Она едва не убежала. Марракеш означал для нее возвращение в Англию, возвращение к безопасной жизни, к привычному, хорошо знакомому укладу. В той жизни она всегда контролировала свои чувства и эмоции. Шахин разбудил в ней необузданные желания и тот животный голод, который не давал возможности контролировать ситуацию. Она стала уязвимой, чего раньше с ней никогда не случалось.

Аллегра всегда избегала безудержных страстей. Те мужчины, которых она приглашала в свою постель, получали удовольствие, сходили с ума от наслаждения. Она же никогда не бросалась с головой в бурный водоворот страстей. Поддаться чувству значило потерять сердце.

Но этот мужчина вынуждал ее подчиниться, и эта мысль пугала ее. Страх заставлял бежать как можно дальше от него. И ей почти удалось это. Она уже почти достигла безопасного пристанища, когда он вновь появился и отобрал у нее свободу.

Загорелые руки потянули за поводья и остановили лошадь, он тут же спешился. Чувствуя его неудовольствие, она спрыгнула на землю и встала около него. Он не смотрел на нее, но она почти физически ощущала исходящие от него флюиды гнева. Отступление было сейчас лучшей тактикой. Бросив взгляд на его шатер, она сделала шаг в его направлении. В это мгновение пальцы Шахина больно впились в ее плечо. Она вскрикнула от боли.

— Еще не все, дорогая. Мы не закончили кое-какие дела.

Хотя он говорил тихо, в его словах ощущалось негодование. По спине Аллегры пробежал холодок. Не говоря больше ни слова, он потащил ее в центр лагеря. Затем крикнул что-то на странной смеси берберского и французского языков. Из всего сказанного она поняла только пару слов: «непослушание» и «последствия».

Собравшиеся люди внимательно слушали, что он говорил. Когда они дошли до места, где разводили общинный костер, он опустился на большое бревно. Резко дернув Аллегру за руку, он положил ее к себе на колени и ударил по ягодицам. Аллегра была так удивлена, что в первую секунду даже не почувствовала боли. Она не могла понять, что происходит. Когда он ударил ее второй раз она уже успела прийти в себя и предприняла попытку вырваться из его рук. Он быстро пресек это и ударил ее опять.

— Пустите меня! — гневно закричала она.

— Не дергайтесь, беглянка. Вам от этого будет только хуже.

— Негодяй!

— Возможно. На моем месте другой человек высек бы вас хлыстом. — Его рука опустилась на ее ягодицы еще раз. — Все в лагере видели, что вы не подчинились мне, когда я велел вам слезть с Ахмара Джинна. Я не могу не наказать вас.

— Повинуются только тем, кто имеет власть. А я не ваша раба, — проговорила она сквозь стиснутые зубы.

На глаза у нее навернулись слезы.

Его наказание было не столько болезненным, сколько унизительным. Положение ухудшало то, что все это делалось прилюдно. Снова удар. Господи, как она ненавидела его! Она закрыла глаза, чтобы не видеть обращенных на нее взглядов. Ей хотелось, чтобы разверзлась земля и поглотила бы их всех. Она замолчала. Когда он наконец отпустил ее, она медленно встала на ноги.

Ее ногти с силой впились в его руки, она с трудом удерживала себя, чтобы не броситься на него и не выцарапать ему глаза. То, что произошло сейчас, было более унизительным, чем даже та сделка, которую он заключил с Нассаром. Хотя тот тоже наказывал ее, но это происходило не прилюдно, ничто не выходило за стены шатра.

Но здесь… Он отлупил ее на глазах у всего племени. И таким образом укреплял свой авторитет. Аллегра содрогнулась. Она могла стерпеть снисходительный тон леди Бледсоу, выдержать ее нападки и ненависть, но пережить этот позор была не в состоянии. Призвав на помощь все свое спокойствие, которое она могла найти внутри себя, Аллегра распрямила плечи и приподняла голову.

— Вы закончили, милорд?

Она специально назвала его так, чтобы показать, что он был кем угодно, но не джентльменом.

Его голова резко дернулась, и их взгляды встретились. В его глазах сквозила с трудом сдерживаемая ярость. Аллегра почувствовала удовлетворение. Что-то подсказало ей, что если она назовет его титул, это приведет его в бешенство. Она нанесла ему ответный удар и теперь ликовала: дала понять, что презирает его.

Выражение его лица было непроницаемым. Его состояние выдавала лишь мышца, пульсировавшая на щеке. Казалось, он борется с какими-то эмоциями, которые Аллегра не знала, как определить. Возможно, он уже сожалел о том, что наказал ее так. Хотя вряд ли. Слова «сожаление» не было в его лексиконе.

