Патриция Гэфни - Прекрасная обманщица

Бэрк устало прислонился к двери и скрестил руки на груди.

– Боюсь, что ты пребываешь в заблуждении, Кэт, а все потому, что тебе вообще свойственно выдавать желаемое за действительное. Но, если ты будешь честна сама с собой, тебе придется признать, что я не давал обещания тебя отпустить. Несмотря на все твои амурные ухищрения, – добавил он с улыбкой.

– Что? – Она задохнулась от возмущения. – Это ложь! – Тут ее голос перешел в полузадушенный крик. – Ты знаешь, что это не так! Ты говорил…

– Я сказал, что не уверен в правдивости твоих утверждений. Мне казалось, что ты не та, за кого себя выдаешь. Сказал, что мне не хотелось бы вводить в заблуждение военные власти в Ланкастере. Ты сама себя обманула, сделав поспешный вывод, будто я отпущу тебя, как только тебе удастся меня убедить.

– Лжец!

Ее охватило такое бешенство, что она едва могла говорить.

Бэрк покачал головой, чувствуя, что сам с трудом владеет собой.

– Даже если бы я тебя отпустил, что бы ты стала делать? Куда бы отправилась?

– Я бы отправилась в Эдинбург! – со злобой ответила она. – Если тебе жалко лошади – пожалуйста, забирай ее себе на здоровье, я пешком пойду! И шмотки свои проклятые забирай, и плащ, и эти дурацкие сапоги…

– Перестань болтать глупости. Ты, похоже, совсем из ума выжила. Неужели ты думаешь, что сможешь пройти сто миль по ноябрьской распутице в срамном наряде и в стоптанных башмаках?

– Да! – страстно воскликнула Кэтрин. – На карачках поползу, лишь бы подальше от тебя!

Глаза Бэрка превратились в голубые льдинки.

– Можно сказать, что ползать на карачках тебе уже не впервой.

Ошеломленная Кэтрин судорожно втянула в себя воздух.

– Иуда! Грязный, лживый, гнусный сукин сын!

– Ты меня утомляешь, – протянул он, поворачиваясь к ней спиной.

– Подлец! Хоть ты и не говорил прямо, что отпустишь меня, ты знал, что я в это верю, и ничего мне не сказал! Злобный, низкий, порочный, бесстыжий выродок! Ты не стоишь того, чтобы…

– Ой, ради всего святого!..

– Англичанин!

В ее устах это было самое грязное ругательство, и она вложила в него всю ненависть, которую питала к нему в эту минуту.

Бэрк долго не сводил с нее глаз. У него вырвался, короткий нетерпеливый вздох.

– Идем, Кэт. Уже поздно.

– Никогда.

Девушка отшатнулась, отступая спиной к ночному-столику возле кровати и, дернув на себя ящик, схватила спрятанный им туда накануне тяжелый пистолет прежде, чем он успел сообразить, что она затевает. Одним молниеносным движением она нацелила пистолет ему в живот.

Бэрк замер. Если бы любая другая женщина стала угрожать ему пистолетом, он бы посмеялся и отобрал у нее оружие. Но по глазам Кэт было ясно видно, что она готова на убийство, а рука, маленькая женская ручка, сжимавшая пистолет, не дрожала.

– Кэт, – сказал он тихо, – не будь дурой.

– Я уже была дурой, – ответила Кэтрин таким же тихим и ровным голосом, – но больше это не повторится. А теперь медленно пройдите в гардеробную, майор Бэрк.

Она кивком указала ему на комнатушку, находившуюся справа от нее, при этом ни на секунду не упуская из виду цели.

Он сделал еще одну попытку.

– Если ты сбежишь, тебя поймают и тогда уж точно повесят. Неужели ты этого не понимаешь? Ты ведешь себя неразумно и таким образом сама подписываешь себе приговор, любовь моя. Позволь мне отвезти тебя в Ланкастер, и я скажу начальнику гарнизона, что ты – Вавилонская блудница собственной персоной. И тогда тебя отпустят.

Губы Кэтрин сложились в недобрую улыбку.

– А вы и впрямь меня за дуру держите, не правда ли, майор? Но я не собираюсь с вами спорить. Ступайте в ту комнату, или я вас пристрелю!

Бэрк ей поверил. Тщательно обойдя ее кругом, он попятился к гардеробной. Кэтрин следовала за ним на почтительном расстоянии. Когда он остановился на пороге, собираясь еще что-то сказать, она покачала головой и пистолетом дала ему знак войти внутрь.

Ключ был вставлен с внутренней стороны. Бэрк остановился, упираясь спиной в спинку стула. Дальше отступать было некуда. Между ним и дверью оставалось пространство всего в три фута. Кэтрин прикрыла дверь почти полностью и осторожно потянулась левой рукой, чтобы достать ключ, не переставая в то же время целиться в него правой. Но в то самое мгновение, как она вытащила ключ, Бэрк внезапным толчком захлопнул дверь, прищемив ей запястье правой руки, и пистолет выстрелил. Из-за двери раздался болезненный стон, распахнув ее настежь, она увидела, как он валится прямо на зеркало, а по лбу у него струйкой стекает кровь.

Кэтрин закричала от ужаса.

