— Нет, вы что? — замахал руками пожилой человек. — Мама меня не обижала.

Но серьезные глазенки девочек требовали ответа, разъяснения, и Сергей Петрович неуклюже соврал, наверно, впервые в жизни.

— Я по бабушке Гале сильно соскучился. Она приснилась мне, просила навестить её. Вот я и собрался в деревню на могилку. А ваша мама не хотела меня отпускать. Мы немножко по… по…п…

— Поссорились, — подсказала Шурочка.

— Поссорились, — повторил Сергей Петрович.

— Ты, дедушка, не расстраивайся, — к Ксении вернулась её деловитость. — Завтра мы уговорим маму. Отпустит она тебя. Чего придумала: не пускать тебя к бабе Гале.

Зоя позвала, и девчонки ушли укладываться спать. Сергей Петрович лежал, сна не было, и думал он о том, как будет завтра объяснять дотошной Ксении, почему не надо ничего говорить маме. Но этого делать не пришлось. Ночью Сергею Петровичу стало плохо. Сильно заболела голова, тошнило, началась рвота. Как видимо, скакнуло вверх давление. Зоя и Владислав встревожились. Проснувшиеся девочки опять испугались и заплакали, но на этот раз Зоя сердито прикрикнула и приказала не мешаться. Мальчики, слава Богу, спали. Вызвали скорую помощь. У отца был гипертонический криз. Медики сделали несколько уколов и сказали, что забирают Сергея Петровича в больницу. Зоя и Влад повели отца в машину скорой помощи.

— Вы только не волнуйтесь, — говорила женщина и держала за руку пожилого человека. — Только не волнуйтесь. Давайте я с вами поеду, подежурю возле вас. Я умею, я так дежурила возле папы…

Женщина осеклась и замолчала при слове «папа».

— Пап, давай я поеду с тобой, — предложил и Владислав. — Ты, Зоя, с детьми останешься. И Шурочка опять плакать начала… И Ксюшка напугана…

— Никому не надо ехать, — вмешался врач со скорой. — Вы в больнице сейчас не нужны, мешать только будете. Все, идите домой, сами говорите, дети у вас.

— Но как же он там, без меня? — Зоя кивнула на Сергея Петровича. — Он тихий, скромный, ничего не попросит, терпеть будет… Нет, я с ним… Я нужна моему… отцу.

Она решительно приготовилась сесть в машину.

— Не надо, Зоенька. Не надо, — тихо проговорил Сергей Петрович. — Со мной все в порядке будет. В больнице врачи есть. Посмотрят. Идите к детям, что вы их одних оставили? Вдруг мальчики проснулись. Вылезут из кроватки.

Отец видел, что дочь испугана, волнуется, и это ему было приятно.

— Я завтра к вам приеду, с утра приеду, — крикнула Зоя, когда Сергея Петровича уже посадили в машину. — Вы только не смейте умирать. Вы один у нас остались. У меня и у Владьки. Вы нам нужны…

Но так и не смогла выдавить из себя слово «папа».

Утром, как и обещала, Зоя с Владиславом отправилась в больницу. С детьми попросила побыть бабу Клаву. Влад и Зоя сначала переговорили с врачом, тот сказал, что состояние больного стабилизировалось, но пусть он полежит в больнице, его немного поколют, капельниц поделают, надо купить кое-каких лекарств. Влад сразу же поехал, а Зоя пошла в палату. Сергей Петрович, в больничной пижаме, сгорбившись, сидел на кровати и аккуратно ел кусок хлеба с маслом, тут же на тумбочке стоял жидкий больничный чай и тарелка с молочной кашей, которую отец Владислава никогда не любил и не ел. Он не заметил тихо подошедшей и вставшей в дверях женщины. Зоя несколько минут наблюдала за отцом. Вновь к глазам подступили слезы, но уже не от глупой вчерашней обиды, а от острой жалости, что появилась в её сердце. Она представила себе этого скромного человека в тот момент, когда у него навсегда забирали маленькую дочь, вспомнила опять, как он, казалось, безжизненный и равнодушный ко всему, сидел на берегу реки и держал Ларисочку, как он с мертвой девочкой на руках бросился под корягу, потому что защищал другую дочку, которая звала отцом не его.

— Но почему я такая? Мне было обидно за отчима, когда я узнала, что его разлучили с Владькой, и не пожалела родного отца. А он в таком же положении был, у него тоже забрали ребенка. Ему больше досталось несчастий, утонувшая Ларисочка, смерть Галины Ивановны… Вот он какой седой.

Зоя подошла, села рядом, взяла его руку.

