— Тогда что вы там делали?

— Разве ты никогда ни с кем просто не обжимался, Трэвис? Неужели ты просто не проводил с кем-нибудь хорошо время, не заходя дальше?

Он нахмурился и покачал головой, словно я несла полный бред.

— Какой в этом смысл?

— Большинство людей его видят… особенно те, у кого свидание.

— Окна запотели, машина покачивалась… о чем я должен был подумать? — произнес он, снова махнув рукой в сторону пустого парковочного места.

— Может, тебе стоит прекратить шпионить за мной!

Он потер лицо и покачал головой.

— Я не могу это выносить, Голубка. Мне кажется, что я схожу с ума.

Я всплеснула руками, шлепнув ими по бедрам.

— Чего ты не можешь выносить?

— Если ты спишь с ним — я не хочу об этом знать. Я на долгий срок попаду в тюрьму, если узнаю, что он… просто не рассказывай мне.

— Трэвис! — я вскипела. — Не могу поверить, что ты сказал это! Это большой шаг для меня!

— Да-да, все девчонки так говорят!

— Я не беру в расчет шлюх с которыми ты имеешь дело! Я говорю о себе! — произнесла я, прижав руку к груди. — Я еще не… тьфу! Не бери в голову. — Я попыталась уйти от него, но он схватил меня за руку, разворачивая к себе лицом.

— Ты еще не что? — спросил он, слегка покачиваясь. Я не ответила… я не обязана была это делать. Я увидела, как его лицо озарило понимание, и Трэв рассмеялся.


— Ты девственница?

— И что? — сказала я, чувствуя, как кровь прилила к щекам.

Он отвел от меня взгляд, затем сосредоточился на мне и снова потерял зрительный контакт, пытаясь создать мыслительную деятельность, несмотря на выпитый виски.

— Вот почему Америка была так уверена, что у тебя все произойдет не слишком быстро.

— В старших классах я четыре года встречалась с одним парнем. Он был честолюбивым баптистом молодежного служения! Этого никогда не происходило!

Гнев Трэвиса исчез, и в глазах появилось облегчение.

— Молодежного служения? И что же случилось с его заработанным тяжелым трудом воздержанием?

— Он хотел жениться и остаться… в Канзасе. А я нет. — Мне отчаянно хотелось сменить тему. Веселье в глазах Трэвиса было довольно оскорбляющим. Я не хотела, чтобы он копался в моем прошлом.

Подойдя, он заключил мое лицо в свои ладони.

— Девственница, — произнес он, качая головой. — Никогда бы не подумал, учитывая, как ты танцевала в «Красной двери».

— Очень смешно, — сказала я, топая вверх по ступеням. Трэвис попытался последовать за мной, но споткнулся и упал, перекатился на спину и истерически захохотал.

— Что ты делаешь? Поднимайся! — сказала я, помогая ему встать на ноги. Он обнял меня за шею, и я помогла ему подняться по лестнице. Шепли и Америка были уже в кровати, поэтому он них не приходилось ждать помощи, и я скинула туфли, чтобы не сломать лодыжки, пока веду Трэвиса в спальню. Он повалился спиной на кровать, увлекая меня за собой.

Когда мы приземлились, мое лицо оказалось всего лишь в нескольких дюймах от его. Выражение лица Трэвиса внезапно стало серьезным. Он потянулся вверх, едва не поцеловав меня, но я оттолкнула его. Трэвис нахмурил брови.

— Отвянь, Трэв, — сказала я.

Он крепко прижимал меня к себе, пока я не перестала с ним бороться, а затем потянул лямку моего платья, спуская ее с плеча.

— Как только слово «девственница» слетело с твоих прекрасных губ… у меня появилось внезапное желание помочь тебе освободиться от платья.

— Знаешь, это печально. Двадцать минут назад ты был готов убить за это Паркера, поэтому не будь лицемером.

— К черту Паркера. Он не знает тебя, как я.

— Трэв, перестань. Снимай свою одежду и забирайся в постель.

— Именно об этом я и говорю, — усмехнулся он.

— Сколько ты выпил? — спросила я, наконец, заняв прочное положение между его ног.

— Достаточно, — он улыбнулся, потянув подол моего платья.

— Вероятно, достаточно было целый галлон назад, — сказала я, хлопнув его по руке. Я уперлась коленом в матрас и потянула его футболку. Трэвис снова потянулся ко мне, но я схватила его запястье, принюхиваясь к резкому смраду в воздухе. — Боже, Трэв, от тебя несет «Джеком Дэниелсом».

