Барбара Картленд - Прекрасная авантюристка

– Надо полагать, он был изрядно пьян, раз согласился на такую крупную игру, – предположила Друзилла.

У маркиза вырвался короткий неприятный смешок.

– Должен признаться, я его слегка подначивал. Ни один мужчина не захочет, чтобы о нем подумали, будто он спасовал. А удача была на моей стороне. Разве я не говорил тебе, Друзилла, что уверенность в себе очень помогает? Я был полон решимости отомстить за тебя, и я знал, что это будет только справедливо. Мой противник был настоящим негодяем, и поэтому я победил.

– Сто тысяч фунтов! – выдохнула Друзилла. – Это действительно огромная сумма.

– Для Уолдена – несомненно, – согласился маркиз. – Он не так богат: он довольно обеспечен, но его состояние нельзя назвать огромным.

– Он был расстроен или зол? – поинтересовалась Друзилла.

– Мне кажется, что, когда мы поднялись из-за стола, он догадался, почему я это сделал. Я спросил его: «Обычные две недели, милорд?», и только тогда, как мне показалось, он осознал, что же произошло. Двое других задолго до этого уже вышли из игры. Они сидели за столом и как завороженные наблюдали за происходящим. К ним присоединилось еще несколько зрителей, когда прошел слух, что идет игра, где ставки составили уже целое состояние.

– И что он сказал? – настаивала Друзилла.

– Он что-то пробормотал, – ответил маркиз, – но у меня не было желания с ним разговаривать. Я повернулся и вышел из комнаты. Энтони вышел следом за мной. «Да, лихо ты расправился с Уолденом, – заметил он. – У тебя были какие-то особые причины?» Энтони очень наблюдателен, он отлично знает, что я не сидел бы допоздна и не играл бы с таким азартом, если бы за этим что-то не скрывалось.

– И что ты ответил Энтони? – спросила Друзилла.

– Я сказал ему, что Уолден – подлец и развратник и получил по заслугам. Но мне не хотелось ни с кем разговаривать, я спешил вернуться к тебе, я хотел, чтобы ты скорее узнала, что теперь ты свободна.

– Свободна! – Друзилла проговорила это слово почти про себя, затем поднялась и отошла к окну. – Мне бы следовало испытывать радость, но почему-то я ее не испытываю. Я чувствую лишь облегчение, и мне жаль его детей.

– Забудь о нем! Как я уже говорил тебе вчера вечером, он больше не играет никакой роли в твоей жизни, – настоятельно произнес маркиз.

Он посмотрел на листы бумаги, рассыпанные на кровати.

– Я пошлю кого-нибудь получить деньги по этим распискам, – сказал он задумчиво, обращаясь скорее к самому себе.

Друзилла повернулась к нему.

– Вальдо, я хотела бы кое о чем тебя попросить, – проговорила она.

– О чем? – поинтересовался он.

– Когда он заплатит, не оставляй себе этих денег, – горячо сказала она, – они запятнанные, они нечистые, как тот соверен, который он мне прислал и который я выкинула в окно. Мы не нуждаемся в них, они принесут нам несчастье.

– А что, по-твоему, я должен с ними сделать? – улыбнулся он. – Выбросить их из окна на Беркли-сквер?

– Нет, разумеется, – ответила она. – Я просто думала, может быть, создать какой-нибудь благотворительный фонд или что-нибудь в этом роде?

– Для кого? – спросил он.

– Надо все это хорошо обдумать и подобрать нужное название, но нельзя ли, чтобы деятельность этого фонда была направлена на помощь обедневшим девушкам из дворянских семей, которые оказались в том же положении, в которое попала я в доме лорда Уолдена? – сказала Друзилла.

Маркиз взглянул на листы бумаги, каждый из которых представлял большую ценность, по каждому из них можно было получить сумму, показавшуюся бы огромной обычному человеку. Затем он снова взглянул на Друзиллу.

– Это доставит тебе удовольствие? – спросил он.

– Мне будет приятно думать, что такой фонд существует и что он оказывает помощь несчастным женщинам, которых преследуют такие мерзавцы, как лорд Уолден, – ответила она.

– Тогда я скажу своему поверенному, что он должен сделать с этими деньгами, когда я их получу, – сказал маркиз. – Он придумает что-нибудь вроде того, что ты предложила.

– Ты действительно это сделаешь? – спросила Друзилла. – О, я так тебе благодарна!

– Это тебя должны благодарить те женщины, которым раньше некуда было обратиться за помощью, – сказал маркиз.

