– Ночь… непроглядная ночь!

Услышав его голос, Катрин смогла наконец вдохнуть полной грудью. Замирая от радости, она схватила вытянутую вперед руку и нежно произнесла:

– Ты слышишь меня, Арно? Это я… Катрин!

– Катрин?

Раненый вдруг скрипнул зубами и с ожесточением вырвал руку из сжимавших ее ладоней.

– Что вам еще от меня надо? – выдохнул он. – В какую ловушку вы хотите заманить меня? Вы же знаете… что все это бесполезно… вы попусту тратите время! Я не люблю вас! Я вас презираю! Вы… вы мне противны!

Катрин пошатнулась от неожиданного удара, но во взгляде стоящего напротив Сентрайля увидела тень улыбки.

– Он принял вас за другую! Любезную супругу Ла Тремуйля тоже зовут Катрин, вам это хорошо известно. Вероятно, она приходила к нему в темницу. Дайте-ка мне поговорить с ним!

И в свою очередь наклонившись к другу, он положил свои руки на худые плечи Арно.

– Слушай меня, Монсальви! Ты в безопасности! Все позади. Ты узнаешь меня? Я Сентрайль, твой брат, твой друг… Ты слышишь?

Но голова Арно завалилась набок, и ответом Сентрайлю были только какие-то бессвязные слова. Мгновение, когда он пришел в себя, оказалось коротким, и тьма вновь заволокла рассудок больного. Сентрайль выпрямился и грозно посмотрел на Катрин, уже готовую расплакаться.

– Он не слышит нас, но это пройдет. Очень скоро пройдет.

Обогнув кровать, он схватил Катрин за плечи и слегка потряс ее, не обращая внимания на слезы, катившиеся по щекам молодой женщины.

– Запрещаю вам распускать нюни! Слышите меня, Катрин? Мы его спасем, или я постригусь в монахи! Хватит рыдать, вам нужно отдохнуть, выспаться. Чтобы я вас здесь больше не видел! Найдется кому за ним присмотреть. Я тоже иду домой и вернусь вечером… Эй, вы!

Последнее восклицание относилось к Саре, которая вернулась с кухни, принеся кувшин молока. Услышав это непочтительное обращение, цыганка нахмурилась.

– Меня зовут Сара, мессир!

– Пусть будет Сара! Займитесь-ка вашей хозяйкой. Ее надо уложить в постель – даже силой, если понадобится. А сюда пришлите этого парня, который чертовски смахивает на осадную башню. Он будет охранять капитана де Монсальви.

С этими словами Сентрайль энергично расцеловал Катрин и удалился, стараясь не шуметь, но дверью, забывшись, все-таки хлопнул. Сара, пожав плечами, протянула Катрин чашку молока и проворчала:

– Что он себе воображает, этот капитан? Будто я без него не знаю, что тебе надо отдохнуть! Впрочем, он верно сказал – лучшего сторожа, чем Готье, не найти. Мне кажется, он мог бы в одиночку остановить целый эскадрон!

– Ты думаешь, нам здесь угрожает опасность?

– Еще бы! Ла Тремуйль из кожи вылезет, чтобы отыскать своего пленника и отомстить за сожженный замок. Сеньор Сентрайль не умеет держать язык за зубами… да и узнать его в обличье крестьянина было слишком легко! Даже в деревенских обносках и с бородой он остается воином с головы до пят. Я поражаюсь, как его пропустила городская стража. Солдаты, наверное, просто перепились!

Под ногами у Катрин просыпался дом. Лестница скрипела под шагами слуг, на кухне двигали тяжелые котлы. Хлопнула входная дверь. Кто-то уже вышел из дома. Вероятно, Масе отправилась на утреннюю мессу. Арно, казалось, спал. Посмотрев на него долгим взглядом, Катрин наконец решилась прилечь.

Пять дней и пять ночей Катрин не покидала комнаты, где все так же неподвижно лежал Арно. Она попросила постелить ей на полу в углу и дремала там два-три часа, когда ноги отказывались держать ее. При ней постоянно находилась Сара, и каждый вечер с наступлением темноты являлся Сентрайль, которому приходилось таиться, чтобы в городе не возникли пересуды, отчего он так зачастил к меховщику Жаку Керу. Что до Готье, то он ночью ложился поперек дверей, а в комнату входил, только когда его звали. При этом было заметно, что появляется он в ней весьма неохотно и норовит побыстрее уйти. Любое поручение Катрин он выполнял мгновенно и беспрекословно, но никто больше не видел улыбки на его лице, и голоса его почти не было слышно. Причину такого странного поведения безошибочно определила Сара.

– Ревнует! – заявила она.

