, что смогла прошептать Катя.

Она подошла к кровати, на которой в полном беспорядке были раскиданы связанные для будущего ребенка, дорогие ее сердцу вещички. Впрочем, это были уже не вещички. Это были искромсанные розово-голубые комочки бывших пинеток и чепчиков. Маленькую кофточку, которую Катя уже почти связала в две нити, голубую и розовую, чтобы она подошла и девочке, и мальчику, Славочка как раз собиралась резать большими портновскими ножницами.

– Не смей! – крикнула Катя и вырвала из слабой руки Гериной сестры кофточку. Но Славочкины ножницы уже прошлись по ней. Один рукав был отрезан и валялся на полу. Катя прижала к себе крохотную изуродованную вещичку. Ей казалось, что надругались не над кофточкой, не над ней, Катей, а над ее маленьким ребенком. Да, он еще не родился, но уже живой! И Катя любит его всем сердцем! – Зачем ты это сделала?! – свистящим шепотом спросила Катя и посмотрела на сестру мужа таким кинжально-острым, разящим взглядом, какого никто еще никогда у нее не видел.

Под этим взглядом Славочка в некотором замешательстве откинулась на спинку своей коляски, но очень быстро справилась с собой. Она сузила бесцветные глаза, усмехнулась бледным, почти безгубым ртом и тихо сказала:

– Могла бы, кажется, и догадаться.

– Я догадалась, что ты меня ненавидишь. Наверняка и фата, и даже та вонючая крыса, которая оказалась под нашей с Герой кроватью, – твоих рук дело.

Славочка качнула головой. Надо лбом подпрыгнули тонкие прямые прядки.

– Да, моих рук, – сказала она и посмотрела на свои ладони, похожие на крылышки ощипанных куриц.

– Но почему? Зачем? Мне казалось, ты меня приняла с радостью. Мы даже общались с тобой несколько раз. Ты не можешь этого не помнить! – выкрикнула Катя.

– Потише! – предупредила ее Славочка. – Ты же не хочешь, чтобы сюда сейчас притащилась Дуся или, что еще хуже, моя маман?

Катя никак не могла сообразить, хочет она этого или не хочет, а потому промолчала. Славочка продолжила:

– Я прекрасно помню, как ты со мной общалась и как скоро я тебе надоела!

– Нет... не надоела... просто ты вся в своих книжках, а я...

– Вот именно! – теперь уже повысила голос Славочка, но он у нее, немощной инвалидки, звучал очень глухо. Катя поняла, что резать вязанную в две нитки кофточку ей было нелегко. Славочка бросила ножницы на кровать и продолжила: – Ты такая живая, быстрая, а я всего лишь книжный червь, который ничего не знает, кроме историй, записанных на бумаге, а они подчас очень далеки от жизни. Тебе было скучно со мной. Что я могла дать тебе, если у тебя куча подруг в том мире, в котором я не бываю!

– Ты хотела стать моей подругой?! – удивилась Катя и впервые посмотрела на Славочку под этим углом. Прикованная к своей коляске, она могла очень обрадоваться появлению в доме ровесницы. Может быть, даже строила какие-то планы, а она, Катя, быстро свела общение со Славочкой к минимуму, а потом просто вычеркнула ее из своей жизни. Зачем ей нужна какая-то Славочка, когда у нее есть муж, Герман, смешливая толстуха Дуся, родные и друзья за порогом квартиры Кривицких. Она, Катя, давно воспринимала Славочку как одушевленный элемент дома – и не более того. Пожалуй, она так же относилась бы к собаке, если бы та жила у Кривицких.

– Подругой?! Ну нет!! – очень твердо заявила Славочка и расхохоталась.

Катя вдруг подумала, что никогда не видела Герину сестру смеющейся. Возможно, она вообще никогда не смеялась, а потому и не научилась это делать. Больше всего ее смех походил на прерывистый лай маленькой собачонки. Отсмеявшись, Славочка сделалась серьезной, как всегда, и сказала:

– Я и сама была рада, когда ты перестала ко мне приходить! Мне было неприятно на тебя смотреть.