Затем он кивнул и позволил ей уйти. Она отвернулась от него и тут же встретила глаза тех людей, которые стали свидетелями ее унижения. На мгновение она замерла на месте. Затем с достоинством приподняла голову и направилась к шатру Шахина. В мертвой тишине люди расступились и пропустили ее. Она изо всех сил старалась выглядеть спокойной и шла не торопясь. Когда ее уже никто не мог видеть, она побежала так быстро, как только могла.

Все мышцы Шахина болели от напряжения. Он сидел не двигаясь и смотрел вслед Аллегре. Боже, что с ним такое случилось? Он никогда не бил женщин. Даже Френсис. Его собственное поведение заслуживало куда большего порицания, чем проступок Аллегры. Почему он не наказал ее как-нибудь по-другому? Сунув руку в волосы, он посмотрел на стоящего перед ним мужчину. Тот сразу же ретировался. Охваченный сильным гневом, он со всей силы стукнул кулаком по небольшой палке, которая служила подпоркой для вертела.

— Поосторожнее со своими руками, Шахин. Они тебе еще потребуются, если твоя наложница будет себя плохо вести.

В тихом голосе Джамала слышалось осуждение.

— А что, по-твоему, я должен был сделать? — прорычал Шахин. — Аллегра отказалась повиноваться мне, и все это видели. Мы оба знаем, что лидер не может вести за собой, если его не уважают.

— Согласен. Просто я подумал, что такое наказание для нее было слишком унизительным. Нассар тоже бил ее. И мне было очень грустно видеть, что вы поступили точно также, как и он.

— Не сравнивай меня с этим негодяем. — Рука Шахина на мгновение взлетела вверх, разрезав воздух. — Нассар велел бы выпороть ее хлыстом за меньший проступок, и при этом получил бы удовольствие.

— Возможно, не стоило вас сравнивать с ним, но вы должны заглянуть в свое сердце и решить, доводилось ли вам наказывать другую женщину.

— Не нужно мне читать лекции о моем прошлом, Джамал, — процедил он сквозь зубы. — Мы оба знаем, что это не обсуждается.

— Почему же? — резко возразил Джамал. — Аллегра — куртизанка. Эта женщина точно такая же, как и та, что вы любили много лет тому назад.

— Не нужно испытывать нашу дружбу на прочность, Джамал.

Шахин бросил на Джамала взгляд, полный холодной ярости, но бедуин не отвернулся:

— Аллегра не женщина из вашего прошлого. Это не она нажимала на курок в ту ночь, когда умер ваш брат.

Гневно вскрикнув, Шахин встал с бревна и сделал шаг к Джамалу, но тот проворно отошел с дороги. Остановившись, Шахин повернул лицо к своему мучителю и тряхнул головой.

— Ты должен был оставить меня гнить в пустыне.

— Думаете, так было бы проще? Собирались умереть вместо того, чтобы посмотреть правде, касающейся смерти вашего брата, в глаза?

Джамал грустно покачал головой и замолчал.

— На этом мы и остановимся! — прорычал Шахин, повернулся и собрался уйти.

— Вы должны отпустить ее, Шахин. Все в руках Божьих, а не в наших. Аллегра Синфорд не несет ответственности за ваше прошлое и за распри среди племен.

Он внезапно остановился. Слова Джамала заставили его почувствовать свою вину. Его друг был прав, Аллегру следовало отпустить, но что-то внутри его сопротивлялось этому. Он не хотел с ней расставаться. Шахин покачал головой и бросил взгляд через плечо.

— Аллегра останется.

— Она будет ненавидеть вас, — со вздохом проговорил Джамал.

— Посмотрим.

Сказав это, он быстро зашагал прочь, как будто дьявол гнался за ним по пятам. Чтобы подумать, ему нужно было уединиться. Он покинул лагерь и прошел полмили туда, где находился источник воды, которым пользовалось племя. Он был маленьким, но полноводным — зимой выпало много дождей. Этого источника вполне хватало, чтобы обеспечить все нужды племени до следующей зимы, когда опять разверзнутся хляби небесные.

Он присел на краю ручья и опустил пальцы в холодную воду. Этот ручей был настоящей ценностью в долинах Марокко. Шахин понимал, почему племена воевали друг с другом столетиями. Вода была источником жизни для берберских племен. Вот такой же ручей сохранил ему жизнь, когда Джамал нашел его в пустыне.

Если бы не его друг, он бы умер. Он не был рад тому, что в его жизнь вмешался бедуин, но через какое-то время прошлое отпустило его. Однако все изменилось, когда в его жизни появилась Аллегра и он стал жаждать ее любви. Он чувствовал себя виноватым за то, что вожделел ее. Эта женщина как бы символизировала собой то, что разрушило всю его жизнь и жизнь его брата.

