— Да! Я хотел бы принять ванну, немедленно!

— Хорошо, сэр. Я прикажу поставить воды и приготовить мыло. Пожалуйста, заплатите фунт.

— Я буду платить немецкими марками.

— Только если они золотые, сэр, — девушка вытащила из-под прилавка весы, похожие на аптекарские, на который в то время взвешивали различные монеты. Самым тяжелым и дорогим был русский империал, далее испанский дублон, дальше золотой фунт, и только в самом конце золотые марки. Благодаря взвешиванию денег, в трактире могли останавливаться и выходцы из североамериканских колоний, расплачивавшиеся просто золотым песком.

— Чистая комната на одну неделю с уборкой, плюс горячая ванна прямо сейчас, будут стоить вам 1 фунт и 20 шиллингов, ровно 2 золотых марки.

— Меня зовут Сесиль, если вам что-то понадобится, обратитесь.

Люмбек хотел возмутиться по поводу дороговизны и сказать, что в Германии он за эти же деньги мог бы получить горячую ванну каждый день, но так устал, что на пререкательства с буфетчицей у него просто не было сил. Расписавшись в книге постояльцев, он пошел вслед за мальчишкой, который тащил его саквояж.

Его проводили в самую дальнюю комнату, которая оказалась весьма недурна, с небольшим балкончиком, выходившим прямо на площадь. Едва Люмбек разложил свои вещи на кровати и огляделся, как к нему постучали. — Сэр, ваша ванна готова.

Невозможно передать словами, что означает горячая ванна для человека, перенесшего морское плаванье, вспотевшего и покрытого дорожной пылью! Если и существует на свете рай, то блаженство там должно быть точно такое же, а иначе и стремиться в Эдем не стоит. Вдоволь понежив в горячей воде свои старые кости, Люмбек переоделся в чистое белье, накинул халат и вернулся к себе в номер. Вероятно, будет очень непросто отыскать Гертруду в этом городе, где людей больше чем листьев на деревьях. Для начала он решил обратиться к Сесили. Раз «Золотой гусь» так привлекает немцев, может, она и слышала что-то о Гертруде.

Вынув из своих вещей маленький портрет Гертруды, написанный лет двадцать назад одним бродячим художником, Люмбек спустился вниз.

— Сесиль!

— Да, сэр.

— Подай мне пива, молодого сыра, бифштекс, фасоли, и побыстрее.

— Слушаюсь, сэр.

Тарелки с едой оказались перед голодным Люмбеком на удивление быстро.

— Сесиль! Поди сюда, — он жестом показал девушке на стул рядом с собой.

— Слушаю вас? — буфетчица кокетливо посмотрела на старого немца, кожаный кошель которого внушал ей симпатию. Девушка привыкла оказывать при случае и некоторые частные услуги, за отдельную плату, разумеется.

— Ты никогда не видела здесь этой женщины? — Люмбек показал ей портрет своей жены.

— О, Боже! — Сесиль вскрикнула, вскочила и осенила себя крестным знамением.

— Ты ее знаешь? Скажи мне, как ее найти? — Люмбек вцепился в руку служанки как бульдог и явно не собирался ее отпускать, пока та не скажет, где именно она видела Гертруду.

Но Сесиль только вращала глазами, и показывала пальцем в сторону двери. Люмбек, наконец, повернул туда голову и увидел, что на стене висит портрет это жены! С надписью:

«Разыскивается женщина. Немка, именующая себя Госпожа Аггрипина. По-английски говорит очень плохо, с сильным акцентом. Осуждена на смерть по обвинению в колдовстве. Для черной мессы использует кровь младенцев, умеет внушать мысли. Награда за поимку и передачу церковному правосудию 50 золотых».

— Вот дела! — присвистнул Готфрид Люмбек. Что ж, похоже, что жена его в поле зрения интересов очень многих людей.

— Что она сделала? — поинтересовался он у Сесили.

— О! Много ужасных дел! — затараторила буфетчица. — Варила приворотные снадобья, могла испортить свинину, заготовленную на зиму, лишала мужчин силы, похищала младенцев, готовила яды!

— Из всего этого Гертруда, помниться, умела только лишать мужчин силы, — буркнул себе под нос Люмбек. У него закралось подозрение, что может быть, это не его жена?

— А после чего именно появились эти портреты?

— Не знаю… — Сесиль смутилась. — Просто сегодня утром они появились на дверях немецких трактиров и некоторых лавок.

— Та-а-к… Час от часу не легче.