Готье ревновал? Вполне возможно! На какое-то мгновение Катрин ощутила неловкость, однако быстро забыла о нормандце. Все эти дни, полные тревожного ожидания, она не могла думать ни о ком, кроме Арно, часто она даже не слышала обращенных к ней слов. Вместе с Сентрайлем она вела беспощадный бой со смертью при помощи Сары и старой Маго. Жак и Масе старались ничем не отвлекать их и только дважды в день заходили, чтобы узнать, как идут дела у больного. И если в комнате на втором этаже шло сражение за жизнь, то жизнь дома текла обычным размеренным порядком, ибо прежде всего нужно было не привлекать к себе внимания. В целях безопасности Жак Кер даже переправил поэта Алена Шартье на одну из своих ферм. Старый ловелас начал ухаживать за молоденькой служанкой, а это могло привести к осложнениям.

Арно метался в жару. Исступленный бред сменялся полным оцепенением. В нем шла невидимая мучительная борьба, и порой только слабое дыхание показывало, что он все еще жив. В такие мгновения ноздри у него начинали западать, а Катрин с остановившимся сердцем боялась вздохнуть, чтобы не оборвать хрупкую нить жизни. Потом она тихо молилась, боясь признаться самой себе, что предпочитает мучительный бред этой трагической неподвижности. Она взяла на себя почти все заботы о больном, собственноручно меняла ему компрессы на глазах и благодарила Бога, когда ей удавалось – ценой бесконечных усилий – хоть немного покормить его.

Хотя все ее помыслы были заняты Арно, она не забывала о нависшей над ними угрозе. В городе, естественно, много говорили о нападении на замок Сюлли. К счастью для рыжего капитана, Ла Тремуйль не сумел дознаться, кто убил его людей и поджег замок. Сентрайль позаботился о том, чтобы нельзя было опознать ни его самого, ни других участников налета. Со слов толстого камергера выходило, что неизвестная банда застала врасплох стражу замка и увела с собой пленника, имя которого Ла Тремуйль почему-то предпочитал не называть.

– Конечно, Ла Тремуйль не уверен, что эту шутку с ним сыграл я, – делился с Катрин своими соображениями Сентрайль, – однако он меня подозревает, и мне надо быть очень осторожным, чтобы не угодить в ловушку. Я выхожу из дома только вечером, переодевшись в костюм слуги, а сюда прихожу, навестив некую даму из числа моих друзей. К счастью, в ее доме есть второй выход, весьма ловко замаскированный, и через него я могу ускользнуть незамеченным.

Сентрайлю, очевидно, нравилось играть в прятки с камергером, и это беспокоило Катрин. В смертельно опасной игре на кону стояли две жизни – ее собственная и Арно. Каким образом можно будет спрятать раненого, если дом Керов окажется на подозрении? В подвале? Но в бреду Арно кричал так страшно, что мог обрушиться потолок: в спальне пришлось завесить стены и окна одеялами, чтобы не привлечь внимания прохожих.

На рассвете шестого дня, когда Катрин, встав на колени в углу перед образом Божьей Матери, горячо молилась, закрыв лицо ладонями, а Сентрайль, стоя у постели друга, потягивался, как кот, готовясь уходить, вдруг послышался слабый, но отчетливый голос, при звуках которого капитан вздрогнул, а Катрин изумленно оглянулась, забыв о молитве.

– Зачем ты отпустил бороду? Тебе жутко не идет…

Катрин, сдавленно вскрикнув, вскочила на ноги. Слегка приподнявшись на локте, Арно смотрел на своего друга, и на губах его играла насмешливая улыбка. Он сорвал с глаз повязку. Зрачки были еще красными, но Арно видел! Сентрайль ухмыльнулся, пытаясь скрыть охватившее его волнение.

– Значит, решил все-таки вернуться в мир живых, – пробурчал он, и в его карих глазах сверкнула радость, – впрочем, мы и не сомневались в этом, правда, Катрин?

– Катрин?

Раненый силился приподняться, стараясь заглянуть за плечо Сентрайля, но молодая женщина, смеясь и плача одновременно, уже ринулась к нему. Встав на колени перед кроватью, не в силах вымолвить ни единого слова, она схватила руку Арно и прижала ее к мокрой от слез щеке.

– Милая моя! – тихо сказал потрясенный Монсальви. – Нежная моя Катрин! Каким чудом ты здесь? Неужели Господь услышал мои мольбы и позволил мне увидеться с тобой вновь? Как я взывал к нему из моей тюрьмы! Ты здесь? Это в самом деле ты? Скажи, ты не снишься мне? Ты настоящая, живая?

По его исхудалому лицу катились крупные слезы. Никогда Катрин не видела плачущим гордого Монсальви, и эти слезы лучше всяких слов показывали, как сильна его любовь. Для Катрин они были дороже самых богатых подарков. Он плакал от радости, плакал из-за нее! Замирая от нежности и благодарности, она прильнула к нему, обхватив его худые костлявые плечи и прижавшись дрожащими губами к его щеке.