– Может быть, нам удастся спасти нескольких девушек, оказавшихся в той же ситуации, что и я, – проговорила Друзилла, – и которым приходится выбирать между голодной смертью и жизнью с каким-нибудь подлецом.

– Ты говоришь так, будто все мужчины – подлецы, – заметил маркиз.

– Большинство из них! – ответила Друзилла. – Но теперь я могу забыть об этом, теперь я знаю, что он не прячется за углом и не поджидает меня.

– Я же пообещал тебе, что ты его больше не увидишь, – сказал маркиз.

– Мне трудно выразить словами, как я тебе благодарна! – воскликнула Друзилла.

Она прижала руки к груди и подняла на него глаза. В первый раз с того момента, как он ворвался комнату, чтобы сообщить ей о своем триумфе, он обратил внимание на длинные огненные локоны, спускающиеся ей на плечи, на прозрачный пеньюар, надетый поверх тончайшей ночной сорочки. Минуту он молча смотрел на нее, и она почувствовала внезапный страх. Затем он отвел глаза и повернулся в сторону двери.

– Я нарушаю все условности, – сказал он. – Если бабушка застанет меня здесь, мне здорово попадет. Твой покорный слуга, Друзилла. По крайней мере, у нас одним врагом меньше.

Он вышел из комнаты прежде, чем она успела ответить ему. Но еще долго она стояла и смотрела ему вслед странным и загадочным взглядом.

– Вам прислали столько подарков! – возбужденно провозгласила Роза, внося в комнату поднос с завтраком.

– О боже, придется снова писать письма с благодарностью! – вздохнула Друзилла, а затем быстро добавила: – Это звучит очень невежливо. Признаться честно, на самом деле я просто в восторге от всех этих замечательных подарков.

– Они действительно великолепны, мисс, – сказала Роза с ноткой благоговения в голосе.

Внизу в голубой гостиной стояли все распакованные подношения, и к каждому была привязана белая ленточка с карточкой, на которой было написано имя дарителя. Друзилла знала, что все гости, приглашенные на свадьбу, с большим любопытством отнесутся к подаркам, полученным ею и маркизом. Она отлично понимала, что всеми этими баснословно дорогими дарами она обязана лишь положению маркиза в обществе. С кислой улыбкой она подумала, что если бы она выходила замуж за кого-нибудь не столь именитого, ей навряд ли преподнесли бы массивные серебряные блюда, огромные подсвечники, золотые украшения или какие-нибудь другие предметы роскоши, которые сейчас заполнили весь дом.

Управляющий маркизы, господин Хэнбери, тщательно все переписал, поэтому Друзилла не боялась, что в суматохе забудет кого-нибудь поблагодарить или перепутает чьи-то подарки. Но когда она взглянула на список писем, которые ей нужно будет написать сразу по приезде в Линч, она пришла в смятение. В то же время ее невольно охватывал восторг при мысли о том, что и она отчасти является причиной всех этих щедрых даров.

Маркиза подарила ей бриллиантовое ожерелье.

– Оно принадлежит только тебе, – сказала она Друзилле, – это твоя личная собственность, и если ты захочешь его продать, никто из семейных поверенных или адвокатов не скажет тебе ни слова.

– Я никогда не расстанусь с ним! – со слезами на глазах воскликнула Друзилла и наклонилась, чтобы поцеловать старую морщинистую щеку. – Мне нечего подарить вам в благодарность за все то, что вы для меня сделали, кроме моего сердца!

– Я считала, что оно принадлежит твоему жениху, – заметила маркиза с ноткой цинизма.

– Ему придется поделиться с вами! – рассмеялась Друзилла, а затем добавила с волнением в голосе: – Если бы вы знали, что значит для меня получить такой бесценный подарок!

– Оно тебе очень пойдет, – сказала маркиза. – Ты очень красива, дитя мое, но, когда ты станешь женщиной, ты будешь еще красивее.

Друзилла покраснела, когда поняла, что та имела в виду.

Она отнесла ожерелье к себе в комнату и долго сидела у зеркала, любуясь тем, как оно сверкает и переливается, и чувствуя, что одно лишь обладание им залечивает многие раны, полученные ею, когда она осталась одна и без средств к существованию.

Теперь она вспомнила, что ожерелье все еще лежит на туалетном столике. Его отправят в Карлтон-Хаус вместе с остальными подарками, часть из которых уже упаковали и увезли.

Маркиза очень боялась, что, хотя принц и решил устроить прием в честь новобрачных у себя, он не захочет возиться со свадебными подарками, которые обычно в таких случаях было принято выставлять на всеобщее обозрение. Но когда она задала ему этот вопрос, принц был в хорошем расположении духа.

