– Я нашел еще одного полуобглоданного теленка за соседним горным хребтом.

– Волки, – подытожил Чейз.

– Мы что-нибудь собираемся предпринимать? – Подойдя, Лейн ткнул мертвую телячью голову носком сапога. – Пока мы не очистим это место от этих тварей, пасти здесь скот небезопасно.

– Поступим так, как поступали во все времена охотники. Зальем останки ядом. Кто-то из них явится полакомиться падалью и подохнет. – Чейз несколько мгновений изучающе смотрел на Лейна, который рассматривал труп теленка. – Как тебе нравится идея получить несколько волчьих шкур? Хорошая шкура тянет сейчас доллара на три.

Лейн обернулся и смотрел на него с таким выражением и так долго, что Чейз уже ждал отказа, но на лице Лейна появилась легкая полуулыбка. Он кивнул.

– Еще бы.

– Рамон научит тебя снимать шкуры, не повреждая их.

Рамон кивнул в знак согласия. Лейн больше ни слова не сказал. Он продолжал испытующе смотреть на Чейза, будто прикидывая, чем он заслужил такую благосклонность.

Чейз повернулся и устремил взгляд в направлении дома.

– Я вернусь за стрихнином.

– Я могу послать Орвила, – предложил Рамон.

Зная, как тяжело на душе у старика после происшествия с Недом, Чейз позволил ему ехать с ними этим утром, решив постепенно избавлять пожилого ковбоя от наиболее утомительных обязанностей.

Чейз помолчал, одной рукой в перчатке уже стискивая поводья, и повернулся к Рамону и Лейну.

– Найдите ему занятие здесь. А я обернусь мигом, еще до полудня.

Лейн едва заметно пожал плечами, но от внимания Чейза не ускользнуло, как покачал головой Рамон и как он понимающе усмехнулся. Образ Эвы, оставшейся дома в одиночестве, снова начал преследовать его. Чейз постарался отвлечься от тревожных мыслей, предвкушая встречу наедине.

Чейз замедлил шаг у крыльца. Его одежда была тяжелой от пропитавшей ее влаги.

– Если бы дураки выставлялись на продажу, за тебя бы дали самую высокую цену, – пробурчал он себе под нос. Он привязал лошадь и на ходу, направляясь к двери, стянул с себя брезентовый плащ. Его возбуждение от предстоящей встречи усилилось, пока он стоял, соскребая грязь с сапог и слушая, как Эва возится на кухне. Он повесил мокрый плащ на крючок, прибитый у двери, постучался костяшками пальцев и вошел.

Оказавшись в уютной, гостеприимной кухне, он остановился, как вкопанный, потому что его охватило теплое и почти забытое чувство. Воздух был напоен ароматом свежевыпеченного хлеба. Он обволакивал словно пушистое одеяло. Он заметил три каравая, стоявшие в ряд на кухонном столе. Два из них были немножко кривобокими и продавленными посередине, но от этого запаха просто слюнки текли.

Два огромных деревянных корыта красовались посреди кухни. Одно с мыльной водой, другое – с более-менее чистой. Из одного торчала стиральная доска. Скребок валялся тут же на полу в грязной луже. На стуле грудой была свалена мокрая одежда. По обеим сторонам стула свешивались замысловато переплетенные штанины и рукава, с которых, монотонно барабаня по полу, падали тяжелые капли воды, превращаясь в ручейки, а те, в свою очередь, соединялись в узеньком, но довольно бурном потоке, струившемся по неровному полу и образовывающем озерца в трещинах между досками.

Эва стояла на цыпочках возле плиты и запихивала деревянные щипцы в медный котел, над которым клубился густой пар. Вода в котле бурлила, и брызги летели ей прямо в лицо, орошая пряди волос, выбивавшихся из прически и падающих на лоб и щеки. Теперь они обвисли и прилипли к коже, напоминая крученую медную проволоку. Вид у Эвы был очень растрепанный.

Он переступил через порог. Она тут же почувствовала присутствие постороннего, вздрогнула и обернулась. На ее лице было написано нечто среднее между удивлением и беспокойством. Она метнула взгляд на ружье, прислоненное в углу у двери, потом на незваного гостя. Наконец увидев, что это всего лишь Чейз, заметно расслабилась. Чейз все сразу же понял и непонятно почему обрадовался, что она его не боится.

Она мгновенно отвернулась и возвратилась к своему занятию. Он подумал, что это довольно странно с ее стороны – не сказать ни единого слова в качестве приветствия – за завтраком она была само очарование. Пребывая в полном недоумении относительно того, что же могло приключиться за время его отсутствия, он стоял и таращился на нее, но она не думала оборачиваться.

– Эва?

