— Семейный портрет. Снимались в прошлом году. Сестра моя, зять, и мама. Ну, что теперь скажете?

Рафаэлла, послав Алексу улыбку, стала смотреть на него с внезапным почтением!

— Ой, обязательно расскажите мне про нее! Ведь она прелесть?

— Именно. И само собой, волшебница. — Он выпрямился во весь рост, засунул свои документы в карман на спинке впереди лежащего кресла, пересел на соседнее место, совсем рядом с нею, — Вы, по-моему, тоже прелесть. Теперь, прежде чем описывать мою маму, не заинтересую ли вас я предложением выпить перед ланчем? — Впервые стал он использовать свою мать, дабы прельстить женщину, ну да что тут такого. Ему нужно было как можно теснее познакомиться с Рафаэллой, пока самолет не добрался до Нью-Йорка.

Они проговорили следующие четыре с половиной часа, за фужерами белого вина и затем над заведомо несъедобным ланчем, который оба не заметили как съели, ведя беседу про Париж, Рим, Мадрид, про жизнь в Сан-Франциско, про книги, про людей и детей, и про юстицию. Узнала она, что у него хорошенький викторианский домик, которым он доволен. Он узнал о ее жизни в Испании, в Санта Эухении, выслушал с восторженным вниманием сказку о мире, который следовало бы датировать несколькими столетиями ранее и о котором он даже понятия не имел. Она говорила о столь горячо любимых ею детях, о сказках, которые им рассказывает, о ее кузинах, смехотворных сплетнях в Испании по поводу такового уклада. Изложила ему все, только не о Джине Генри и не о нынешнем своем житье-бытье. Да и не жизнь это, а мрачное, пустое существование, небытие. Не то чтоб желала Рафаэлла скрыть это от него, просто самой не хотелось вспоминать сейчас об этом.

Когда стюардесса попросила, наконец, застегнуть привязные ремни, оба напоминали детей, которым сказано, что праздник окончен и пора по домам.

— Чем вы сейчас будете заняты? — Он уже знал, что Рафаэлле предстоит встретиться с матерью, тетей, двумя кузинами, по всем испанским правилам, и что она будет проживать с ними в нью-йоркском отеле.

— Сейчас? Встречусь с мамой в отеле. Они уже должны быть там.

— Можно мне довезти вас на такси?

Она отрицающе повела головой.

— Меня доставят. Собственно, — взгляд у нее стал сожалительным, — мое исчезновение произойдет сразу по приземлении.

— По крайней мере, помогу вам донести вещи. — Тон был умоляющий.

Но вновь она не согласилась:

— Видите ли, меня будут сопровождать прямо от самолета.

Он постарался состроить улыбку:

— Не правда ли, очень похоже, что вы рецидивистка и путешествуете под конвоем или вроде того?

— Ну да. — Печаль была в ее голосе и в ее глазах. Оживление пяти последних часов вдруг угасло для обоих. Взаправдашний мир изготовился встрять в их легкую игру. — Я прошу прощения.

— И я. — Затем он сказал ей с серьезностью: — Рафаэлла… смогу ли я повидать вас, пока мы будем в Нью-Йорке? Понимаю, вы заняты, но если встретиться за рюмочкой, а? — Она уже помотала головой. — Почему бы нет?

— Невозможно. Моя родня никогда не дозволит.

— Да почему, ради Христа, вы же взрослая.

— Совершенно точно. А дамы в том обществе не бегают выпивать с незнакомыми мужчинами.

— А я знакомый. — Вид у него вновь стал мальчишеский, и она рассмеялась. — Ладно, вот что. Нельзя ли пригласить вас на ланч со мной и с моей матерью? Завтра? — Это была импровизация, но он притащил бы мать на ланч, если б и пришлось выволакивать ее за волосы с редакционного совещания. Коль Шарлотта Брэндон понадобилась на роль дуэньи с целью склонить Рафаэллу на ланч вместе с ним, никого лучше не сыщешь. — Согласны? «Времена года». Час дня.

— Алекс, не знаю я. Наверняка, меня…

— Постарайтесь. Даже не обязательно давать обещание. Мы там будем. Получится у вас прийти, прекрасно. Ежели не появитесь, я вас пойму. Ну, смотрите. — Самолет коснулся посадочной полосы, и в голосе Алекса прозвучала внезапная торопливость.

— Не вижу, как… — Их глаза встретились. Рафаэлла выглядела отчаявшейся.

— Бояться нечего. Только помните, как сильно вы хотите познакомиться с моей матерью. «Времена года». Час дня. Не забудьте.