— «Джим Бимом», — поправил меня Трэв с пьяным кивком.

— Пахнет горелым деревом и химикатами.

— И на вкус ощущается также, — он рассмеялся. Я расстегнула его ремень и вытащила из петлей штанов. От этого движения он снова рассмеялся, а затем поднял голову, чтобы посмотреть на меня. — Лучше береги свою девственность, Голубка. Ты же знаешь, что мне нравится грубость.

— Заткнись, — сказала я, расстегнув его джинсы и спуская их по бедрам, а затем по ногам. Я бросила их на пол и встала, уперев руки в боки и тяжело дыша. Ноги Трэвиса свисали с края кровати, глаза были закрыты, а дыхание было ровным и глубоким. Он отключился.

Я сделала глубокий вдох и подошла к шкафу, качая головой, копаясь в нашей одежде. Расстегнув платье, я стянула его по бедрам, позволяя упасть ему к лодыжкам. Отбросив его ногой в угол, я освободила волосы от хвоста и встряхнула их.

Шкаф ломился от нашей с ним одежды, и я сдула волосы с лица, копаясь в этом беспорядке в поисках своей футболки. Когда я сняла одну с вешалки, Трэвис врезался мне в спину, обняв руками меня за талию.

— Ты до усрачки напугал меня! — выразила я недовольство.

Он провел руками по моей коже. Я отметила, что они ощущаются совсем иначе — медленные и осторожные. Я закрыла глаза, почувствовав, как он притянул меня к себе, зарылся в волосы и уткнулся носом в шею. Чувствуя его обнаженную кожу, мне понадобилось время, чтобы запротестовать.

— Трэвис…

Он перекинул мои волосы на одну сторону и провел губами по спине от одного плеча до другого, расстегивая застежку бюстгальтера. Трэвис поцеловал меня в основание шеи, и я закрыла глаза — теплая нежность его губ ощущалась слишком хорошо, чтобы его останавливать. Из его горла вырвался тихий стон, когда он прижался ко мне тазом, и я через его боксеры смогла ощутить, как же сильно он меня хотел. Я затаила дыхание, зная, что от большого шага, против которого несколько минут назад я была против, нас отделяли лишь два тоненьких клочка ткани.

Трэвис развернул меня к себе лицом, и прижался ко мне, прислонив спиной к стене. Наши глаза встретились, и я могла увидеть боль в его выражении лица, когда он жадно осматривал мою обнаженную кожу. Я раньше видела, как он осматривал женщин, но сейчас все было по-другому. Он не хотел подчинить меня; он хотел, чтобы я сказала «да».

Он наклонился, чтобы поцеловать меня, остановившись лишь в дюйме. Я чувствовала его теплое дыхание на своих губах, и должна была остановить себя от сокращения оставшегося расстояния. Его пальцы впились в мою кожу, когда он стоял в нерешительности, а затем его ладони скользнули по спине к краю моих трусиков. Он провел указательными пальцами по моим бедрам — между кожей и кружевной тканью — и в тот момент, когда Трэвис собирался скользнуть под тонкую ткань между моих ног, он снова остановился в нерешительности. А когда я открыла рот, чтобы произнести «да», он зажмурился.

— Не так, — прошептал он, потеревшись своими губами о мои. — Я хочу тебя, но не так.

Он спотыкнулся и упал спиной на кровать, а я некоторое время стояла, обхватив себя руками. Когда его дыхание выровнялось, я сунула руки в футболку и натянула ее через голову. Трэвис не двигался, и я медленно вздохнула, зная, что кто-то из нас не смог бы выдержать, если бы я залезла в кровать, а Трэвис проснулся с менее благородными намерениями.

Я поспешила к креслу и рухнула в него, закрывая лицо руками. Я чувствовала, как разочарование внутри меня танцует, и слой за слоем рушит все на своем пути. Паркер остался с чувством, что им пренебрегли, Трэвис ждал, пока я встречу кого-нибудь — кого-нибудь, кто мне действительно понравился — чтобы проявить свой интерес ко мне, а я оказалась единственной девушкой, с которой он не смог переспать, даже пьяный в стельку.

На следующее утро, я налила себе апельсинового сока в высокий стакан, и сделала глоток, двигая головой, в ритме музыки игравшей в моем Айподе. Я проснулась до восхода и провалялась в кресле до восьми. После этого я решила прибрать на кухне, пока мои менее амбициозные соседи не проснулись. Я загрузила посудомоечную машину, подмела и вымыла пол, протерла стойку. Когда кухня заблестела, я схватила корзину с чистым бельем и села на диван, складывая ее пока вокруг меня не образовался десяток стопок одежды.