— Пап, ты прости меня за вчерашнее, — тихо сказала она. — Только живи с нами. Я себе не прощу, если что с тобой случится. И мама моя мне этого не простила бы, — и добавила про себя. — И отчим тоже… — а вслух продолжила. — Давай-ка я тебе нормальной еды дам. Вот колбаска, вот мясо, сыр, булочек тебе мы купили. Ты эту больничную бурду не ешь. Я буду сама готовить и привозить. Или Владька, — и повторила: — Папа! Ты нужен нам.

Вернувшийся с лекарствами Владислав увидел, что отец лежит на кровати, уже переодетый в хороший спортивный костюм, что Зоя прихватила из дома, весь довольный, тихо улыбается, а жена кормит остальных четырех обитателей палаты, критикуя больничную еду.

— Владька, надо папу в платную палату перевести, — сказала Зоя, увидев мужа. — Там есть телевизор.

— Не надо, дочка, — попросил Сергей Петрович. — Я лучше с людьми буду. Поговорить есть с кем. А телевизор в холле посмотрим.

— Нет, пап, я сейчас вам сюда маленький телевизор привезу, — сказал Владислав.

— Да не надо, — отказался отец. — Я же ходить умею.

— Чайник нам лучше электрический привезите, — отозвался один из соседей. — Так порой горячего чайку хочется.

К Новому году отца выписали. Особенно радовались девчонки. Деловая Ксюша объяснила, что пока ни в какую деревню он не поедет, потому что слабый после болезни. А баба Галя потерпит, она папе приснилась и велела не пускать одного дедушку никуда. А сын шепнул:

— Пап, ты уж больше не придумывай. А то Ксюха как взяла в оборот Зою: ты почему дедушку не пустила в деревню, а мы и понять ничего не можем. Пришлось и нам с Зоей срочно что-то придумывать.

Зоя, смеясь, добавила:

— А мальчишки без вас не хотят на горшках сидеть. Только посажу, тут же слезают, я уж и книжки им читала, и девчонок караулить заставляла. Требуют: «Деда! Деда!»

— Про политику хотят послушать, — весело добавил сын.

Сергей Петрович видел, что дочь приняла факт, что он — её отец и успокоилась. Успокоился и Сергей Петрович, по-прежнему сажал мальчишек на горшок, вел с ними долгие беседы, тайком покупал внучкам мороженое, водил их в школу, на музыкальные занятия, танцы, рисование, писал с ними в прописях, решал первые задачки, докладывал Зое с гордостью об их успехах.

— Пап! — говорила Зоя. — Ну как хорошо, что ты живешь с нами.

Новый год встретили скромно, в кругу семьи.

Неудача Сирены Арбениной

Приближалась очередная годовщина со дня смерти художницы Светлицкой. Шурочка уже плохо помнила страшные события, очень редко кричала по ночам, обычно это бывало перед тем, как девочка заболевала. Зоя боялась этих вскриков, старалась сделать так, чтобы ничто не напоминало о трагедии. Она собрала фотографии Беллы, сложила их и убрала. Как-то девочки нашли их. Шурочка задумчиво посмотрела и узнала:

— Это мама Белла. Она умерла, — тихо сказала девочка.

Зоя с напряженным вниманием смотрела на неё. Но тут к сестре полез её любимчик Сережка, хотел схватить цветной снимок. Шурочка ласково отвела его ручку, закрыла альбом, отдала Зое: «На, мама, спрячь!» Зоя с облегчением вновь убрала фотографии. К этому времени девочки носили одинаковую фамилию — Елизаровы, в графе «отец» у Ксении стояло — Владислав Елизаров, а у Шурочки — мать Елизарова Зоя. Пришлось из-за этого изменить дату рождения. Разница в возрасте между девочками была пять месяцев. Теперь Шурочка стала на пять месяцев младше. В школе учительница попалась понимающая, неболтливая, поэтому многие считали, что Зоя дважды родила близнецов. Трагическая смерть художницы Беллы Светлицкой уходила в прошлое.

И вдруг Зоя стала чувствовать какой-то повышенный интерес к своей семье. Раздавались непонятные звонки, просили дать интервью, поделиться воспоминаниями о Светлицкой. Оказалось, местное телевидение готовит передачу о творчестве Беллы. Хотят показать в день смерти знаменитой землячки. Телевизионщики разыскали Ольгу, сестру Беллы, та обещала прилететь к этому событию. Но на все просьбы снять для телешоу Шурочку, поговорить с ней о погибшей матери Зоя отвечала решительным отказом. И Владислав был солидарен с женой. Одна из журналисток, не раз писавшая негатив о Зое, ухитрилась поймать женщину с детьми на улице. Это была небезызвестная семье Елизаровых Сирена Арбенина.

