Софи даже не стала смотреть, попала она или нет. Но уже выскакивая за дверь, услышала громкий смех Бенедикта и его крик:

– Молодец, мисс Бекетт!

И впервые за много-много лет улыбнулась по-настоящему радостной улыбкой.

Глава 10

"Бенедикт Бриджертон так и не появился на ежегодном балу у Ковингтонов, хотя и дал согласие (во всяком случае, no-утверждению леди Ковингтон) почтить его своим присутствием, чем вызвал недовольство молодых женщин и их мамаш.

Как утверждает леди Бриджертон, мать Бенедикта Бриджертона, на прошлой неделе мистер Бриджертон отправился в деревню, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Те, кто волнуется за здоровье и благополучие мистера Бриджертона, могут не переживать: леди Бриджертон была скорее раздосадована, чем обеспокоена продолжительным отсутствием сына. В прошлом году после бала у Ковингтонов поженились четыре пары, а в предыдущем - три.

Так что если в этом году после бала у Ковингтонов еще кто-то поженится, сын леди Бриджертон Бенедикт, к немалой ее досаде, не войдет в их число".

"Светские новости от леди Уисддаун", 5 мая 1817 года

В продолжительном выздоровлении, как вскоре обнаружил Бенедикт, есть свои преимущества.

Наиболее очевидное - это то, что миссис Крэбтри кормила его всевозможными вкусностями, доставляя их из кухни в невероятных количествах. В "Моем коттедже" его всегда отлично кормили, но сейчас миссис Крэбтри превзошла саму себя. Кроме того, мистер Крэбтри умудрился заменить все настойки миссис Крэбтри самым лучшим бренди. Так что прием лекарств превратился у Бенедикта из неприятной необходимости в приятнейшую процедуру. Он послушно выпивал так называемые настойки, все до последней капли, к немалому своему удовольствию. Однако когда он в последний раз выглянул в окно, оказалось, что целых три его розовых куста завяли. Похоже, именно их мистер Крэбтри поливал злополучными настойками.

Печально, конечно, но ничего не поделаешь. После тех мук, которые Бенедикт испытал, когда выпил лекарство миссис Крэбтри в последний раз, он пошел бы и не на такие жертвы.

Еще одним приятным моментом постельного режима было то, что впервые за много лет Бенедикт мог всецело отдаться ничегонеделанию. Он читал, рисовал и даже лежал с закрытыми глазами и дремал, не чувствуя никакой вины за то, что не выполнил какую-то работу или пренебрег какими-то обязанностями.

И вскоре Бенедикт пришел к выводу, что такая праздная жизнь ему по душе.

Но самое замечательное - он постоянно видел Софи. Она заходила в комнату по несколько раз на день, то за тем, чтобы взбить подушки, то принести еду, а то и просто почитать. У Бенедикта было такое чувство, что подобное усердие вызвано желанием почувствовать себя полезной и поблагодарить его за то, что он спас ее от Филиппа Кавендера.

Впрочем, Бенедикту было не важно, чем вызвано ее усердие. Ему было просто приятно, что она к нему приходила.

Сначала она вела себя тихо и сдержанно, явно пытаясь придерживаться принципа, что прислуга должна быть невидима и не слышна. Но Бенедикт нарочно стал вызывать ее на разговор, не позволяя уйти. А иногда и специально злил ее, чтобы вывести из себя, поскольку она гораздо больше нравилась ему живой и пылающей праведным гневом, чем пассивной и покорной.

Но по большей части ему было приятно просто находиться с ней в одной комнате. И не важно было, разговаривали ли они или она просто сидела на стуле и листала книгу, в то время как он смотрел в окно. От одного ее присутствия на душе был мир и покой.

Стук в дверь прервал размышления Бенедикта, и он, порывисто вскинув голову, крикнул:

– Войдите!

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Софи. При этом ее короткие, по плечи, вьющиеся волосы коснулись косяка.

– Миссис Крэбтри спрашивает, не хотите ли вы чаю.

– Чаю? Или чаю с печеньем?

Софи улыбнулась и, толкнув дверь бедром, вошла, неся в руках поднос.

– Ну естественно, с печеньем.

– Отлично. А вы составите мне компанию?

Софи помедлила с ответом, что делала всегда, после чего кивнула, что тоже делала всегда. Она уже давно уяснила, что, если Бенедикт что-то вбил себе в голову, спорить бесполезно.

И Бенедикту было приятно подобное послушание.

– Ваши щеки уже немного порозовели, - заметила Софи, ставя поднос на стол. - И выглядите вы уже не таким усталым. Думаю, скоро встанете с постели.