Из комнаты Шепли послышалось бормотание. Америка захихикала, затем на несколько минут наступила тишина, а из-за последовавших за этим звуков мне стало неудобно находиться в гостиной.

Я переложила сложенную одежду в корзину и понесла в комнату Трэвиса, и когда увидела, что он даже не пошевелился с прошлой ночи, улыбнулась. Я поставила корзину и накрыла его одеялом, сдерживая смех, когда он повернулся.

— Смотри-ка, Голубка, — произнес он, бормоча что-то невнятное, пока его дыхание снова не стало ровным и глубоким.

Я не могла не любоваться им. Мысль, что он мечтает обо мне, заставляла меня дрожать всем телом, что не поддавалось моему пониманию. Трэвис тихонько лежал, поэтому я, принимая душ, надеялась, что не буду слишком шуметь, как Шепли и Америка с их стонами и стуком кровати в стену. Когда я выключила воду, то поняла, что их совсем не беспокоит то, что их могут услышать.

Я зачесала волосы, закатив глаза от визга Америки, больше напоминающего визг пуделя, чем порно звезды. В дверь позвонили, и я, схватив свой махровый халат, кинулась через гостиную, на бегу затягивая его на поясе. Шум из спальни Шепли сразу стих, и я открыла дверь перед улыбающимся лицом Паркера.

— Доброе утро, — произнес он.

Я провела пальцами по своим мокрым волосам.

— Что ты здесь делаешь?

— Мне не понравилось, как мы вчера расстались. Я выходил сегодня утром, чтобы найти тебе подарок на день рождения, и я не могу дождаться, чтобы вручить его тебе, поэтому, — сказал он, доставая блестящую коробочку из пиджака, — с днем рождения, Эбс.

Он опустил серебряный пакет мне в руку, и я потянулась, чтобы поцеловать его в щеку.

— Спасибо.

— Давай же, мне хочется увидеть выражение твоего лица, когда ты это откроешь.

Я просунула палец под ленточку на коробке, развернула бумагу, протянув ее ему. Сверкая бриллиантами, в ней лежал браслет из белого золота.

— Паркер, — прошептала я.

Он просиял.

— Тебе нравится?

— О, да, — сказала я, поднося его к лицу в благоговении, — но это же слишком. Я не смогла бы его принять, даже если бы мы встречались год, что и говорить о неделе.

Паркер поморщился.

— Я так и знал, что ты можешь сказать что-то подобное. Я искал все утро идеальный подарок на день рождения, и когда увидел это, я понял, что он может принадлежать только тебе, — сказал он, забирая браслет из моих пальцев и застегивая на моем запястье.

— И я оказался прав. Он выглядит на тебе просто невероятно.

Подняв запястье, я покачала головой, загипнотизированная игрой света на гранях бриллиантов.

— Это самая красивая вещь, какую я когда-либо видела. Никто никогда не дарил мне что-либо столь…, — дорогое — первое слово, приходящее на ум, но я не хотела произносить это вслух, — изысканное. Я не знаю, что и сказать.

Паркер засмеялся, и я поцеловала его в щеку.

— Скажи, что ты оденешь его завтра. — я улыбнулась от уха до уха.

— Я надену его завтра, — сказала я, глядя на запястье.

— Я рад, что тебе нравится. Выражение твоего лица стоило, того чтобы пройти семь магазинов, — я вздохнула.

— Ты прошел семь магазинов? — он кивнул, и я обхватила его лицо руками.

— Спасибо. Он великолепен, — сказала я, быстро его целуя.

Он крепко меня обнял.

— Я должен вернуться. У меня обед с родителями, но я позвоню тебе позже, хорошо?

— Хорошо. Спасибо! — крикнула я, ему вслед, наблюдая, как он убегает по лестнице. Я поспешила вернуться в квартиру, не в силах оторвать взгляда от своей руки.

— Матерь Божья, Эбби! — сказала Америка, хватая меня за руку.

— Где ты это взяла?

— Это принес Паркер. Мой подарок на день рождения, — сказала я. Америка переводила взгляд с меня на браслет.

— Он подарил тебе бриллиантовый «теннисный» браслет? Через неделю? Если бы я не знала тебя так хорошо, я бы сказала, что у тебя волшебная промежность!

Я не смогла сдержать глупое хихиканье. Шепли вышел из своей спальни довольный и усталый.

— Что за шум? — Америка подняла вверх мою руку.

— Смотри! Это ее подарок ко дню рождения от Паркера! — Шепли прищурился, а затем удивленно открыл глаза.