Настоящее

— АЛЕКСАНДРИЯ!

«Алекс», — молча исправила я.

Приветствие моей матери эхом отразилось от стен огромного фойе, когда она быстро вышла из гостиной, цокая по полу высокими каблуками, и направилась ко мне с широко распростертыми объятиями.

Я почувствовала краткое удовлетворение при виде неё, но оно быстро улетучилось, как только Алтон вышел из-за угла всего в нескольких шагах позади нее. Конечно, он следовал за ней по пятам. Не дай Боже, если я даже на несколько секунд останусь наедине с матерью за пределами его слышимости.

— Мама, — пробормотала я в ее плечо, когда она обняла меня.

Почти сразу же она приняла холодный вид и оттолкнула меня на расстояние вытянутой руки.

— Посмотри на себя. Ты больна? Выглядишь бледной. Я думала, вы будете отдыхать до возвращения в Нью-Йорк. Это все эта ужасная девчонка, не так ли? Что она делала с тобой?

— Александрия.

От ледяного тона Алтона в воздухе похолодело. Игнорируя его, я сфокусировала взгляд на матери.

— Я в порядке. Просто устала, вот и все. Перелет занял почти целый день.

— Моя дорогая, вот почему тебе следует летать частным самолетом, а не коммерческими авиалиниями, все эти задержки вылетов смешны. Тебе следует отдохнуть, но сначала мы поедим. Марта накроет ужин.

От одной мысли о том, чтобы сидеть в столовой с матерью и Алтоном, любое чувство голода бы исчезло.

— На самом деле, мама, я бы хотела уладить все дела, которые вы посчитали настолько важными для моей немедленно поездки в Саванну. Затем я хотела бы уехать.

— Уехать? — её идеально накрашенное лицо сморщилось, а глаза сузились. Я не была уверена, сколько у нее было встреч со своим пластическим хирургом, но мне было интересно, могла бы её кожа быть подтянута еще сильнее.

— Ерунда. Брэнтли! Брэнтли!

— Да, мадам.

Это был удивительный трюк, которым обладал весь хорошо обученный персонал дома. Они могли материализоваться из воздуха. В один момент они исчезали, и вы были одни. В следующий — они рядом с вами. Если они были действительно хорошо обучены, и им хорошо платили, они так же могли быть слепыми и немыми к окружающей действительности. Работники поместья Монтегю были одними из наиболее подготовленной прислуги на земле.

— Где сумки Александрии? Вы отнесли их в её комнату?

— Мадам…

— Мама, я попросила Брэнтли оставить их в машине. Надеюсь, мы завершим эту семейную встречу, и я смогу вернуться обратно в воздух. Рейс уже запланирован…

— Брэнтли, — голос Алтона перекрыл наше обсуждение: — Забери сумки мисс Коллинз и занеси их в ее комнату. Ты можешь поставить машину. Мы не будем покидать поместье.

Хотя я приосанилась, мои губы не шелохнулись, наученные опытом. Вот так Алтон объявил будущее и приговорил меня к тюремному заключению за воротами поместья Монтегю.

Мать потянулась к руке Алтона и повернулась ко мне.

— Дорогая, ты поздоровалась со своим отцом?

— Нет, мой отец умер. Мне ненавистно быть той, кому приходится сообщать тебе эту скорбную весть.

Глаза Алтона сузились, в то время как Аделаида делала все возможное, чтобы сгладить мой комментарий.

— Александрия, ты всегда раздраженная, когда устала. Теперь выкажи Алтону уважение, которое ему полагается.

Если бы только я действительно могла, но я была совершенно уверена, что моя мать говорит не буквально.

— Алтон, здравствуй. Ты даже представить себе не можешь мое разочарование, когда я узнала, что на выходные ты не будешь на одной из этих твоих встреч загородом.

— И пропущу это семейное воссоединение? Я и помыслить о таком не мог.

Моя кожа превратилась в лед, когда он протянул руку и похлопал меня по плечу. Держа руку там, в молчаливом напоминании о своем превосходстве, он сканировал меня взглядом сверху-вниз. Медленно его глаза-бусинки двигались от моих балеток, синих джинсов и джемпера, к моим волосам, стянутым в конский хвост.

— Что же, я рад, что ты не приняла предложение своей матери о частном самолете. Уверен, они приняли бы тебя за кого-то из персонала. Опять же, если бы ты летала частным рейсом, по меньшей мере, весь мир бы не увидел, как ты шляешься по аэропортам, как какая-то обыкновенная…

Свирепый взгляд матери остановил его резюмирование.

