Быстро нагнувшись, она извлекла из кармана сброшенного на пол платья маленький флакон и осторожно присела на край матраса. Кровать предательски заскрипела, но Рональд не шевельнулся. От него пахло вином и пряностями, а голая грудь поднималась и опускалась в мерном мощном дыхании. Не удержавшись, Джина положила руку на его выпуклую слегка волосатую грудь — между плоскими коричневыми сосками. Его тело было теплым — почти горячим под ее ладонью; сердце билось твердо и сильно. Затаив дыхание, она слегка провела рукой вниз. Кончики пальцев ощутили небольшие шрамы и рубцы на коже — символы храбрости, знаки его воинской доблести, и Джина неожиданно почувствовала нежность к нему.

Ее пальцы прошлись по выпуклым дугам его ребер и упругим мускулам живота. Темные завитки волос стремились вниз от пупка, но Джина старалась не глядеть туда. И все-таки любопытство возобладало над смущением; она позволила своему взгляду двинуться еще дальше вниз. В самом деле, он был могучий воитель — богато одаренный как для сражения, так и для любви!

Джина почувствовала, как краска заливает ее щеки. Она так увлеклась, что чуть не забыла о своем дерзком плане! Мазь из флакона должна глубоко проникнуть в его кожу, окутать опьяняющим туманом, чтобы, когда он проснется, у него остались смутные воспоминания о жарких объятиях. Впрочем, старая цыганка, подарившая ей этот флакон, говорила, что необходимо хоть ненадолго прижаться к человеку, которого хочешь околдовать… Джина решила действовать наверняка.

Собравшись с духом, она забралась на кровать и, расставив колени, осторожно отпустилась на бедра Рона. С трудом и не сразу ей удалось откупорить флакон; а когда пробка наконец вышла, острый, едкий запах наполнил комнату.

Зажав пробку между зубами, Джина вытряхнула немного мази на ладонь и кончиками пальцев начала втирать ее в кожу Рональда, мягкими круговыми движениями поглаживая грудь.

Рон беспокойно задвигался под ее руками, так что она едва не свалилась. Это походило на скачку на необъезженном жеребце, но лошади всегда слушались ее, а с Роном она едва справилась. Наконец он успокоился и затих под ее успокаивающими поглаживаниями, погрузившись в еще более глубокое забытье.

Внезапно Джина почувствовала легкий толчок и не сразу поняла, что произошло. Оказывается она незаметно сдвинулась с его бедер вверх, к паху. А поскольку на ней была одна только сорочка, то не осталось никакой преграды между ее ногами и его неожиданно проснувшейся мужественностью. Это было необыкновенное ощущение! Но Джину тут же охватила паника, она уставилась на его лицо. Глаза Рона были закрыты, губы слегка раздвинуты, крохотная жилка билась во впадинке горла. Он спал! Во всяком случае, большая часть его тела спала. Но та, другая часть, которая неудержимо поднималась под ней, все более настойчиво пыталась проникнуть в ее тело. Разве так бывает?! Джина невольно двинулась и ощутила обжигающее прикосновение, которое пронзило ее подобно молнии, вызвав острую дрожь удовольствия.

Она не смела дохнуть, не смела пошевелиться: застыла в пугливом ожидании. Любое движение могло привести к новому прикосновению — и Джина не представляла, что будет, если он внезапно проснется.

Рон издал горлом низкий стонущий звук. Бедра его задвигались, толкаясь чем-то твердым, и Джина невольно содрогнулась. Она вскинула руки, чтобы остановить его, — и флакон выскользнул из пальцев, со стуком упав на пол.

От этого звука глаза его вдруг открылись. Джина инстинктивно отшатнулась и теперь лежала рядом с ним, не решаясь встать, глядя в немом ужасе на его затуманенный взор, остановившийся на ее лице, и странную улыбку удовлетворения.

— О, милая…

Его тихий, горловой, еще сонный голос буквально парализовал ее страхом. Как же это Элспет не смогла рассчитать нужное количество опия?! Почему она доверилась судьбе и не взялась за дело сама?! Он бы тогда ни за что не проснулся!

Но не было времени раздумывать над этим сейчас, когда Рон потянулся к ней томным, но уверенным жестом. Одной рукой он крепко обнял ее за талию, а другая рука вплелась в ее волосы. Что делать? Что сказать?.. «Думай, думай, думай!» — приказала она себе.

И наконец дрожащим голосом произнесла:

— Благородный сэр… Опять?.. Так скоро?