— Да, но…

— Тише… — Он поднес палец к ее губам, и Рафаэлла долго не сводила глаз с Алекса. Вдруг он нагнулся к ней, весь охваченный желанием поцеловать ее. Может, если сделаешь это, то уж никогда ее не увидать, а если воздержаться, то не исключено, что они встретятся снова. Так что вместо поцелуя он предпочел разговор сквозь рев моторов, пока самолет выруливал на стоянку. — В каком отеле вы остановитесь?

Глаза ее были просто гигантскими, когда она смотрела на него в колебаниях и нерешительности. По сути, он просил довериться ему, и она того хотела, но не могла отбросить сомнения, позволительно ли это. Слова вырвались у нее будто сами собой, когда самолет резко дернулся:

— Я буду в «Карлейле».

Тут же, словно по условленному знаку, две стюардессы показались в проходе, одна несла ее пальто из выдры, другая извлекла ее дорожную сумку из-под сиденья, а Рафаэлла, словно послушный ребенок, попросила Алекса достать ей шляпу с верхней полки, затем без единого слова надела ее, отстегнула ремень и встала. И вот стоит, такая, какой он прежде видел ее в аэропорту. Закутанная в выдровый мех, глаза под вуалеткой черной шляпки, книгу и сумочку, прижав к себе. Она глянула, потом протянула ему руку, облаченную в лайковую перчатку черного цвета.

— Спасибо вам. — Это была благодарность за пять часов, отданных ей, за желанный случай, за побег из действительности, за то, что испробовала, как могла бы пойти ее жизнь, могла б, да вот не пошла. Она еще на миг задержала на Алексе свой взор, потом отвернулась.

К двум стюардессам, явившимся за Рафаэллой, присоединился стюард, решительно вставший позади нее. В хвосте самолета открылся запасной выход, близ того ряда, где она сидела с Алексом, а стюардессы объявили по мегафону, что высадка пассажиров будет производиться через переднюю дверь. Задний люк вмиг открылся, Рафаэлла и трое членов экипажа быстро удалились. Выход незамедлительно закрыли вновь, и лишь немногие пассажиры в хвосте самолета недоумевали, что случилось и почему женщину в черном пальто из выдры таким путем ссадили. Но все они больше были заняты собой, собственными заботами, и только Алекс позадержался там, уставясь на люк, в котором она исчезла. Вновь ускользнула от него. Темновласая, незабвенная красавица скрылась в очередной раз. Но теперь он знал, что зовут ее Рафаэлла и что остановится она в «Карлейле».

Вдруг у него перехватило дух — Алекс сообразил, что не выяснил ее фамилию. Рафаэлла. А дальше? Как осведомиться о ней в отеле? Итак, единственной надеждой остается увидеть ее завтра за ланчем. Если она появится, если сумеет вырваться от родственниц… если… Чувствуя себя словно запуганный школьник, он взял пальто и портфель, и начал продвигаться вперед к выходу из самолета.

ГЛАВА VI

Официант во «Временах года» проводил высокую, видную даму к ее постоянному столику близ бара. Сухое современное убранство были соответственным фоном для ярких людей, обитавших день и ночь в этом ресторане. Идя к своему столику, дама улыбалась, кланялась, поприветствовала своего приятеля, прервавшего разговор с кем-то, чтобы помахать ей рукою, не вставая. Шарлотта Брэндон была здесь постоянной посетительницей. Для нее прийти сюда на ланч — все равно что в клуб, ее высокая тонкая фигура уверенно двигалась в знакомой обстановке, белоснежные волосы выбивались из-под выдровой шляпки, которая очень ей шла и сочеталась с прекрасным пальто из выдры, накинутым поверх темно-синего платья. В ушах играли сапфиры и бриллианты, вокруг шеи — три нитки крупного отборного жемчуга, на руке — одинокий сапфир, купленный ею по случаю пятидесятилетия, на гонорар за пятнадцатую свою книгу. Предыдущая разошлась тиражом более трех миллионов экземпляров в мягкой обложке, и Шарлотта Брэндон, решив шикануть, приобрела это кольцо.

Поныне дивилась она, что своей карьерой обязана смерти мужа, когда он разбился на своем самолете, и ей пришлось поступить впервые на работу, заняться сбором материалов для скучнейших обозрений, которые самой ей отнюдь не нравились. А вот что ей понравилось, и это она быстро осознала, так это сочинять, и севши за первый свой роман, она почувствовала себя наконец-то добравшейся до дому. Первая книга прошла неплохо, вторая — того лучше, третья — сходу вышла в бестселлеры, и с той поры шла себе нелегкая работа, но ровное продвижение, и она все больше влюблялась в писательский труд год от году, от книги к книге. И уж издавна волновали ее только свои сочинения, свои дети, да внучка Аманда.