— Обычная двадцать-с-чем-то летка? — спросила я сквозь стиснутые зубы.

— Ну, дорогая, ты выглядишь немного измученной. Почему бы тебе не пойти в свою комнату и привести себя в порядок? Встретимся в столовой через пятнадцать минут.

Я повернулась к Брэнтли, готовая сказать ему забыть об указе Алтона Фицджеральда и забрать меня обратно в аэропорт, но он, конечно, исчез, испарился в невидимое мистическое место. Скорее всего, сейчас он доставлял мои вещи в комнату. Если я не поспешу, какая-то бедная молодая женщина из персонала будет распаковывать вещи прежде, чем я успею подняться по лестнице. Интересно, что она подумает о моем вибраторе. Это была первая мысль с тех пор, как меня забрали из аэропорта, которая вызвала улыбку на моем лице. Честно говоря, меня не волнует, если это станет главной темой на кухне. Поместью Монтегю нуждалось в хорошем смехе.

— Мама, ты знаешь, я сейчас обустраиваюсь в Нью-Йорке. Мне много чего нужно сделать до начала занятий. У меня нет времени блуждать по поместью Монтегю.

Она взяла мою руку и подвела меня к большой лестнице.

— Никто не просит тебя бродить, дорогая: иди прямо в свою комнату и спускайся вниз. Ты так давно не была дома. Не забудь соответствующе одеться к ужину.

Она сжала мою руку, как будто делая мне какое-то одолжение:

— Я сделала несколько покупок. К тому же, я уверена, что вещи в чемодане помялись. — Она поцеловала меня в щеку. — Просто загляни в шкаф.

С каждым шагом вверх по лестнице я теряла частичку жизни. Когда я вошла в главные ворота, я была Алекс, двадцатитрехлетней выпускницей колледжа. Менее чем через десять минут я снова стала Александрией Чарльз Монтегю Коллинз, подростком, пойманным в башню лжи и обмана. Если бы я только могла подниматься по лестнице все выше и выше. В отличие от подростка, я могла вернуться во время чистейшей невинности.

Как далеко я должна вернуться назад?

Я закрыла глаза и вдохнула знакомые ароматы. Даже спустя четыре года ничего не изменилось. Запертые двери в неиспользуемых комнатах выглядели как солдаты вдоль коридоров, убеждаясь, что я сделала все, как мне было сказано. Им не нужны автоматы на плечах. Стеклянные дверные ручки, отблескивающие кристаллическим светом, и были их оружием, запертыми порталами нуждающихся земель.

До потери невинности я представляла, что поместье Монтегю было и вправду замком, и я в нем была принцессой. Со слов мамы, так меня называл мой отец — его принцессой. Но принцесса, которой я воображала себя, была больше похожа на одну из книжных рассказов, которые я читала в детстве, о девушке, запертой в башне.

И тут одно воспоминание замедлило мой шаг. Я не думала о нем годами, но оно такое яркое, будто это происходит сейчас.


Мне было десять, и я поставила свою мать в неловкое положение, отказавшись позволить парикмахеру постричь мои волосы. Это ведь была фишка принцессы. Я считала, что если они вырастут достаточно длинными, я смогу сбежать из своей комнаты, которая была высоко в небе. Второй этаж, конечно, не так высоко, но мне ведь было всего десять лет.

Каждый раз, когда она говорила о том, чтобы обрезать мои волосы, я начинала плакать и топать ногами. Она думала, что сможет усыпить мою бдительность, зарезервировав для нас высококлассный спа-салон. Нам делали педикюр и маникюр. Но, когда они посадили меня в кресло стилиста, я разгадала их коварный план. Я кричала на парикмахера и свою мать, пока бежала к машине.

Даже сейчас я помню ее посеревшее лицо, выражавшее разочарование и смущение. По обыкновению, она отправила меня в мою комнату. Это было хорошо, ведь мои волосы, в конечном счете, вытащат меня на свободу.

В тот же вечер после того, как Алтон пришел домой, меня вызвали в большой зал. Когда я пришла, там стоял стул. Я не поняла сначала, что происходит, и спросила, где моя мать. Он сказал, что она отдыхает, слишком расстроенная из-за моего поведения, чтобы покинуть свою комнату. После он сказал мне сесть на стул. Один за другим весь персонал поместья Монтегю материализовался вокруг меня, до тех пор, пока зал не наполнился взглядами.