– Я такая же живая, как и ты, любимый мой. Небо опять совершило чудо для нас… Теперь никто никогда не разлучит нас…

– Будем надеяться! – проворчал Сентрайль, слегка задетый тем, что на него не обращают внимания. – Черт возьми! У вашей любви слишком много недругов!

Но Арно не слышал его. Обхватив ладонями лицо Катрин, он осыпал ее поцелуями, шепча бессмысленные нежные слова, дрожащими пальцами гладил бархатистые щеки, упругое горло, округлые плечи, словно желая заново познать это желанное и почти забытое тело. Катрин, переполненная счастьем, все же слегка ежилась под дружески-насмешливым взглядом Сентрайля и старалась потихоньку выскользнуть из горячих рук Арно.

– Ты стала еще красивее, чем была, – прошептал больной хрипло.

Внезапно он отстранил ее от себя.

– Дай мне наглядеться на тебя, – сказал он умоляюще, – если бы ты знала, сколько раз я просил Небо вернуть мне тебя хотя бы на одно мгновение, прежде чем придется расстаться с жизнью. В этой яме я больше всего боялся, что подохну, как больное животное, так и не увидев твои глаза, твои волосы… не обняв тебя в последний раз…

Он заставил ее встать с колен и смотрел жадным взором, словно желая впитать в себя любимый облик. Внезапно взгляд его упал на округлившийся живот молодой женщины. Отпрянув и вздрогнув, он впился глазами в Катрин, а лицо его смертельно побледнело. Ему пришлось откашляться, прежде чем он смог заговорить.

– Так ты…

– Ну да, – с широкой улыбкой сказал Сентрайль, сразу угадавший ход мыслей своего друга, – весной, если будет на то воля Господня, у нас появится маленький Монсальви!

– Маленький… Монсальви? Но… но когда же?

На сей раз ему ответила Катрин, пунцовая от гордости и смущения:

– Ночь в Руане, Арно… В лодке Жана Сона…

Красивое лицо молодого человека медленно порозовело, а его черные глаза заискрились радостью. Он порывисто протянул к ней руки, и из груди его вырвался стон.

– Сын! Ты подаришь мне сына! Любовь моя… сердце мое! Какое счастье…

Возможно, радость и счастье оказались непосильны для больного, потому что Катрин почувствовала, как тело его обмякло в ее руках, а черноволосая голова склонилась к ней на плечо. Впервые в жизни Арно де Монсальви лишился чувств от волнения, вызванного радостной вестью. Катрин с испугом взглянула на Сентрайля, но тот стоял, подняв брови и разинув рот, взирая на эту сцену не столько с беспокойством, сколько с изумлением.

– Сказать правду, – озадаченно молвил капитан, придя в себя, – я никогда бы не подумал, что это на него так подействует! Да, многое изменилось с тех пор, как вы с ним пошли на мировую.

Хотя Катрин всецело была поглощена Арно, она все же заметила, что в тоне капитана прозвучала горечь.

– Что вы хотите сказать, Жан? Вам это не нравится? Вы боитесь, что моя любовь сделает из Арно неженку?

Однако Сентрайль уже обрел хорошее расположение духа; расхохотавшись, он пожал плечами.

– Дьявольщина! Нет, подобное мне и в голову прийти не могло! Возможно, я слегка ревную вас к нему, Катрин. Но если вам удалось сделать из этого дикаря человека, то я, пожалуй, буду этому рад.

Новость о том, что Арно пришел с себя, в мгновение ока облетела дом Кера, и в течение дня все его обитатели заглянули в комнату больного, на которого смотрели как на призрака, вернувшегося с того света. Первой была Сара, пришедшая, чтобы сменить Катрин, – со слезами на глазах она припала к руке Арно. Цыганка никогда не забывала, что рыцарь некогда с риском для жизни спас ее из горящего дома в Лоше. С тех пор она испытывала к нему чувство собачьей преданности, хотя слегка его побаивалась. Слишком долгой и ожесточенной была его вражда к Катрин; преданная Сара хорошо знала, сколько страданий принес ее любимице высокомерный и невыносимый характер знатного сеньора, который вместе с тем отличался благородством и непоколебимой верностью слову. Она опасалась его и восхищалась им. И если счастье Катрин покоилось в сильных руках Арно, она, Сара, готова была служить и во всем угождать означенному Арно.

Затем пришел Жак Кер, которому Монсальви выразил признательность с мужской искренностью и рыцарской гордостью – как человек, знающий цену мужества и понимающий, чем рискует ради них этот торговец, они для него, в сущности, совершенно чужие люди. А к Масе он обратился иначе, найдя для нее слова, в которых изысканная вежливость еще больше подчеркивала горячую благодарность: