И если бы только это! Громила, как увидит свою «королеву» связанной, измордует его. Калекой сделает. А она спасибо ему скажет за это… Господи, вот ведь влип!

Агеев кисло улыбнулся:

— Даже если ей стало лучше, она все равно не сможет участвовать во встрече с общественностью. Только расстроится, когда увидит нас.

— Я так и не понял, у нее что, с нервами не в порядке или сердце пошаливает?

— Нервный стресс. Переутомление. И сердце болит, и голова кружится… слабость во всем теле. Я ей дал таблетки… успокаивающие, сердечные, в общем, всякие. Она выпила их и уснула. Только попросила меня послушать, что будут говорить другие кандидаты, и рассказать потом. Я так и сделаю. На банкет не останусь.

— Тогда нужно врача отправить, чтобы присматривал за Валерией Петровной, — настаивал Бугаев. — А вдруг ей станет хуже? Кто-то ведь должен быть рядом?

— Гена, — тяжело вздохнул Агеев. — Разве бы я оставил ее, случись что-то серьезное? Никогда. Поверь мне, это не опасно. Знаешь, как бывает? Человек чувствует себя плохо, глотает таблетки, ложится в постель, и все почти проходит. Но остается вялость, сонливость, лицо опухшее, руки трясутся, язык заплетается — нельзя в таком виде появляться перед народом. Тем более женщине. Понимаешь?

Гена кивнул, хотя на самом деле ничего не понимал. Как человек чувствует себя плохо, он не знал, ибо всегда чувствовал себя отлично. Даже когда пулю в бедро получил три года назад. И уж тем более не мог себе представить Валерию Петровну с опухшим лицом и трясущимися руками. Но если муж говорит… Наверное, и вправду не может она сегодня присутствовать. Странно, да что делать? Бывают у женщин заскоки, которые мужчинам не понять.

Поодаль стоял, скрестив руки на груди, начальник прикубанской милиции подполковник Дмитрий Семенович Чупров. Наблюдал за разговором Агеева и Бугаева. Чувствовал, мэр отсутствует не по болезни. Что-то за этим кроется. Но что? Такого еще не было, чтобы муж приезжал на собрание всех видных людей города и рассказывал о болезни жены… Да нет, Агеев не дурак. И тем не менее, тем не менее… Нечистое дело, с душком, а значит, интересное для подполковника Чупрова.

Агеева уже не было видно в вестибюле. Чупров тоже направился в зал. Слушать выступления кандидатов ему не хотелось. Наперед знал, кто что скажет, но, как говорится, положение обязывало. А вот после, когда начнется банкет, может, и будет кое-что интересное. Катя Вашурина так смотрела на него сегодня вечером, что даже мужественное сердце подполковника учащенно застучало. Ах, Катя! Когда-то она была так добра к нему… Когда Вашурин уезжал в командировки.

Лобанкин скомкал вступительную речь, представляя кандидатов. Заметно было, что он растерян. Отсутствие Агеевой огорчило не только Лобанкина, но и почти всех присутствующих. Лучшие люди города надеялись увидеть финальную схватку непобедимой Агеевой со своими бывшими партийными начальниками. Впервые они встречались лицом к лицу — кто ж откажется от такого зрелища! Но увы, увы… Без нее и смотреть не на что.

Первым к трибуне вышел Илья Олегович Стригунов. Неторопливо поднялся на три ступеньки, поправил микрофон, потом внимательно посмотрел в зал, словно отыскивал взглядом кого-то. Шум в зале не стихал, собравшиеся словно подсказывали Стригунову: говори скорее, все равно это нам не интересно.

— Тут меня все знают, — уверенно начал Илья Олегович. — Когда я руководил городом, был порядок. Конечно, время было другое, но люди — те же. Так или нет?! — неожиданно во весь голос рявкнул он.

В зале стало тихо. Люди с любопытством разглядывали оратора, не понимая, чего он хочет?

— Так, — ответил сам себе Стригунов. — Я не отрицаю заслуг Валерии Петровны. Они велики. Скажу честно, я на такое вряд ли решился бы. А она — да. Честь ей и хвала за это. В городе созданы благоприятные условия для деятельности коммерческих структур, банков, новых предприятий. Но вместе с тем Валерия Петровна вынуждена была пойти на некоторые уступки мафиозным кланам, которые до поры до времени спрятали свои клыки, но скоро покажут их. И нам уже сейчас необходимо думать о том, что делать после, когда Валерия Петровна уедет в Москву. Я не сомневаюсь, что она победит на выборах, хотя и не снимаю свою кандидатуру.