По спине Шахина пробежал холодок, когда он вспомнил, как смеялась Френсис, когда Джеймс обнаружил его с ней в постели. Он быстро оделся, но его брат уже исчез к тому моменту, когда он выбежал на засыпанную снегом улицу. Он искал Джеймса больше часа, обошел все, что только было можно. А когда вернулся в дом, в котором они жили вместе с братом, то застал всю домашнюю прислугу в панике. Джеймс пытался убить себя в своем кабинете, но слуги ему помешали. Истекая кровью, его брат выбежал из дома, несмотря на все попытки остановить его. Нетрудно было понять, куда он направился: поехал за ним в дом Френсис.

Когда он вбежал в спальню Френсис, то обнаружил там Джеймса, перепачканного кровью. Женщина лежала на спине на своей кровати, ее голова была повернута к двери. Казалось, она смотрела прямо на него. Но взгляд ее широко раскрытых глаз был неподвижным и каким-то пустым. Его охватили ужас и страх. Он смотрел то на Френсис, то на своего брата. Голос Джеймса звучал в его голове так, как будто это все случилось только вчера.

— Она смеялась над этим, Роберт. Она находила забавным то, что спала с нами обоими в одно и то же время. Она пыталась сказать мне, что ты предал меня.

— Джеймс, послушай меня. Ты должен положить пистолет.

— Ты ведь не предал меня? Нет?

— Нет! Ты достаточно хорошо меня знаешь. Ты мой брат, Джеймс, я бы не стал тебя обманывать. Клянусь, я не знал, что она встречалась с кем-то еще. И даже предположить не мог, что у вас роман. Если бы я знал об этом, тут же бы ее оставил.

Он сделал шаг к Джеймсу, его руки поднялись вверх так, словно он сдавался. Джеймс кивнул, на его лице было написано понимание.

— Я сказал, что не верю ей, что она лгунья. Я знал, что ты не можешь предать меня. Она солгала мне, Роберт. Она говорила, что любит только меня. — Брат посмотрел на Френсис, его губы слегка дрогнули. — Вот почему я должен был сделать это. Она все время лгала. Я любил ее, а она лгала мне.

— Джеймс, я хочу, чтобы ты положил пистолет. — Он прошел в глубь комнаты и снова попытался остановить брата. — Мы справимся с этим вдвоем, но ты должен положить пистолет.

— Мы оба знаем, что я не могу этого сделать.

В голосе Джеймса слышалось негодование. Теперь на лице брата была написана решимость, и это испугало его. Он сделал еще один шаг.

— Черт возьми, Джеймс, брось пистолет.

— Прости, Роберт.

Не говоря больше ни слова, Джеймс приставил к виску пистолет и нажал на курок.

Не в силах успокоиться, Шахин громко застонал. Боль острой иглой вошла ему в грудь. Он много раз воскрешал эти события в своей памяти, снова и снова его охватывал точно такой же ужас, как и в ту ночь, когда погиб Джеймс. Он посмотрел на свои руки, как будто на них была кровь брата. Он держал его в руках до тех пор, пока не пришли слуги и не приехала полиция.

Шахин быстро встал и постарался избавиться от воспоминаний, которые не давали ему покоя. Было невозможно не винить себя в смерти Джеймса. Отец тоже не простил его, когда узнал, что старший сын покончил с собой. Он поморщился, вспомнив горечь на лице отца. Это напомнило ему о той враждебности и негодовании, которые он увидел сегодня в глазах Аллегры.

Он моргнул. У нее теперь появились серьезные причины ненавидеть его. Он унизил ее на глазах всего племени. Это был не лучший час в его жизни. Следовало, наверное, простить ее. Она не была знакома с той тяжелой жизнью, которую вело племя, и она не знала их обычаев. Если бы он рассказал ей вчера обо всем — о договорах, о своем кузене, — то ничего плохого не случилось бы.

С отвращением он покачал головой и поплелся обратно в лагерь. Эта женщина ничем не доказала, что ей можно доверять. Он вспомнил о том, как она избегала Хакима во дворце султана. Это был, пожалуй, один-единственный пример. Но больше она ничего не сделала, чтобы заслужить его доверие. Она была куртизанкой. Женщиной, обученной искусству обольщения. И она прибегала к этим приемам, когда речь заходила о ее интересах. Она пыталась манипулировать и им прошлой ночью: надеялась, что сможет убедить его отпустить ее в Марракеш. Но Шахин надеялся, что она была не такой, какой казалась на первый взгляд.