Хриплый смех вырвался из его горла. Пальцы в ее волосах скрючились, намотав пряди на кулак, он непреклонно потянул ее к себе. Его лицо оказалось так близко, что можно было сосчитать каждую ресницу, разглядеть слабые морщинки в уголках глаз и бледный шрам на щеке, обычно почти незаметный. Так близко, что чувствовалось, как его грудь при каждом вздохе упирается в ее груди.

Он весь был — крепкие мышцы и решимость, угроза и соблазн, и Джина вдруг поняла, что не готова к этому. Она словно упала с небес на землю, и этот переход от эйфории к опустошенности поразил ее. Эйфория была связана с надеждой, что Рон — именно тот человек, который обещан ей в пророчестве. А опустошенность пришла оттого, что он оказался именно таким, как говорила Элспет, — обыкновенным грубым солдатом, у которого не было на уме ничего, кроме войны и распутства!

— Милая! — снова пробормотал он, и это нежное слово скользнуло между ними как вздох.

Джина знала, что это слово часто произносят все мужчины. Но с Роном, в этой комнате и в этот момент оно прозвучало как-то особенно. Он приник к ней губами, мягкими и пахнущими вином, а язык раздвинул ее губы. Она уперлась руками ему в грудь, но, ощущая нежное прикосновение его языка, почувствовала, что уже не способна сопротивляться, и целиком отдалась поцелую. Его губы скользнули ниже и, пройдясь по изгибу шеи, сквозь тонкий шелк нашли ее грудь. Жаркое и влажное прикосновение его рта вызвало у нее дрожь, какой-то странный трепет во всем теле — одновременно и сладкий, и болезненный. Ее руки вцепились в его плечи, а голова невольно откинулась назад. Все вокруг исчезло в каком-то жарком тумане, а необычные, пронизывающие все тело ощущения заставили ее выгнуться и слегка застонать.

И тут же раздался осторожный стук в дверь; приглушенный голос Бьяджо окликнул ее. Он стоял там, за дверью, в темном коридоре и ждал!

— Благородный сэр… уже поздно… мне пора идти… — забормотала она, пытаясь высвободиться из объятий Рональда, но он крепко держал ее; его затуманенный взор остановился на ее лице с какой-то дремотной мечтательностью.

С внезапной силой, рожденной отчаянием, Джина изогнулась и высвободилась из его объятий, оставив шелковую сорочку в его руке. Она спрыгнула с кровати и обернулась. Сонные глаза Рональда были мутны — казалось, он смотрит, но не видит ее. Потом они закрылись, веки плотно сомкнулись, голова медленно откинулась назад, и он глубоко вздохнул.

Голая и дрожащая, Джина стояла рядом с кроватью, готовая при малейшем его движении убежать. Но Рон спал: опий все еще действовал. Ее пурпурную сорочку он крепко сжимал в кулаке. В дверь опять постучали, на этот раз громче и настойчивее.

— Джина!..

— Иду, иду.

Оставив свою сорочку в его руках, она схватила остальную одежду, кое-как натянула ее и, прихватив туфельки с крошечными бубенчиками, метнулась к двери. Благословляя густую темноту в коридоре, Джина выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.

— Как ты долго! — проворчал Бьяджо, оказавшись рядом с ней. — Все еще спит?

Не глядя на него, она кивнула головой.

— Да, и у него будет ужасная головная боль, когда проснется.

Шумный смех донесся до них из общей залы внизу.

— Пошли, — сказала Джина. — У нас есть еще одно дело.


Было жарко и душно. Голова болела. Рон поднял левую руку ко лбу, и на лицо его внезапно упал гладкий шелк, надушенный и прохладный. Резко открыв глаза, он увидел, что сжимает в кулаке какую-то красную шелковую рубашку. Жидкий утренний свет проникал сквозь открытое окно и дрожал на тонкой ткани.

Рон нахмурился. Не было ни шелковых стен, ни подушек с золотыми кисточками, ни бронзовых кувшинов и кубков… ни женщины. Он повернул руку, разглядывая мягкую шелковую сорочку в кулаке, и ничего не мог понять. Где он? Что произошло?.. С проклятьями он сел на постели, но тут же застонал от боли, вызванной этим резким движением.

Глаза его привыкли к полумраку, и Рон узнал комнату в трактире. Но ведь он совсем недавно сидел на удобном раскладном стуле, глядя на девушку, расположившуюся у его ног на персидском ковре, пил с ней вино… Неужели он выпил так много, что не помнил уже, как вернулся назад? Господи, неужели он был таким дураком?!

И тут на него нахлынули и другие воспоминания — такие приятные, что он на минуту забыл о раскалывающейся голове. Черные шелковистые волосы, мягкая кожа, нежные груди…

— О, черт! — тихо выругался Рон.

