Кристина Хегган - Предательство

— Он свяжется со мной. Я уверена, произнесла Стефани, садясь за руль «мерседеса».

В воскресенье утром Майк снова «отказался» встретиться со Стефани. Она вернулась к машине, села в нее и откинула голову назад.

— Опять не повезло? — спросила Трэси.

— Нет. А это был мой последний шанс, — закрыв глаза, ответила Стефани. Она выглядела совсем изможденной от бессонных ночей.

— Что ты имеешь в виду?

— Отец отправляет меня в Гросс-Пойнт на пару недель, — без всякого выражения в голосе произнесла Стефани.

— Почему? Чем ты провинилась на этот раз?

— Ничем. Он считает, что для меня будет лучше уехать и не слышать, как на следующей неделе судья вынесет приговор Майку.

— С каких это пор твоего отца стало волновать, что для тебя лучше?

— Может, он и в самом деле переживает, — пожала плечами Стефани. — Я не знаю. Мне все равно.

— Не говори так, — с беспокойством сказала Трэси. Она никогда еще не видела подругу в таком подавленном настроении.

— Майк стал для меня всем, — таким же вялым, чужим голосом продолжала Стефани. — Мне безразлично, какое преступление он совершил, я все равно хочу быть с ним рядом. Я бы не переставала любить и ждать его. Очевидно, он не испытывает таких же чувств ко мне.

— Может, после приговора…

— Он не изменит решения, — покачала головой Стефани. — Майк больше не хочет иметь со мной ничего общего, Трэси. — Она завела мотор. — Мне нужно смириться с этим. Все кончено.

— Звали? — спросил охранник, неспешно подойдя к камере Майка и встав напротив тяжелой, зарешеченной двери.

— Мне нужно позвонить.

— Вы уже два раза сегодня звонили.

— Знаю. Но мне надо срочно связаться с моим адвокатом, — соврал Майк. В тюрьме честность не доводит до добра.

— У вас только одна минута, — вздохнув, ответил охранник и открыл ключом дверь.

— Спасибо. — Майк знал, что звонить Стефани бесполезно. Уже целую неделю он звонит ей домой, пишет письма каждый Божий день. Он даже просил одного из охранников лично передать ей записку. Тот вернулся с пустыми руками.

— Она ее прочитала и выбросила, Чендлер. Мне очень жаль.

Майк отказывался сдаться так легко и поэтому решил попытаться позвонить Стефани еще раз.

— Дуглас, это Майк, — представился Чендлер, когда дворецкий поднял трубку и ответил своим сухим, хорошо поставленным голосом.

— Слушаю, Майк.

— Я хочу поговорить со Стефани, Дуглас. Знаю, она не подходит к телефону, но если ты скажешь ей, что звонит Трэси, она подойдет. Пожалуйста, Дуглас, сделай это для меня.

— Это не поможет, Майк. Ее вообще нет дома.

— Вообще нет? Что ты хочешь этим сказать?

— Она уехала в Гросс-Пойнт посмотреть регату яхт и не вернется раньше конца месяца.

Майку показалось, что кто-то проколол в нем дырку и выпустил из него весь воздух. Он сидел в тюрьме за преступление, которого не совершал, а Стефани поехала на какую-то там регату! Она даже не удосужилась выяснить, виновен он или нет. При первых же признаках беды она поспешила выйти из игры. Бог свидетель, она не зря носит фамилию Фаррел.

— Идиот! — выкрикнул Майк и ударил кулаком по стене. — Идиот, болван, дурак!

С самого детства Стефани ненавидела эти ежегодные поездки в Гросс-Пойнт. Дома здесь были слишком большими, вечеринки по соседству слишком громкими, а люди — слишком нудными.

Лесли, третья, очень молодая жена дядюшки Стефани, тоже не была исключением. Сначала она пробовала развлекать Стефани: таскала ее с собой на бесконечные чаепития, водила ее по магазинам и знакомила с противными, скучными молодыми людьми и девушками, с которыми у Стефани не было ничего общего. Но к началу второй недели Лесли устала от плохого настроения племянницы и, чтобы не нарушать свой обычный стиль жизни, перестала играть роль любящей тетушки, оставив Стефани в покое, что и хотелось девушке.

Стефани стояла около окна спальни и наблюдала, как разноцветные яхты скользят по озеру Сант-Клар, а ее мысли все время возвращались назад, домой. Сегодня должны вынести приговор Чендлеру. Она так и не смогла выбросить Майка из головы, несмотря на все, через что ей пришлось пройти из-за него.

В начале четвертого позвонила Трэси.

— Плохие новости, Стефани.