– Я тоже так думаю, - ответил Бенедикт.

– С каждым днем вы выглядите все лучше и лучше.

– Вы и в самом деле так считаете? - кокетливо отозвался Бенедикт.

Софи, которая в этот момент взяла в руку чайник, замерла.

– Да, - ответила она, насмешливо улыбнувшись, заметив, что он кокетничает. - Иначе я не стала бы этого говорить.

Пока Софи готовила чай, Бенедикт следил за ее руками. Все движения ее были преисполнены врожденной грации, и наливала она чай, как самая настоящая великосветская дама. Похоже, искусство подготовки к чаепитию - еще один из уроков, которые ей преподала щедрая хозяйка ее матери. А может быть, Софи выучилась готовить чай, просто наблюдая за тем, как это делают другие дамы? Бенедикт заметил, что она по натуре очень наблюдательна.

Они так часто пили вместе чай, что Софи успела запомнить: Бенедикт предпочитает его с молоком и без сахара. Она протянула ему чашку, после чего положила на тарелку печенье и булочки.

– Налейте и себе чашечку, - предложил Бенедикт, надкусив печенье, - и сядьте со мной рядом.

Она снова заколебалась. Бенедикт знал, что она будет колебаться, хотя и согласилась составить ему компанию. Но он был терпелив, и терпение его было вознаграждено. Тихонько вздохнув, Софи протянула руку и взяла с подноса еще одну чашку.

Приготовив себе чай с двумя кусочками сахара и капелькой молока, Софи уселась на обитый бархатом стул с прямой спинкой, стоявший возле кровати, и, глядя на Бенедикта поверх чашки, отпила глоточек.

– А печенье? - спросил Бенедикт. Софи покачала головой.

– Я уже съела несколько штук горячими, прямо из печи.

– Повезло вам. Горячие самые вкусные. - Он доел печенье, смахнул с рукава крошки и потянулся за другим. - Как вы провели сегодняшний день?

– После того как два часа назад вышла из вашей комнаты? - насмешливо спросила она.

Бенедикт бросил на нее взгляд, ясно свидетельствующий о том, что ее насмешливый тон не ускользнул от него, однако он предпочитает не отвечать тем же.

– Помогала миссис Крэбтри на кухне. Она готовит на ужин говяжье жаркое, и нужно было почистить для него картошки. Потом я взяла у вас в библиотеке книгу, пошла в сад и почитала,

– Вот как? И что же вы читали?

– Роман.

– Хороший?

Софи пожала плечами:

– Глупый, но романтичный. Мне понравилось.

– Вы любите романтику?

Софи тотчас же вспыхнула.

– Это довольно личный вопрос, вы не находите?

Бенедикт пожал плечами и уже готов был сморозить какую-нибудь пошлость, но взглянул на Софи - розовое от смущения лицо, потупленный взор - и внезапно почувствовал, что с ним происходит нечто странное.

Он понял, что хочет ее.

Не понял только, почему это его так удивило. В конце концов, он молодой, здоровый мужчина, и было бы странно, если бы он, проводя так много времени в обществе такой очаровательной, веселой, остроумной женщины, как Софи, не воспылал к ней страстью. Да он хотел половину женщин, с которыми встречался.

Однако с теми женщинами желание было не ярко выраженным, несколько приглушенным. А с Софи оно в мгновение ока стало нестерпимым.

Бенедикт поерзал, повыше натянул на себя одеяло, потом снова поерзал.

– Вам неудобно? - спросила Софи. - Может быть, взбить подушки?

Первым побуждением Бенедикта было ответить утвердительно, а когда Софи наклонится к нему, притянуть ее к себе и попытаться заняться с ней любовью, однако он подозревал, что с Софи этот номер не пройдет, и поэтому сказал:

– Не нужно, все нормально, - и досадливо поморщился: голос получился на удивление хриплым.

– Может быть, мне все-таки взять печенье? - спросила Софи, глядя на лежавший на тарелке Бенедикта бисквит, и робко улыбнулась.

Бенедикт убрал руку, чтобы Софи было удобнее брать печенье с тарелки, стоявшей, как он запоздало понял, у него на коленях. Вид руки, тянувшейся к его паху - пусть даже на самом деле она тянулась за печеньем, - сотворил с ним странные вещи.

К ужасу Бенедикта, тарелка внезапно накренилась и неминуемо свалилась бы на пол, не подхвати он ее.