Ошеломив собравшихся таким неожиданным заявлением, Стригунов красочно обрисовал грядущую криминальную революцию в городе, а потом рассказал о том, как предотвратить ее, сохранив все лучшее, что было сделано Агеевой. Поскольку речь шла о судьбах города, слушали его с интересом, несколько раз вспыхивали аплодисменты. И к концу выступления стал ясен хитроумный ход опытного руководителя: после ухода Агеевой вам нужен будет решительный, дееспособный мэр? Так вот же он! Или вы видите лучшую кандидатуру?

Лобанкин спохватился, застучал по столу авторучкой:

— Илья Олегович! Вы отвлекаетесь от темы нашей сегодняшней встречи. Позвольте вам напомнить ее: «Прикубанск и его депутат Государственной Думы».

— Старый клоун! — со злостью пробормотал Вашурин, чувствуя, как непросто будет ему выступать даже в отсутствие Агеевой.

Стригунов учтиво поклонился Лобанкину и закончил свое выступление пассажем:

— Ну, а если вы считаете, что лучше Агеевой мэра для Прикубанска не найти, предоставьте ей возможность и дальше совершенствоваться в этой должности. А меня отправьте в Москву, чтоб не надоедал вам.

В зале послышался смех, а потом и бурные аплодисменты. Удалось Стригунову растормошить сонную публику. Вслед за ним на трибуну взобрался Вашурин. Не дожидаясь, когда в зале смолкнет смех, он начал говорить. Его хорошо поставленный баритон звучал уверенно, мысли были правильными, намерения — самыми распрекрасными, много чего обещавшими прикубанцам, но шум в зале не смолкал. Да и сам Вашурин чувствовал, не то он говорит и не так. После хитрого выступления Стригунова нужно было что-то еще более интересное, более яркое, но перестроиться на ходу не получалось. Все силы отняла злость на бывшего шефа.

Шум еще более усилился, когда он яростно принялся критиковать Агееву за коррупцию, потворство криминальным структурам, за неприкрытый разврат в ночных заведениях города. И вдруг за стенами ДК будто бомба разорвалась. Тысячи голосов, доселе неслышных, взревели одновременно:

— А-ге-е-ва! А-ге-е-ва!

Вашурин замолчал, чувствуя, как холодный пот струится по спине. Эти вопли казались предвестниками провала его избирательной кампании. Чего они разорались, что там случилось? А могучий рев не стихал, напротив, усиливался!

— А-ге-е-ва! А-ге-е-ва! — скандировали люди на площади. — Ле-ра! Ле-ра! Де-пу-тат!!!

Вашурин глазам своим не поверил, когда в конце прохода показалась Агеева. Она легко и решительно шагала к сцене. Почему?! Ведь Лебеда обещал… Где он, сволочь?! А она все ближе и ближе, ослепительно красивая, с задорной улыбкой на губах, уверенная, элегантная… Вот так больная!

Кто-то вскочил со своего места, за ним последовали другие. И вот уже весь зал стоя встречал ее аплодисментами. Вашурин в ярости стукнул кулаком по трибуне, попятился, забыв о трех ступеньках, и рухнул на сцену.

Стригунов толкнул локтем Лобанкина, хитро подмигнул:

— Да она мудрее меня оказалась, а, Юрий Иванович?

— Настоящая ваша воспитанница, Илья Олегович, — довольно улыбнулся председатель горсовета.

Лебеда заскрежетал зубами, прошипел:

— С-сука!..

Лицо Агеева помертвело, стало белым.

22

— Ты сегодня немыслимо красила, Валерия Петровна, — одобрительно кивнул Стригунов. — Как это теперь говорят… сексапильная! Надеюсь, Борис не обидится на меня? А глаза, глаза! С ума можно сойти! Конечно, после такого, не побоюсь сказать, триумфа можно быть счастливой. Но я заметил, ты еще до выступления была такой. Приятные известия получила?

Трое кандидатов и другие «отцы города» сидели за одним столом, вроде как в президиуме. Другие столы теснились поодаль. Банкет был в разгаре: уже сказаны главные тосты, опорожнены многие бутылки, тут же замененные расторопными официантами на полные. В соседнем помещении, в полумраке, наигрывал оркестр, приглашая желающих потанцевать. Но лучшие люди города не спешили туда, приглядываясь к возможным партнерам.

— Из плена освободилась, — улыбнулась Агеева. — Боря может подтвердить.