— Ив третий раз, я спрашиваю у вас, где находится часть архива вашего хозяина, виконта де Грийе, выкрав который, вы долгие годы его шантажировали? — епископ англиканской церкви был искренне возмущен тем, что его заставили делать. Даже если это дело государственной важности. Они допрашивают эту несчастную уже неделю, и так ничего и не добились. Максимилиан, епископ Готторпский, в сущности, был очень миролюбив, любил сельские виды и хоровое пение. В его собственном поместье крестьяне жили, словно в раю. Платя небольшую подушную подать и снабжая кухню замка, они имели право сами решать как им вести свое хозяйство. Епископ навлек на себя много критики со стороны лордов и самого короля, но от сложившегося уклада не отступил. Наверное, в отместку за своеволие разозлившийся Георг III и назначил его главным в следственной комиссии, по делу о ведьме Гертруде Риппельштайн, от которой на самом деле требовалось только выяснить, где архив виконта де Грийе.

История эта была странная и очень запутанная. Лорд Сазерленд, министр иностранных дел, получил письмо от русского канцлера, в котором речь шла о том, что виконт де Грийе в молодости развлекался тем, что собирал материалы о преступлениях «интимного характера», убийствах, изнасилованиях, подлогах… В общем, архив этот, будучи извлеченным на свет Божий из тайников виконта, мог бы наделать много нежелательного шума. В связи с этим русский канцлер просил разыскать некую Гертруду Риппельштайн, которая по его сведениям, живет в Англии, и выяснить, где она хранит похищенную ею у виконта часть архива, а также, возможно, сможет указать местонахождение всех документов. Русский канцлер сообщал, что фрау Риппельштайн служила у де Грийе гувернанткой, выкрала бумаги и затем долгие годы шантажировала своего хозяина. Мнительный и трусливый, Георг III тут же подумал, что это может быть как-то связано с мятежом в североамериканских колониях, может быть Франция, заполучив этот архив, попытается очернить английское дворянство в глазах жителей североамериканских колоний, в основном пуритан, и тем самым подорвать могущество Англии на новом континенте?

В результате монаршей подозрительности, эта самая Гертруда Риппельштайн, сидит в одной холщовой рубашке перед епископом Готторпским, который должен всеми имеющимися в его распоряжении «средствами убеждения», по приказу короля, вырвать у интриганки секрет местонахождения всего архива или хотя бы его части, что послужило поводом для шантажа виконта.

В письме русского канцлера утверждалось, что Гертруда украла тетрадь де Грийе, куда он заботливо записывал фамилии и преступления, совершенные представителями этих фамилий. Своего рода опись всего архива.

— Я повторяю свой вопрос, фрау Риппельштайн, где вы спрятали бумаги своего хозяина виконта де Грийе? — епископ потер свою переносицу. Максимилиан ненавидел это королевское поручение. Мучить эту несчастную было бессмысленно. Она действительно ничего не знала! Епископ слишком хорошо знал людей, и видел, что фрау Риппельштайн не обладает той силой духа, что свойственно людям сильным, отстаивающим свои убеждения, или готовых пострадать ради кого-то или чего-то важного в их жизни.

— Отпустите меня… — чуть слышно прошептала несчастная женщина. От голода и побоев, она уже почти ничего чувствовала. Гертруда день и ночь молила Бога, чтобы тот прекратил ее мучения и ниспослал ей смерть.

— Осталось последнее средство. Скажите нам, где искать бумаги вашего хозяина, и вас отпустят, к вам придет врач, вам дадут много денег! Черт побери! Не упорствуйте! Не заставляйте меня подвергать вас дыбе!

— Господь вам судья… — послышалось в ответ.

Епископ закрыл лицо руками и сделал знак палачу. Тот перенес Гертруду к огромному столу, и, бросив ее на него сверху, словно мешок с костями, закрепил ей руки и ноги. Приведя доску в вертикальное положение, палач занял свое место у рычага.

— На первый счет у вас растянутся мышцы, так что боль едва можно терпеть, — медленно и мрачно начал епископ. — На второй счет лопнут связки, на третий начнут разрываться сочленения суставов, на четвертый — вы умрете. Говорите сейчас!

— Мне нечего сказать, — последовал ответ, который епископ уже многократно слышал.

Раз, — скомандовал он. Гертруда издала дикий вой и безжизненно повисла на дыбе. — Приведите ее в чувство! — епископ вскочил со своего места. Он больше не мог находиться в застенке, наедине с палачом и несчастной жертвой европейской политики. Стражник выплеснул на неподвижное тело Гертруды ведро холодной воды.