Ноль внимания. Тогда он подошел к ней. Деревянными щипцами она сосредоточенно помешивала мыльную воду, все больше и больше заливая пол. Он тронул ее за плечо.

Она отложила щипцы и повернула к нему лицо, пунцовое от жара, исходившего от котла, поэтому он сразу и не заметил, что девушка плачет. Но теперь, стоя в нескольких дюймах от нее, он не мог не видеть слез, струившихся по ее щекам.

– Что-то случилось?

Она прерывисто вздохнула и выпалила одним духом:

– Да! Все!

Обреченно она махнула рукой в сторону беспорядка на полу.

– Я пыталась постирать белье и одновременно поставила печься хлеб, и тут у меня все пошло наперекосяк.

– Всего-то? – он оглядел захламленный пол, пытаясь скрыть свою радость. Она расстроилась из-за какого-то дурацкого белья.

Она снова судорожно вздохнула. Он хотел прижать ее к себе, успокоить, но вместо этого продолжал пожирать взглядом ее раскрасневшееся личико, обращенное к нему, впитывая в себя изумрудное сияние, которое излучали ее глаза, и пытался осмыслить ее слова.

– Во-первых, хлеб не поднялся. Потом я пошла накормить завтраком Неда и сменить его одежду, а в это время тут выкипела вода. – Она провела ладонью по щеке. – А потом… когда Нед проснулся – он дремал – то так развопился, что я помчалась туда, сломя голову, потому что решила, что это он от боли. И только ради того, чтобы получить нахлобучку за то, что я, видите ли, забрала его штаны, чтобы постирать.

Едва вымолвив это, она ударилась в слезы и уткнулась лицом в рубашку у него на груди. Чейз немедленно воспользовался удобным поводом, чтобы обнять ее. Его рука скользила вверх-вниз по ее спине, пока она немножко не успокоилась и ее бурные рыдания не сменились тихими всхлипываниями.

– Никогда не стирайте ковбойских рабочих брюк, Эва. Никогда. Это вообще не принято, – мягко произнес он.

– Но я думала…

– Они даже не считаются пригодными для дела, пока их нельзя будет просто поставить на землю.

– Но они же были такими грязными!

– Когда слой грязи становится слишком толстым, его просто соскабливают ножом, но никогда не стирают.

– Но это же… отвратительно. Он кивнул.

– Зато удобно. Я побеседую с Недом позже. Это не ваша вина. Вы же хотели, как лучше.

Он разомкнул свое объятие и, продолжая сжимать ее локоть, повел ее, лавируя между корытами и лужами на полу, мимо стула с кучей мокрых вещей к ее месту за столом.

– Сидите тут, – скомандовал он. – А я налью вам чашку кофе, а потом уберу весь этот беспорядок.

Она уставилась на него во все глаза, а потом ее нижняя губа скривилась. Она уронила скрещенные руки на стол и спрятала в них лицо.

Совершенно сбитый с толку, Чейз замер.

– Что я такого сказал?

Слова, которые донеслись из-под ее руки, звучали глухо, но довольно внятно:

– Вы так добры ко мне.

Это заявление еще больше укрепило его во мнении, которое сложилось у него уже давно, что он решительно ничего не понимает в добропорядочных леди. Решив больше не обращать на нее внимания, он снял шляпу, повесил ее на крючок, потом закатал рукава и решил начать с того, что, вытащив из кухни корыта, выплеснул из них воду под крыльцо. Продолжая уборку, он время от времени поглядывал на Эву и испытал огромное облегчение, когда она, наконец, выпрямилась, вытерла слезы передником и даже привела в порядок волосы. Когда Чейз поднял полупустое корыто и потащил его к двери, она начала было вставать.

– Оставайтесь на месте. Я уже почти закончил. С удрученным видом Эва рухнула обратно на стул.

– Со мной уже все в порядке. И я здесь экономка. Вам действительно не стоило утруждать себя. Я больше чем уверена, что у вас полно других дел.

– Сидите смирно. Она вздохнула.

Он выволок корыто из кухни и вернулся за вторым. Следующим этапом было вытереть пол, но прежде он налил ей чашку крепкого черного кофе, к которому она, однако, не притронулась. Наконец, приведя помещение в божеский вид, он налил кофе и себе и отрезал солидную краюху хлеба от одного кривобокого каравая.

– Пожалуйста, – прошептала она едва слышно. – Не надо заставлять себя жевать это только затем, чтобы сделать мне приятное.

Чейз улыбнулся.

– Я знаю. – Он осмотрел ломоть, который держал в руках. Серединка казалась местами немного непропеченной, но вполне удобоваримой. – А я люблю мягкий хлеб.