— Что… сколько лет ему дали? — спросила Стефани, сжимая трубку обеими руками.

— Десять лет в окружной исправительной колонии.

Стефани вернулась домой 27 июня. У нее была задержка менструации, и она боялась, что забеременела, поэтому сразу же отправилась к Трэси.

— У меня задержка на две недели, — поделилась с подругой Стефани, чуть не плача. До Трэси сначала не дошел смысл сказанного, но горечь, с которой были произнесены эти слова, навела Трэси на ужасную догадку.

— О Господи, — воскликнула Трэси, прикрыв губы ладонью и присаживаясь на кровать рядом с подругой. — Что ты будешь делать?

— Не представляю, — произнесла Стефани, уставившись невидящим взглядом на стенку перед собой. Ей хотелось только одного — справиться с отчаянием, которое все больше поглощало ее. — Я просто не знаю.

На следующее утро Трэси отвезла Стефани к доктору Розмари Климент, гинекологу, которого они выбрали по справочнику. Врач из другого города, Трентона, вряд ли узнает Стефани, тем более та записалась на прием под вымышленным именем Нэнси Ример. Через полчаса доктор Климент подтвердила самые худшие опасения Стефани: она была беременна.

Прошло два дня со времени посещения доктора Климент. Стефани и Трэси сидели рядышком на краю бассейна Фаррелов, так и не решив, что же им делать.

— Есть один выход из данной ситуации, — сказала Трэси, одетая в черный отдельный купальник, и опустила ногу в кристально чистую голубую воду бассейна.

— Не знаю, что можно сделать, чтобы мой отец остался довольным, — произнесла Стефани, унылым взглядом уставившись на плавучий стул для отдыха.

— Он ничего не узнает, если… — Трэси покосилась на подругу. — Если ты сделаешь аборт.

— Господи, Трэси, как ты можешь предлагать такое? — закричала Стефани, вскочив, будто ее ударили. — Ты же знаешь, я никогда не смогу по собственному желанию кого-то лишить жизни.

— Стефани, но ведь это только зародыш…

— Это живой ребенок, он уже дышит! И это мой ребенок.

Трэси сразу же пожалела о своих словах. Она два дня не спала, пытаясь найти способ, как помочь подруге. Сказанное сейчас звучало логично, но противоречило моральным принципам Стефани.

— Прости меня, Стеф. Я думала о тебе, а не о ребенке. — Взяв подругу за руку, Трэси силой усадила ее. — Что ты хочешь делать?

— Я должна рассказать отцу правду.

— О Стефани, только не это! — испуганно взглянув на нее, ответила Трэси.

— У меня нет другого выхода. Мне не удастся скрывать свою беременность до бесконечности. Сначала я думала убежать. Но как я буду жить, не имея собственных средств к существованию? — Стефани на минуту задумалась. — Надеюсь, если я подойду к отцу, когда он будет в хорошем настроении, он сможет понять меня… И даже смириться, — добавила девушка.

— Ты действительно думаешь, что такое возможно?

— Не знаю. Может быть. С тех пор, как Майка отправили в тюрьму, отец стал совсем по-другому ко мне относиться. Почти… по-доброму.

— И все-таки не могу себе представить, что твой отец спокойно воспримет новость о твоей беременности, да еще от преступника, — покачала головой Трэси. Она скептически посмотрела на Стефани. — Ну хорошо, а что потом? Ты хочешь, чтобы твой ребенок рос в этом доме? Ведь ты всегда была так несчастна здесь.

— Нет. Надеюсь, отец одолжит мне достаточно денег, чтобы я смогла обосноваться где-нибудь и жить самостоятельно. Он так много делал для других людей все эти годы. Л я ведь не очень многого прошу?

Трэси прикусила губу и не произнесла больше ни слова.

Лишь спустя две недели, 11 июля, Стефани, наконец, выбрала подходящий момент, чтобы рассказать отцу о своем положении. Она еще никогда так не боялась. Но было глупо скрывать от отца правду и дальше. А совсем скоро это станет просто невозможно.

— Войди, — ответил Уоррен, когда Стефани постучала в дверь кабинета своего отца.

Как всегда в это время по вечерам, он был одет в домашний пиджак и сидел за столом, работая над мемуарами.

— Стефани, почему ты не спишь? Уже начало двенадцатого.

— Мне нужно поговорить с тобой. Это очень важно. — Стефани не знала, с чего начать.

— С тобой все в порядке? Ты плохо выглядишь. — Сам того не сознавая, Уоррен поднял тему разговора о положении дочери.

— Я не очень хорошо себя чувствую.

— Ты ходила к врачу? — поинтересовался старик, положив авторучку, но не выражая особого беспокойства по поводу состояния дочери.