— Опустите ее, — епископ встал со своего места, подошел к дыбе, и приложил пальцы к шее Гертруды.

— Все… — внутренне он испытал даже облегчение, что земные страдания этой женщины закончились. Епископ утешал себя тем, что муки, пережитые Гертрудой Риппельштайн на смертном одре, наверняка обеспечили ей место в раю. Тем более если она была и в самом деле ни в чем не повинна. Черт бы взял этот архив де Грийе, и самого старого виконта! Но что могло заставить эту несчастную так упорствовать? Ни одно человеческое существо не в силах выдержать такие муки, если только оно не преследует какую-то высшую цель или не защищает свое потомство…

Из состояния раздумий епископа вывел стражник.

— Ваше святейшество, у ворот стоит пруссак, утверждающий, что приходится мужем этой ведьме.

Епископ сжал виски. Неужели все сначала? Георг III и этого потребует допросить «всеми имеющимися средствами»?

Готфрида Люмбека проводили в кабинет епископа и предложили вина, но тот сидел как на иголках, и от вина отказался.

— Вы мистер Люмбек? — епископ вошел неслышно, мягко ступая по ковру.

— Ваше святейшество… Я…

— У нас ваша жена, Гертруда Риппельштайн, — коротко сообщил ему епископ.

— Я знаю, потому и пришел. Не мог бы я увидеться с женой? — Люмбек порывисто вскочил, затем упал на колени и поцеловал епископу руку и полы одеяния.

— Встаньте, ради Бога! Этого никак нельзя сделать. Ваша жена обвиняется в одном из самых тяжких преступлений — колдовстве, — Максимилиан чувствовал себя средневековым инквизитором. Эта роль ему совершенно не нравилась. Епископ Готторпский считал себя просвещенным и культурным служителем церкви. Что за время, когда даже духовное лицо не может противиться воле государя? — Садитесь, я прошу вас, — епископ сел в кресло, жестом приглашая Готфрида сесть в точно такое же кресло напротив.

— Но это… это нелепость, — нерешительно начал Люмбек». — Гертруда была неграмотной…

Неграмотной? — епископ удивленно приподнял брови. «Боже мой! Несчастная и знать не могла, что попало к ней в руки!», — сердце священника болезненно сжалось. — Но она могла выучиться! Вы ведь уже давно не живете вместе, насколько мы выяснили, — епископ цеплялся за малейшую надежду, что умершая была хотя бы немного виновной… Максимилиан, как это ни странно для епископа, верил в Бога, он боялся попасть в ад.

— Не так давно она прислала мне письмо…

— Вот видите! Она умела писать, значит, была грамотна!

— Да нет же! Взгляните, ваше святейшество.

И Люмбек вывалил на стол груду писем.

— Взгляните! Они все написаны разным почерком, и все с печатями разных нотариусов! Когда Гертруде требовалось написать письмо, она просила нотариуса это сделать. Пока она жила в Висбадене, всякие бумаги ей писал нотариус Батистен…

— Батистен? Где он сейчас? — епископ припомнил, что в злополучном письме канцлера речь шла именно о неком Батистене.

— Он умер недавно…

— Понятно. Жаль. Мистер Люмбек, скажите, у вас были дети? — епископ внимательно посмотрел на гостя и подумал, что следует его отпустить.

— Дети… — Готфрид задумался. Действительно, в свете последних событий, не так уж просто стало отвечать на этот вопрос.

— Вообще-то да… Но…

— Что «но»?

— Есть вероятность, что наша дочь были ребенком де Грийе, — пробормотал Люмбек.

— Простите? Ваша жена родила дочь от де Грийе?

— Но это не доказано! Старый виконт не признал Лизхен! И к тому же это уже не важно… Ее более нет в живых.

— Интересно, — епископ нахмурился. — И что же произошло?

— Старый виконт свернул ей шею, — глаза Люмбека загорелись ненавистью. — Но хоть Гертруда и утверждает, что Лизхен от де Грийе, в душе я всегда верил, что это моя дочь!

— Прискорбно. А где сейчас де Грийе? И есть ли у него дети? — Максимилиан задавал эти вопросы, и мысленно молил Бога, чтобы оказалось, что у старого виконта нет детей. Ведь король Георг не остановится на фрау Риппельштайн.

— Где старый виконт, мне неизвестно. У него осталась дочь в Висбадене. Мари Франсуаза баронесса фон Штерн.

— Не хотели бы вы нам помочь? — неожиданно вкрадчиво начал епископ, у него появился план, как уменьшить количество жертв этого рокового увлечения де Грийе.