– Вы не возражаете, если я возьму последнее…

– Берите! - прохрипел Бенедикт, не дав ей договорить. Софи взяла с тарелки имбирное печенье и, нахмурившись, проговорила:

– Вы выглядите лучше, а вот голос все еще хриплый. У вас болит горло?

Бенедикт поспешно отхлебнул чаю.

– Вовсе нет. Должно быть, просто крошка в горло попала.

– Так запейте ее чаем, и дело с концом. - И, поставив на поднос свою чашку, предложила:

– Хотите, я вам почитаю?

– Да! - порывисто воскликнул Бенедикт, собирая одеяло вокруг талии в сборки. Вдруг Софи вздумается убрать с его коленей тарелку, и она увидит, как он возбужден.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? - спросила она, глядя на него скорее подозрительно, чем обеспокоенно. Бенедикт напряженно улыбнулся:

– В полном порядке.

– Очень хорошо, - проговорила Софи, вставая. - Что вам почитать?

– Да что угодно, - ответил Бенедикт, небрежно махнув рукой.

– Может быть, стихи?

– Отлично. - Он бы сказал "отлично", предложи она ему прочесть описание растительного мира арктической тундры.

Подойдя к висевшей на стене книжной полке, Софи принялась не спеша просматривать ее содержимое.

– Байрона или Блейка? - спросила она наконец.

– Блейка, - решительно произнес Бенедикт, решив, что романтического бреда Байрона ему сейчас не выдержать.

Сняв с полки тоненькую книжку, Софи вновь подошла к стулу и уселась, предварительно расправив подол своего неприглядного платья.

Бенедикт нахмурился. Он никогда прежде не замечал, какое уродливое на ней платье. Не такое, конечно, как то, что одолжила ей миссис Крэбтри, однако определенно не из тех, что призваны подчеркнуть красоту женщины самым выгодным образом.

Нужно купить ей новое платье. Но она его ни за что не примет. А что, если сжечь старое?

– Мистер Бриджертон!

Но как его сожжешь, когда она постоянно его носит?

– Вы слушаете меня? - донесся до него голос Софи.

– А? Что?

– Да вы меня совсем не слушаете!

– Простите, - признался Бенедикт. - Просто я задумался. Прошу вас, продолжайте.

Софи начала сначала, и, стремясь показать ей, что он весь внимание, Бенедикт уставился на ее губы, не сразу сообразив, что совершает большую ошибку.

Он представил себе, как приникает к ним долгим поцелуем, какие они нежные и сладкие, и отчетливо понял: если один из них через несколько секунд не выйдет из комнаты, произойдет нечто такое, за что ему потом придется долго извиняться и за что он вряд ли получит прощение.

Потому что, если он собирается соблазнить ее - а он определенно намеревается это сделать, - нужно действовать более тонко.

– О Господи! - выпалил он.

Софи непонимающе взглянула на него. Он не мог ее за это винить. Похоже, она считает его полным идиотом - и правильно делает. Он и в самом деле полный идиот.

– Что-то случилось? - спросила Софи.

– Просто я кое-что вспомнил, - буркнул Бенедикт, злясь на самого себя.

Софи вопросительно вскинула брови.

– Кое-что, о чем совсем забыл, - уточнил Бенедикт.

– Если человек что-то вспоминает, то именно то, что он забыл, - насмешливо проговорила Софи. Бенедикт хмуро уставился на нее.

– Мне нужно побыть одному.

Софи тотчас же вскочила.

– Да, да, конечно, - пробормотала она.

Бенедикт едва не застонал от отчаяния. Черт подери! Он вовсе не хотел ее обидеть. Просто ему нужен был предлог, чтобы выпроводить ее из комнаты, иначе он непременно затащил бы ее в постель.

– Это личное дело, - пробормотал он, пытаясь как-то загладить свою вину и подозревая, что выглядит в ее глазах полным кретином.

– А… - понимающе протянула Софи. - Принести вам ночной горшок?

– Я сам в состоянии его взять, - буркнул Бенедикт, забыв, что никакой ночной горшок ему не нужен.

Софи кивнула и встала, положив томик стихов на ближайший столик.

– Я вас оставлю. Позвоните в колокольчик, когда я вам понадоблюсь.

– Я не собираюсь звать вас, как какую-то служанку! - возразил Бенедикт.

– Но я и есть…

– Для меня вы не служанка! - отрезал Бенедикт, не дав ей договорить.

Слова прозвучали более резко, чем это было необходимо, но он всегда презирал мужчин, которые мучили беспомощных и бесправных служанок. И от одной мысли о том, что он уподобляется этим отвратительным существам, ему стало тошно.