— Нет. То есть да. — Стефани замерла. Она испытывала растущий страх под холодным взглядом отцовских глаз. Как она могла поверить, что сама сможет сказать ему правду?

— Ну и что сказал доктор? — нетерпеливо спросил Уоррен. — Что с тобой?

Приступ тошноты охватил девушку. Сейчас или никогда.

— Я беременна.

Уоррен застыл в шоке. Стефани казалось, что его страшное молчание длится бесконечно долго. Только маленькая, пульсирующая вена на левом виске показывала, что отец все еще жив.

— Отец…

Одного этого слова оказалось достаточно, чтобы вывести Уоррена из оцепенения. Стефани услышала его громкое неровное дыхание и увидела, как сужаются его маленькие глазки. Все тело старика тряслось, а руки сжались в кулаки.

— Ты маленькая дрянь, — зашипел Уоррен, медленно поднимаясь из-за стола.

— Отец, пожалуйста… — Стефани отпрянула назад.

— Ты врала мне! Ты говорила, что не спала с ним!

— Я тебе сказала правду. Это случилось позже, когда ты… когда ты запретил мне участвовать в спектакле. Я очень расстроилась… Я не знала, к кому обратиться.

— И ты пошла и легла под него.

— Это было не так…

— После всего, что я сделал для тебя, после всех моих жертв ради тебя в течение всех этих лет, ты отплатила мне такой монетой?

— Я не хотела обидеть тебя.

— О чем ты думала?! — Отец не слушал девушку. Он вышел из-за стола, схватил ее за руку и рванул к себе. — Где была твоя честь?! — ревел Уоррен, так сильно встряхивая свою дочь, что голова ее болталась, как у тряпичной куклы. — Где была твоя гордость?! Твое чувство ответственности передо мной и перед фамилией Фаррел?!

— Мне жаль…

— Что скажут люди, когда узнают, что моя дочь носит ребенка такого проходимца, как Майк Чендлер, осужденного за наркотики?! Приговоренного к десяти годам тюремного заключения?!

— Ты мне делаешь больно, — произнесла Стефани, согнувшись от боли.

— Ты вся в мать, — Уоррен еще крепче сжал руку дочери. — Ей тоже было наплевать, что подумают люди. Она думала только о себе.

— Перестань сравнивать меня с мамой! — вскрикнула Стефани, будто что-то взорвалось внутри нее от последних слов отца. — Речь идет обо мне. Ведь я и твоя дочь. А ребенок, которого я ношу, это тоже твоя плоть и кровь.

— Шлюха, проклятая сука! — Прошипел Уоррен, злобно смотря на Стефани. — Никогда не смей говорить, что этот ублюдок — моя плоть и кровь, слышишь меня?

— Но он будет твоим внуком.

— Он никем не будет, потому что вообще не родится на свет. Ты прервешь беременность немедленно. Сегодня же вечером.

— Я не буду делать аборт, — сказала Стефани, прямо посмотрев в злые глаза отца.

— Ты поступишь так, как тебе прикажут, — произнес старик, все еще держа дочь за руку. — Потому что у тебя нет другого выхода. Понятно?

— Я не буду делать аборт, — продолжала качать головой Стефани. — И ты не заставишь меня. Я буду сопротивляться. Я всем расскажу, что ты пытаешься принудить меня к…

Она не ожидала пощечины. Отец ударил Стефани так сильно, что голова девушки мотнулась в сторону. Стефани чуть не упала, но вовремя схватилась за книжный шкаф, стоящий позади нее. Она подняла руку к горящей от удара щеке.

— Убирайся! — закричал Уоррен. — Вон из моего дома!

Спотыкаясь, как пьяный, Фаррел вернулся к своему столу, открыл ящик, вытащил пачку денег и швырнул в лицо Стефани.

— Возьми и убирайся. У тебя десять минут, чтобы собрать вещи.

— Что?..

— Ты слышала. Я хочу, чтобы ты покинула этот дом навсегда. Иди, куда хочешь. Чем дальше отсюда, тем лучше. Ты мне больше не дочь. — Он сделал глубокий, неровный вдох. — Уходи! — повторил он. — Бери деньги и убирайся, пока я не задушил тебя голыми руками.

Сначала Стефани хотела поднять деньги и швырнуть их отцу в лицо. Но чувство здравого смысла остановило ее. Одно дело гордость и совсем другое — глупость. Сжав губы, чтобы не расплакаться, она опустилась на колени, собрала банкноты, валявшиеся по всему антикварному персидскому ковру, и, даже не взглянув в сторону отца, выбежала из комнаты.