Агеев сидел рядом с нею и мрачно усмехался, чаще других наполняя свою рюмку. Он ждал скандала, разоблачения, а то и чего похуже, но жена и виду не подала. Более того, когда стали спрашивать, почему она задержалась, подтвердила его сообщение: плохо себя чувствовала. Конечно, глядя на цветущую женщину, в это никто не верил, но никто и не осуждал ее за «военную хитрость». Победителей не судят!

Что-то будет, когда они домой вернутся!

А завтра, когда неведомые шантажисты выполнят свою угрозу?

И Борис наливал себе по новой, пил, но почему-то не пьянел и не мог избавиться от страшных мыслей. Несколько раз ловил на себе ненавидящий взгляд Вашурина, даже подмывало брякнуть: «Володя, не я виноват, что ты свалился с трибуны!» Но потом раздумал. Пошли они все со своими предвыборными штучками-дрючками! С ума свихнулись.

Лера была настолько не похожа на себя, что допивала уже второй бокал шампанского. Обычно она позволяла себе лишь глоток-другой, когда невозможно было отказаться.

— А Сысоев-то с Осетровым, так сказать, с рапортами прибежали, — усмехнулся Стригунов. — Один теплотрассу починил, другой поведал народу про этот подвиг по ТВ. Боятся тебя, Лера, слушаются.

— Работали б сразу хорошо, так и бояться никого не надо было бы, — отпарировала. Могла бы и улыбнуться.

Улучив момент, Агеев спросил:

— Как тебе удалось выбраться?

— Молча, — ослепительно улыбнулась, глаза же остались холодными.

Ничего хорошего для себя он не увидел в этой улыбке. И больше не стал спрашивать. Молча так молча.

А музыка все настойчивее звала народ в темный зал — размяться, развлечься, пообщаться на ощупь, выяснить, что означали томные улыбки и лукавые взгляды? Обещание любовного приключения? Согласие на мелкие шалости или — ничего?

— Позволь пригласить тебя, Лера, — галантно поклонился Вашурин.

— Если муж не возражает, — усмехнулась она, намекая, что это должен был сказать кавалер.

— Конечно, конечно. Борис, ты, надеюсь, не против?

Агеев только рукой махнул.

— Опоздал! — огорчился Стригунов Ну, ничего, все кандидаты должны потанцевать друг с другом, это как трубку мира выкурить. Потом я приглашу Леру.

— А потом вас пригласит Володя, — хихикнула Екатерина.

К ней уже спешил подполковник Чупров, давно поджидавший, когда ее супруг отлучится.

В зале было не только темно, но еще и тесно. Подвыпившие люди уже не обращали внимания на соседей, не говорили комплиментов непосредственным начальникам и подчиненным, не раскланивались, встречаясь взглядами. Каждый был занят своим делом и не обращал внимания на окружающих, словно все разом захотели напомнить миру, что лучшие люди — тоже люди.

Может быть, от того, что липкие ладони Вашурина крепко приклеились к ее спине, прекрасное настроение Леры вмиг испарилось. Жесткие, даже по-мужски грубые мысли вспыхивали в голове при виде разомлевших пар. Засиделись мужики, разогревая водкой кровь, долго поглядывали на других женщин, кажущихся все более и более соблазнительными, — своя-то, рядом сидящая, никуда не денется, вернутся домой, разденется и ляжет; а вон ту, что за соседним столиком и мило так улыбается, как замечательно пригласить на танец, да в темноте руку пониже талии опустить как бы ненароком. Там же столько всего!.. Именно так многие и думали, а женщины кокетничали и поощряли эти мысли.

Не все, конечно. Кто-то хотел с чужим мужем интересную беседу продолжить, со своим почему-то не получаются такие увлекательные разговоры; кто-то — потискать, поцеловать в темноте собственную супругу, были и такие. Но мало.

Эта грандиозная массовая пьянка как бы подразумевала не то чтобы прямую супружескую измену, а некоторое отвлечение от близких, понятных, может быть, и надежных, но порядком поднадоевших людей; некое прикосновение к чему-то новому, таинственному и потому волнующему душу, о чем долго можно будет вспоминать потом.

Всего лишь прикосновение. И мало кто хотел упустить эту возможность.

Наверное, от двух бокалов шампанского кружилась голова. Со всех сторон толкали коленками, локтями, задами, наступали на ноги, извинялись или не обращали внимания. Громко звучала музыка. Но Лера не слушала ее, не отвечала расслабляющим волю и обостряющим чувства звукам. Она выискивала в гомоне зала родной, любимый голос, потому что знала, он должен быть здесь. Нашла и медленно, сантиметр за сантиметром, стала приближаться к нему, неназойливо, почти незаметно — то качнется от толчка, то уклонится от соприкосновения с уверенной в своей невидимости парой.