– Почему?..

– Да все потому же. Я против тебя... будто издыхающая между двумя рамами муха... Мумия...

Катя почувствовала, как у нее сжалось сердце. Она никогда не давала никаких определений Славочке, но теперь ясно увидела, насколько та права. Да, она похожа на муху, которая еле ползает, волоча задние лапки и все еще потирает передние: а вдруг удастся взлететь? Славочке, будто этой мухе, никогда не выбраться из-за своих «рам», из квартиры Кривицких. Она не взлетит никогда...

– Твои розовые щеки, яркие губы, глаза... – продолжила Славочка, – мне невыносимо на все это смотреть.

– Но, как я поняла, у вас часто бывают гости. Ты их тоже ненавидишь?

Блеклые глаза Славочки полыхнули недобрым огнем.

– Да, я их тоже ненавижу. Но наглые рожи гостей мне переносить легче, потому что они все-таки уходят... Ты же решила прописаться здесь навсегда!

– Но я ведь жена Германа! – проговорила совершенно сбитая с толку Катя. – Где же мне жить, как не рядом с мужем?!

– А зачем тебе понадобился именно Герман?! С таким же успехом ты могла бы выйти замуж за какого-нибудь слесаря Петю или шофера Васю. Ты же совершеннейшая простушка, Катька! Ты срубила сук не по себе! Тебе не место в доме Кривицких!

– Я... может быть, и простовата для Германа, – согласилась Катя, потому что и сама чувствовала это, – но он любит меня!

– А раньше, представь, он любил меня! – опять пролаяла Славочка. – Только он один! Косте на меня было всегда наплевать, великому хирургу Виталию Кривицкому некогда, Дуська меня побаивается. Один Гера любил. Он очень часто заходил ко мне, мы беседовали на разные темы, наши мнения всегда совпадали. Мы читали вслух друг другу такие книги, в которых ты, жалкая воспитательница, вообще ничего не поймешь! А еще Гера выносил меня на улицу. Да! Представь! Брал меня на руки и нес на скамейку под большой березой за домом. А потом нес назад, домой, опять на руках... Я прижималась к нему, и мне представлялось, что это мой законный муж несет меня, любимую жену, в нашу супружескую спальню!

Катя ужаснулась и промямлила:

– Но ты же не хочешь сказать, что между вами...

Славочка опять очень неприятно рассмеялась и ответила:

– Мне очень хотелось бы сказать, что между нами было все, что должно быть между мужем и женой, но врать не стану: ничего не было... Но вот если бы ты не вклинилась между нами, произошло бы! Мы очень подходим друг другу! Во всем!

– Славочка, но вы с Герой – брат и сестра! Какие же тут могут быть брачные отношения?! – изумилась Катя.

– Самые обычные! Во-первых, у меня не может быть детей из-за моей болезни, значит, инвалидов мы не наплодили бы. Во-вторых, мы с ним сводные брат и сестра, хотя родство все равно довольно близкое. У нас одна мать, а отцы разные.

– Как?

– А так! Разве ты еще не заметила, моя мамаша – натуральная шлюха! По понедельникам у нее Борис Семенович, якобы массажист, по вторникам – Иван Игнатьевич лечит ее мигрень... И так далее... Боюсь, что она сама точно не знает, от кого меня родила!

– То есть ты не приходишься дочерью Виталию Эдуардовичу?

– По бумагам являюсь дочерью, но на самом деле не имею к нему никакого отношения.

– Он удочерил тебя?

– Еще чего! Великий хирург даже не знает, что я не его дочь!

– А ты откуда узнала?

– От мамаши, разумеется! Как же я ее ненавижу! Если бы ты знала! Она однажды напилась более обыкновенного и пришла ко мне просить прощения. Я долго не могла понять, что она мелет своим заплетающимся языком, а когда поняла... честное слово, готова была ее задушить. Она путалась с каким-то уродом и родила уродку – меня! Одна радость: она у меня с тех самых пор в руках. Когда особо пристает с чем-то, я говорю ей, что поставлю великого хирурга в известность, что я вовсе не его дочь. И она сразу замолкает. А мне... мне лучше было бы совсем не рождаться, чем... рождаться такой. Я ведь уродина?! Ну скажи, скажи! Уродина ведь?!

– Я никогда об этом не думала, – ответила Катя. – Я приняла тебя такой, какая ты есть...

– Добренькая, да? А на что мне твоя доброта? Она меня на ноги не поставит! А Германа я люблю! Имей это в виду! И вовсе не сестринской любовью! Потому мне твоя фата поперек горла! У Германа не должно быть никакой жены, потому что ему предназначена я, а он – мне!

Катя смогла лишь слегка качнуть головой. Славочкины блеклые глазки сверкали каким-то безумным светом, носик заострился и побелел. Кате показалось, что ее сейчас хватит какой-нибудь удар. Она решила больше не разговаривать с золовкой, потому что та явно была не в себе. Она поняла: не стоит говорить ни про дохлую крысу, ни про изуродованные детские вещички. Все и так ясно. Славочкин бред ей больше не был интересен. Подрагивающими руками Катя начала собирать с кровати огрызки чепчиков и пинеток, комки розовых и голубых ниток. Ей очень хотелось заплакать, но она сдерживалась из последних сил. Ей не хотелось доставлять радости Славочке. Она надеялась, что та покинет ее комнату, так как уже все сказала, но от Гериной сестры оказалось не так-то просто отделаться.

– А ребеночка ты все равно не родишь, попомни мое слово! – бросила ей в спину Славочка, и после этого послышался легкий скрип инвалидной коляски. Герина сестра уезжала.

Катя резко развернулась от кровати и спросила:

– Это еще почему?!

– Потому что я этого не допущу! – ответила Славочка не поворачиваясь.

Как всегда тяжело, ее коляска перевалилась через порог, и сестра Германа покатила по коридору к своей комнате. Катя осталась стоять ни жива ни мертва. Славочка ей угрожала. А что это значило? Значило, что она готова сотворить что-то еще более гнусное, чем подброшенная зловонная крыса, изуродованная фата или изрезанные детские вещи. Кстати, каким образом Славочка раздобыла дохлую крысу, если не выходит из квартиры? Не означает ли это, что у нее есть сообщник?

Нет! Ничего у Славочки не выйдет! Доктор Пинкензон уверяет, что у нее, Кати, все хорошо, ребенок развивается нормально... Нормально? А зачем тогда посылал к эндокринологу? Может быть, он уже что-либо заподозрил? Может быть, Славочка начала подсыпать Кате какую-нибудь отраву в суп или питье?

Вспомнив Пинкензона, Катя посмотрела на часы. До конца его приема остался час. Она успеет! Она непременно успеет!

Катя проскользнула мимо кухни так, что ни одна половица не скрипнула. Она сначала обдумает все, что свалилось на ее бедную голову, только потом пойдет советоваться с Дусей. Герману лучше пока об этом не знать!

Когда будильник разбудил Юлю, она никак не могла сообразить, зачем поставила его на шесть утра. Она уже хотела передвинуть стрелку будильника на семь и улечься досыпать, когда вдруг все вспомнила: и то, что услышала вчера от Татьяны, и то, что сегодня утром собиралась встретиться с Бэтменом, когда он будет выгуливать своего Джека. Плохо, что она забыла имя Бэтмена. Ну да выкрутится как-нибудь... Станет обращаться к нему в безличной форме.

Юля натянула джинсы, скривилась от их вида. Жеваные, будто она прямо в них спала. Паленые, видно. Настоящая джинса так не мнется. Плащ, который она достала из пакета, тоже весь был в складках. Что ж, придется опять натягивать старую куртку. Впрочем, оно и хорошо. Собаки, которых выгуливают без поводков и намордников, могли бы ее разорвать на куски, ринувшись на ярко-апельсиновое пятно. Хотя, кто знает, может, собаки не различают цветов... Надо будет спросить у Бэтмена.