Но где же эта девушка? Ведь только что она лежала рядом с ним, он все еще ощущал вкус ее поцелуя на губах…

Рон резко вскочил с постели, но от этого неосторожного движения голова у него закружилась, и он со стоном снова сел, схватившись за виски. Шелковая сорочка упала, скользнув по его голым бедрам. На нем не было ничего, но когда и как он сумел раздеться, Рон совершенно не помнил. Кое-как он натянул на себя белье. Голова раскалывалась еще больше, чем прежде. И только несколько мгновений спустя он уловил, что из-за закрытой двери доносится чье-то тяжелое сопенье.

— Эй, кто там? — крикнул он и был не слишком удивлен, увидев, как в приоткрытую дверь пролезла рыжая голова Брайена.

— У тебя все в порядке, Рон?

Рональд бросил на него угрюмый взгляд. Брайен был весь всклокоченный, но смотрел ясными глазами.

— Не все, — сказал Рон. — Язык не ворочается, и голова раскалывается. Налей мне вина.

Брайен заморгал удивленно.

— Вина? Ты думаешь, тебе будет полезно…

Грубое уэльское ругательство, раздавшееся в ответ, возымело желаемое действие, и Брайен тотчас же кинулся к столу. Послышался звук льющегося из кувшина вина, а вслед за тем перед Роном появился наполненный оловянный кубок.

Он сделал большой глоток и вытер рот тыльной стороной руки.

— А ты, я смотрю, уже в полном порядке, — сказал он, мрачно уставившись на Брайена. — У тебя, должно быть, луженая утроба.

— Да, милорд.

Наступило молчание. Брайен нерешительно переступал с ноги на ногу, явно смущенный своим растрепанным видом и всклокоченными рыжими волосами, но не уходил. Он настороженно оглядывал комнату, и когда взгляд его упал на шелковую тряпку, лежащую у ног Рона, брови ирландца удивленно поднялись.

— Слава Богу, что ты здесь! — пробормотал он.

— А где же мне еще быть? — усмехнулся Рональд. — Ах да, я же, по-твоему, должен сейчас плясать в той волшебной стране, куда лесные феи заманивают свои жертвы!

В голове у него снова отдалось, словно по ней слегка стукнули. Он поморщился и сделал еще глоток вина.

— Ты шутишь, а дело серьезное, — сказал Брайен обиженным тоном. — Если она не Королева эльфов, то почему носит пурпурную одежду?

Рон хмуро взглянул на него.

— Потому что это красивый цвет. Господи, Брайен, ты рассуждаешь, как…

— Пурпур — королевский цвет! Только особам королевской крови позволено носить его, а эта девица… Ведь перед тем, как растаять в тумане, она ведь явилась в пурпурном плаще!

Рон нахмурился. Что правда, то правда… Но эта девушка, похоже, не слишком беспокоилась об условностях и делала то, что хотела. Впрочем, она была достаточно осмотрительна и надевала свою пурпурную накидку только в лесу — он не замечал на ней ничего такого в деревне. Он строго посмотрел на Брайена.

— Есть разница между тем, чтобы просто делать глупости и заниматься магией, волшебством. Вся магия, которой она обладает, заключается в ее женском кокетстве — вполне мирском и достаточно суетном.

Брайен ничего не ответил, пристально глядя на что-то у себя под ногами. Затем наклонился и поднял с пола какой-то крохотный предмет.

— А это что такое? Для каких мирских дел это можно использовать, милорд?

Осторожно повернувшись, чтобы не вызвать приступа головной боли, Рон искоса взглянул на него. В руках у Брайена был маленький флакон из толстого синего стекла с какими-то странными метками на поверхности. Флакончик этот слегка мерцал в проблесках света, падавших из окна.

Брайен тряхнул его, и комната наполнилась резким экзотическим запахом. Словно обжегшись, он уронил флакон, быстро перекрестился и попятился к окну.

— Свят, свят!.. — пробормотал он испуганно.

Рональд наклонился и, подняв этот странный флакон, внимательно рассмотрел его.

— Это не что иное, как целебная мазь, — сказал он без особой уверенности в голосе. — Судя по запаху, мазь для лошадей…

— Кому же пришло в голову испробовать ее на тебе? — Насмешка в голосе Брайена тщетно боролась с испугом. — С каких это пор ты превратился в лошадь?

Рональд нахмурился. Впервые в его душу закрались серьезные сомнения. Вновь возникли смутные ночные воспоминания: девушка растирала его этой мазью с сильным запахом, бормотала что-то на незнакомом языке, а по всему его телу распространялась теплота. Неужели это действительно колдовство? Впрочем, как ни странно, любовная страсть в нем от этой мази нисколько не уменьшилась. Он все еще ощущал снедающую его похоть, как будто и не провел только что ночь любви.