– Ну, разумеется, мы устроим выставку подарков, – заверил он ее. – Я освобожу китайскую гостиную, где их расставят так, что они заблестят во всей красе. Кроме того, мне бы хотелось, чтобы все видели, что я подарил молодоженам.

Он преподнес им свой портрет, написанный Лоуренсом [5] , к которому с недавнего времени принц испытывал особое расположение.

– Неужели нам теперь с утра до вечера предстоит любоваться физиономией принца? – спросил маркиз.

– Ваши дети и внуки оценят портрет по достоинству, – ответила маркиза. – По крайней мере, он будет доказательством благосклонности принца по отношению к вам. Более того, даже если бы это был портрет неизвестного мне лица, все равно я считала бы, что картина великолепна.

Друзилла надеялась, что господин Хэнбери помнит о ее просьбе положить подарок маркизы на самое видное место в Карлтон-Хаусе.

– А вдруг он забудет? – забеспокоилась она. Даже такому великолепному бриллиантовому ожерелью легко будет потеряться среди множества других подарков, которые экипажами возили с Керзон-стрит в Карлтон-Хаус.

– Подай мне пеньюар, Роза, – нетерпеливо сказала Друзилла, вскочив с постели и сунув ноги в крохотные, отделанные лебяжьим пухом белые домашние туфельки, которые были частью ее приданого.

Роза принесла ее пеньюар из гардеробной. Он был сшит из тяжелого шелка и украшен валансьенскими кружевами, сквозь которые были продеты узкие голубые бархатные ленты. Друзилла казалась в нем совсем девочкой.

– Неужели вы собираетесь идти вниз в таком виде, мисс? – спросила Роза.

– А что, там много народу? – поинтересовалась Друзилла.

– Нет, мисс. Маркиза еще не оделась, а большинство слуг уже уехали в Карлтон-Хаус.

– Ну, значит, меня никто не увидит, – улыбнулась Друзилла.

Она схватила голубой бархатный футляр с бриллиантовым ожерельем и побежала вниз в кабинет господина Хэнбери. Она застала его стоящим в окружении подарков, прибывших в последнюю минуту. Он аккуратно их распаковывал и делал пометки в большой тетради.

– Доброе утро, мисс Морли, – сказал он, и в его голосе послышалось легкое удивление при виде того, как она одета.

– Мне хотелось самой принести вам это, – сказала Друзилла, протягивая ему голубой футляр. – Я хотела попросить вас, чтобы вы положили это ожерелье на самое почетное место. Я считаю, что это самый замечательный подарок из всех, которые получила.

– Это неудивительно, – ответил мистер Хэнбери. – Бриллианты просто великолепны.

– Мне нравится это ожерелье не потому, что оно очень дорогое, – сказала Друзилла, – а потому, что ее светлость подарила его мне лично. Я всегда буду дорожить им, потому что оно мое, и только мое.

Она нагнулась, чтобы получше рассмотреть лежавшую в кожаной коробке красивую золотую чашу, ручки которой были украшены купидонами, а в центре выгравирована надпись, гласившая, что это подарок маркизу от Клуба Холостяков. Друзилла расхохоталась.

– Интересно, многие ли последуют его примеру? – воскликнула она.

– Его светлость всегда был законодателем мод, – ответил господин Хэнбери.

– Что бы он ни делал, всегда находятся желающие подражать ему, – проговорила Друзилла. – Мне это кажется просто ребячеством.

– Я уверен, что многие завидуют его светлости, потому что ему посчастливилось найти такую красивую невесту, – вежливо произнес господин Хэнбери.

– Благодарю вас, – ответила Друзилла с легким поклоном. – Боюсь, что я прибавила вам работы; я крайне признательна вам за то, что вы взяли на себя труд переписать все эти подарки. Без вашей помощи мы никогда бы не разобрались с ними.

– Очень рад быть вам полезным, – сказал господин Хэнбери.

Не успел он произнести эти слова, как отворилась дверь и вошел лакей, который держал в руках серебряный поднос с каким-то свертком.

– Это только что доставили из Линч-Хауса, сэр, – сообщил он господину Хэнбери. – Просили вручить его светлости в собственные руки. Но он уехал кататься верхом, и никто не знает, когда он вернется.

– Оставьте посылку мне, – сказал господин Хэнбери. – Я прослежу, чтобы его светлость получил ее.

Лакей подал ему сверток, и господин Хэнбери положил его на стол.