Зоя сидела с Ксюшей и малышами возле художественной школы, где проходили занятия у Шурочки. Сергей Петрович ждал девочку в фойе, она задерживалась. Чтобы малыши не вспотели, Зоя ушла с ними и Ксенией на улицу. Малыши копали лопатками снег. Ксюша играла в снежки со знакомыми мальчишками. Сирена Арбенина имела прозвище «Быстрая Гончая». Каких только скандальных репортажей она не делала. При этом все нарытые ею факты часто оказывались правдой. Вот и сейчас она вынырнула из-за угла и обрушилась на Зою. Зоя узнала эту женщину, когда-то она написала, что молодая жена Антона Наумова наставила мужу рога, родила дочь неизвестно от кого. Антон тогда разбирался с Арбениной, а Зое было все равно, ведь у неё родилась дочка! Потом была статья о свадьбе с Владиславом, где тоже была куча непроверенных фактов. Словом, Зое эта женщина была неприятна, вызывала раздражение. И вот Арбенина обрушилась на Зою с огромным количеством вопросов. Зоя сначала молчала, потом у неё мелькнула одна мысль: «Надо проучить тебя, Быстрая Гончая», — и она вслух сказала:

— Зачем меня спрашивать? Я все равно вам ничего рассказывать не буду. Я не знала Беллу, мы не были даже знакомы. Может, вы с дочерью Беллы хотите поговорить?

— Хочу, — обрадовалась Арбенина. — А можно? Где Шурочка?

— Здесь, — ответила Зоя.

— Подождите, я сейчас камеру достану, — в руках Местной Гончей появилась небольшая портативная камера, и журналистка махнула рукой своему напарнику: — Возьми! Снимать будешь ты. Зовите девочку.

— Доченька, — фальшиво пропела Зоя, обращаясь к Ксюше и не называя специально по имени, — подойди к мамочке и братикам.

— Иду, мамочка, — весело откликнулась Ксюша и направилась к Зое, удивленно глядя на незнакомую тетю и мужчину с камерой. — Но сразу говорю, я не буду с Сашкой и Сережкой играть.

Девочка остановилась в отдалении, взгляд был насторожен. Проницательная девочка чувствовала, здесь происходит что-то не то.

— Как же так, доченька? — фальшиво удивилась Зоя и добавила строгости в голос. — Ведь они твои братики, ты просто обязана с ними играть. Мы же живем в одной семье.

Ксюша несколько удивленно посмотрела на мать, удивленная фальшивыми интонациями её голоса, потом в камеру. А в уме Арбениной созревал скандальный репортаж — мачеха обижает, не любит девочку, дочь покойной Светлицкой.

— Девочка, — начала искренним голосом Арбенина, — с тобой можно поговорить? Ты разрешишь?

— Мам, можно? — глаза Ксюши уставились на Зою.

Девочка подросла, но по-прежнему была разговорчивой, Зоя, случалось, ругалась на неё за болтливость, и Ксения стала осторожнее со своими высказываниями.

— Говори, — кивнула та. — Можно, все можно. Рассказывай. Эта тетя — журналистка. Она хочет поговорить с тобой.

— Правда? — глаза Ксюшки сразу стали любопытными. — Настоящая журналистка?

— Правда. Мы тебя по телевизору покажем, — пообещала Арбенина.

— Ой, мам, мне по телевизору будет говорить можно? — Ксения была в восторге.

— Можно, — согласилась Зоя. — Можно, доченька. Тебе все можно, — в голосе опять звучали фальшивые интонации.

— Мам, та как-то не так сегодня говоришь, — заметила Ксюшка. — Не по-настоящему. Если нельзя, так и скажи. А то опять потом будешь ругаться.

— Не буду я ругаться сегодня, — Зоя удержалась от смеха. — Говори все, что хочешь.

— Притворяется мамочка, фальшивит, — думала Арбенина. — Но мне это на руку. Какие удачные кадры!

— Девочка, ты помнишь вот эту женщину? — Арбенина достала откуда-то фото Беллы Светлицкой.

— Ой, это наша мама Белла, — воскликнула Ксюша и, видя одобрение в глазах матери, выдала кучу информации, сделав круглые испуганные глаза. — Маму Беллу застрелил злой дядька. Прямо в магазине. Она сразу умерла… Знаете, сколько крови из неё натекло… Я тогда так испугалась…Я все сама видела…

— Хватит, дочка, — остановила её Зоя, пока Ксения не сообщила, что видела все по телевизору. — Не говори больше о смерти мамы Беллы. Не надо.

— А кто это тётя? — Арбенина указала на Зою.

Зоя лучезарно улыбнулась, видя, что камера обращается к ней.

— Это мама Зоя, — ответила Ксюша.

— Ты так её зовешь?

— Нет, она сердится, когда я так её называла, я просто «мама» её зову.

— А кто твой папа?