– Вы любите сырое тесто?

Он засмеялся и откусил кусок, быстро запив его глотком кофе.

Силясь улыбнуться, он замычал, изображая удовольствие.

– Никудышний из вас актер, Чейз Кэссиди.

– Разве?

Она покачала головой, уже начиная улыбаться. Через пару секунд он заговорил:

– Я полагаю, вам доводилось бывать в театрах, ну, когда вы жили на Востоке, и вообще? – Попытка завязать светскую беседу заставила его почувствовать себя неуклюжим, как новорожденный теленок.

Румянец, который уже потихонечку начал окрашивать ее щеки, вспыхнул ярким пламенем. Она, пряча глаза, уставилась в свою чашку с кофе.

– Да, пару раз я была в театре.

– Всегда думаешь, что это именно то, что стоит посмотреть.

Она пристально смотрела на него, но взгляд ее был неуверенным, как будто она тщательно взвешивала свои слова.

– Бывают пьесы лучше, бывают хуже. Так же и актеры.

– А у вас есть любимые?

Она опять что-то углядела на дне своей чашки.

– Да нет, пожалуй.

Сообразив, что эта тема ей почему-то неприятна, он сменил пластинку.

– Уже лучше себя чувствуете? Она кивнула и улыбнулась.

– Я чувствую себя презабавно. Я тут такого натворила.

Чейз и сам разулыбался.

– И что же такого ужасного вы сделали, мисс Эдуарде?

– Мне раньше никогда не приходилось стирать, вот почему на кухне все было вверх дном. Я знала, что это не просто, даже после того, как проштудировала главы из книги миссис Эпплби, посвященные этому предмету.

– Миссис Эпплби?

– Она написала книгу кулинарных рецептов и советов по домоводству. И там страница за страницей описывается, как провести день, отведенный на стирку и глажку. Она советует встать пораньше и сразу приниматься за дело. – Эва вздохнула, отодвинула в сторону пустую чашку и сложила руки на коленях, а потом устремила взгляд на сидящего напротив Чейза. – Но не могу же я вставать еще раньше, чем уже встаю. И я не думала, что, начавшись, эта катавасия никогда не кончится.

– Вы никогда не занимались стиркой в Филадельфии?

Она как-то странно посмотрела на него, потом покачала головой.

– Мы всегда отдавали белье прачке. – Откинув медную волнистую прядь волос со все еще влажного лба, она спросила: – А почему вы вернулись так быстро?

Ее вопрос немедленно вернул его в суровую реальность. Если он не хочет, чтобы день прошел впустую, пора прекратить валять дурака, попивая кофе и чесать языком.

Он одним глотком осушил свою чашку.

– Я вернулся домой за стрихнином.

Когда он встал, намереваясь идти, ее глаза затуманились разочарованием, а рука крепко стиснула чашку из-под кофе.

– Яд? Зачем?

– Мы обнаружили, что на скот напали волки.

– Боже, какой ужас! – широко распахнув глаза, она прижала руки к груди.

Против воли он улыбнулся такой непосредственной реакции на его новость.

– Такое временами случается. Каждый владелец ранчо готов к тому, что потеряет за год несколько голов скота. Мы посыпаем туши стрихнином и оставляем на съедение волкам. Обычно они сразу заглатывают наживку.

Он достиг двери кладовой, исчез за дверью и вышел, держа в руке коричневую бутылочку. Эва встала и понесла чашки в мойку.

Когда она обернулась к нему, брови ее были нахмурены.

– Наверное, это ужасно – терять скот? Он пожал плечами.

– Хорошего мало, но таковы правила игры. Я истратил почти все, что имел, когда прошлой весной приобрел нескольких животных новой герфордской породы. Ни одной из них мы пока не потеряли.

– Слава Богу, – вздохнула она.

Чейз выглянул в окошко, проделанное в двери. Небо все так же затянуто тучами. Хоть бы дождь пошел. Полил, как из ведра. Тогда бы у него было оправдание, чтобы остаться с ней на весь день. И тут воображение нарисовало такую картину: они вдвоем, вместе, и больше никого, дождевые капли выбивают неритмичную дробь по крыше. Если бы она принадлежала ему, этот день стал бы для него праздником. Он бы развел огонь и сидел рядом с нею, наслаждаясь ее близостью, а потом бы просто заключил ее в объятия.

Ему уже знакомо было это ощущение – теплота, нежность и аромат сирени – все это была она. Он бы легко, как перышко, отнес ее в свою комнату. Она бы застенчиво улыбалась, а он положил ее на кровать и осторожно, медленно, нежно раздел бы ее. А она была бы такой сладкой, желанной, хотя и не уверенной в себе, как любая девственница.