Тогда я узнала о способностях персонала видеть всё и ничего. Это был мой первый урок. Он сухо сказал, что ни Монтегю, ни Фицджеральды себя так ведут. Я напомнила ему, что я не была Монтегю или Фицджеральд. Я Коллинз.

Он сказал, что мое поведение было неприемлемо и на публике, и наедине, и если я хочу вести себя как обычный уличный мальчишка, то смогу увидеть часть такой жизни. До того, пока он не зашел сзади, и человек, которого я узнала, как одного из садовников, вышел вперед с большими ножницами, я не поняла, о чем он говорит.

Алтон не был тем, кто отрезал мои волосы, и срезали их не ровно. Он и остальные сотрудники наблюдали, как два других члена команды садоводов держали меня вниз головой, а другой человек стриг.

К тому времени, как он закончил, мои слезы и испуг ослабли до хныканья и в комнате исчезли все взгляды, они просто испарились. Меня оставили одну с моим отчимом на стуле в большом зале, окруженную клочками рыжих волос.

— Ты не скажешь об этом матери.

Это был первый раз, когда он сказал мне это, но не последний.

Я задавалась вопросом, как он мог думать, что она не узнает. В конце концов, весь персонал был свидетелем того, что произошло, и она сразу увидит, что мои недавно длинные волосы срезаны. Но мой урок в Фицджеральд/Монтегю жизни не был завершен.

После того, как Алтон заставил меня подметать обрезанные волосы с пола, он вручил меня Джейн, моей няне и другу. Она была той, кто читала мне сказки на ночь, когда я была маленькой и укладывала в постель. Так как я уже выросла, ее роль в поместье изменилась. Ее обязанностей стало больше, но она всегда была рядом.

В тот вечер, когда она держала меня, она пообещала сделать их лучше. Она не позволила мне взглянуть в зеркало, но я могла почувствовать это. Это случилось почти перед сном, когда Джейн привела женщину в мою комнату и объяснила, что женщина будет делать все возможное, чтобы сделать мои волосы хорошенькими. Мне было только десять, но я была уверена, что хорошенькими они уже не станут.

Тонкими ножницами, женщина обрезала и подрезала. Когда она закончила, на лице Джейн появилась улыбка, которая дала мне мужество посмотреть на себя в зеркало. Стрижка была, возможно, даже стильной, но она была очень короткой, и я чувствовала себя, как мальчик.

До того, как Джейн не подтолкнула меня, я не понимала: мои волосы не единственное, что исчезло. Так же ушла надежда на побег.

Джейн объяснила, что я закатила истерику в салоне. Я в ярости взяла ножницы и начала отстригать свои длинные волосы. Я срезала некоторые места настолько коротко, что единственный способ исправить — это было обрезать все. Хоть она и рассказывала мне эту историю с решимостью в голосе, я увидела печаль в ее глазах, и знала, что именно эту историю узнает моя мама. И так и было.


Я выпрямилась, длинный конский хвостик заскользил по моей спине, и продолжила свой путь в комнату. Воспоминание напомнило, почему я успешно избегала этот дом и комнату в течение почти четырех лет. Несмотря на неприятное чувство в животе, я была теперь взрослой. Я могла сделать это на одну ночь.

— О! — воскликнула я, войдя в свою комнату.

Это не вид моей кровати с балдахином или обоев в цветочек взбудоражил меня. Мое сердце подпрыгнуло при виде женщины, стоящей у моей постели.

На её гладкой, темной коже появилось несколько морщин, и ее карие глаза стали старше, но они были моим якорем. Я предполагала, что после того, как я покинула Саванну, необходимость ее присутствия перестанет существовать, или Алтон найдет способ избавиться от нее.

— Джейн! Ты по-прежнему здесь.

Она подарила мне самые теплые объятия, которые у меня были с того момента, как я приехала.

— Дитя, конечно, я все еще здесь. Куда бы я ушла, по-твоему?

Когда я была маленькой, Джейн казалась такой старой, но теперь я её видела ближе к возрасту моей матери, на самом деле, даже моложе. Воспоминания проносились у меня в голове, как карусель. Это было всё: спальня, дом, и сад. Это было чувство свободы и любовь женщины, сжимающей мои плечи.

— Не знаю, — я тоже обняла её крепче. — Ты самый лучший сюрприз, который меня ждал, с тех пор, как я приехала.