Не попалось ей в жизни больше никого достойного, после смерти мужа лишь иногда заставляла она себя встретиться с каким-либо другим мужчиной. Водились с нею стародавние близкие друзья, сберегались добрые отношения с ними, однако выйти замуж за кого-то из них она не пожелала. Двадцать лет отговаривалась интересами своих детей, а далее — исключительно интересами творчества. «Со мной не ужиться. Режим у меня несносный. Пишу ночь напролет, сплю целый день. Это ж с ума тебя сведет, не выдержишь!» Ее отговорки были многочисленны и не очень-то весомы. Человек она была организованный, дисциплинированный, умела расчислить работу по часам, словно армейский батальон, изготовившийся к маршу. Истина лежала в том, что ей не хотелось снова замуж. После Артура Гейла никого она так и не полюбила. Для нее он был ярким светом с небосвода, стал прототипом полудюжины героев ее романов. Александр же так на него похож, что порой перехватывало дыхание, когда видишь его, столь же темноволосого, столь же высокого, стройного, гибкого и собою видного. И она бывала горда сознанием, что этот редкостно красивый, интеллигентный, добрый человек приходится ей сыном. И совсем другие чувства возникали у нее при встрече с дочерью. Кэ порождала в ее душе сокровенное чувство вины за неведомые, но совершившиеся ошибки. Отчего получилась Кэ настолько язвительной, холодной, злой? Из-за постоянной занятости матери своим творчеством? Из-за смерти отца? В пику брату? Так или иначе, Шарлотта несла в себе груз поражения, с грустью и тревогой смотрела в холодные глаза, подобные ее собственным, но не отражающие в себе ничего отрадного.

Кэ резко отличалась от Алекса, который как раз сейчас распрямился во весь рост, отыскав взглядом мать, искренне просияла его добрая счастливая улыбка.

— Спаси, Господи! Ты, мать, выглядишь — лучше не бывает! — Он слегка наклонился, чтобы поцеловать ее, она легонько обняла его. Уже несколько месяцев не приезжал он из Сан-Франциско в Нью-Йорк, но она отнюдь не ощущала, что их вправду разделяют огромные расстояния. Он часто звонил ей, справлялся, как дела, что-нибудь новенькое рассказывал, спрашивал о готовящейся книге, или же толковал о текущем судебном деле. Она чувствовала неразрывность их с сыном существования, причем оба не докучали друг другу. Сложились меж ними отношения, которые ее целиком устраивали. Вот она сидит напротив сына за столиком и не скрывает светящейся в глазах радости от встречи. — Вид у тебя на загляденье! — гордясь без утайки, улыбнулся он.

— Лесть, дорогой мой, это порок, однако восхитительный. Спасибо тебе. Она вгляделась в его глаза, он ей заулыбался. В свои шестьдесят два года она еще смотрелась завлекательной, высокая, изящная, элегантная, с гладкой кожей женщины вполовину моложе. Косметическая операция помогла ей сберечь красоту и нежный цвет лица, но хороша собою она была изначально. А при необходимости участвовать в рекламе и популяризации собственных сочинений была естественным образом озабочена сохранением моложавости. С годами Шарлотта Брэндон стала объектом немалого бизнеса. Как дама пишущая, она понимала: ее лицо — важная деталь ее имиджа, равно как жизнерадостность и радушие. То была женщина, чтимая другими женщинами, за три десятилетия завоевавшая себе преданных читательниц. — Так что у тебя за дела? Выглядишь ты, надо сказать, тоже великолепно.

— Работы полно. Право, не было передышки с тех пор, как мы последний раз виделись. — Только успел он сказать это, и его взгляд метнулся ко входу. На миг показалось, что там стоит Рафаэлла. Темноволосая головка, выдровое пальто показались на верху лестницы, но стало ясно, что входит сюда какая-то другая женщина, и Алекс быстро вернулся взглядом к матери.

— Ты, Алекс, кого-то ждешь? — Она без задержки прочла это в его взгляде и усмехнулась. — Или уж устал от калифорнийских дам?

— Откуда было взяться времени на это? Я трудился сутки напролет.

— А это ты зря. — Она глянула на него огорченно. Ибо желала бы ему жить поистине полной жизнью. Желала того обоим своим детям, но ни единому из них не удавалось пока достичь желаемого. У Алекса не сложилось супружество с Рэчел, а Кэ сжирала страсть к политике, ее амбиции, застившие ей все прочее. Порой Шарлотте казалось, что детей своих она не понимает. Она управлялась на двух фронтах, в семье и с карьерой, но они ей объяснили, что времена нынче не те, карьеру уж не сделаешь столь гладко, как то было с нею. Правы они или обманываются из-за собственных неудач? Глядя на сына, она сейчас очень бы хотела расспросить, доволен ли он своим одиноким житьем или предпочел бы некоторые перемены. Очень бы хотела знать, связан ли он всерьез с женщиной, которую вправду полюбил.