Казалось, не прошло и секунды, как горничная, та самая, что утром приносила им завтрак, вбежала в комнату.

– О, мэм, что случилось? Я слышала…

Ее голос осекся: она заметила Бэрка и дымящийся пистолет в руке Кэтрин. Глаза служанки округлились от ужаса, из широко раскрытого рта, как будто сами собой стали вылетать частые, короткие, пронзительные вопли. Кэтрин в панике уронила пистолет и, проскользнув мимо непрерывно орущей горничной, выбежала в коридор. Мужчина в халате попался ей навстречу и проводил ее изумленным взглядом. Со свистом рассекая воздух, она одним духом слетела вниз по ступенькам и замерла как вкопанная, увидев, что все постояльцы гостиницы глазеют на нее с раскрытыми ртами. Некоторые начали подниматься из-за стола, чтобы подойти к ней.

– Несчастный случай! Мой муж… Он чистил пистолет… Тут доктор есть? Помогите, он истекает кровью!

– Я доктор, – провозгласил почтенного вида пожилой господин с несколько сутулой осанкой. – Какая комната?

Он отодвинул свой стул и промокнул губы салфеткой.

– Второй этаж, по… последняя комната справа!

Бросив взгляд наверх, Кэтрин увидала на верхней ступеньке горничную Труди. Захваченная жестоким приступом икоты, служанка не в силах была говорить и лишь безмолвно тыкала в нее пальцем.

– Я поеду… за бинтами! – торопливо вскричала Кэтрин. – Возьму лошадь!

С этими словами она выскочила за дверь и опрометью бросилась за угол, на конюшенный двор.

Кобылу она нашла легко, а через минуту отыскала и уздечку.

– Эй, в чем дело? – спросил грубоватый верзила конюх, доедавший свой ужин при свете лампы в кладовой, где хранилась упряжь.

– Несчастный случай! Мой муж ранен, мне надо съездить за доктором. Погодите, это моя лошадь!

Кэтрин заступила дорогу конюху, когда он попытался ее остановить. На седло времени не оставалось. Она вывела лошадь во двор и вскочила ей прямо на спину.

– Задержите эту женщину! Остановите ее! – раздался визгливый крик.

Какой-то мужчина выбежал из-за угла и встал, закрывая выезд со двора. Кэтрин яростно всадила пятки в бока кобыле, и та рванулась вперед. Мужчина испуганно отскочил в сторону, лошадь и наездница стремительно промчались мимо. Кованые копыта высекали искры из мощенной булыжником дороги. Они галопом миновали фасад гостиницы, и Кэтрин краем глаза успела заметить кучку людей, столпившихся в дверях и провожавших ее глазами. Она еще ниже склонилась над шеей лошади и торопливым шепотом принялась уговаривать ее прибавить шагу. Очень скоро крики у нее за спиной утихли. Кэтрин во весь опор неслась в обратном направлении по той же дороге, по которой совсем недавно ехала сюда вместе с Бэрком.

Дождь прекратился, ночной воздух был влажен и прохладен. Клочковатые облака заслоняли луну; пришлось замедлить бег, иначе кобыла в темноте могла в любой момент угодить в канаву. Проехав рысью минут десять, Кэтрин добралась до развилки, которую запомнила еще позавчера. Налево шла дорога на Кезвик, так сказал ей Бэрк. Она остановилась в нерешительности. Инстинкт подсказывал, что надо ехать направо, на северо-восток, к дому. Но разум говорил, что именно этого враги от нее и ждут. Именно там ее в первую очередь и будут искать. Лучше покамест свернуть на северо-запад, обогнуть залив Солуэй-Ферт, а может быть, и пересечь его на лодке, если таковая найдется, и лишь после этого поворачивать на восток, к Эдинбургу.

С тяжким вздохом она повернула кобылу налево.

Дело пошло быстрее, когда луна вырвалась из туманной пелены облаков, но вскоре ее вновь затянуло тучами, и Кэтрин пришлось опять перейти на рысь. Единственными ее спутниками в эту нескончаемую ночь были хищные совы да их незадачливые жертвы. На рассвете она отвела кобылу в небольшой лесок, чтобы дать ей отдохнуть. Только там, прислонившись к дереву и съежившись от пробирающей до костей утренней сырости, положив голову на подобранные к груди колени, она наконец вернулась мыслью к тому, о чем не позволяла себе думать все это время. Дрожа от потрясения, девушка вновь и вновь переживала в уме ужасную сцену. Ее одолели рыдания, слезы безудержно катились по щекам. Ей пришло в голову, что лучше уж было не убегать, пусть бы ее поймали и повесили. Конечно, она не хотела спускать курок, у нее такого и в мыслях не было, да она бы и не смогла, даже если бы захотела, но положения дел это не меняло. Страшная правда заключалась в том, что она убила Джеймса Бэрка.

Пронизывающий ветер обдувал раскисшую от дождя землю, над головой проплывали темно-серые, словно пушечные стволы, тучи. Они ползли па запад, как будто стремясь поскорее закрыть все еще пробивающийся на горизонте водянистый свет. Поросшие мхами и лишайниками валуны походили на спящее стадо коров. Вздувшийся ручей залил свои крутые берега, в воздухе остро чувствовался запах влажной земли. День клонялся к вечеру.

Внезапно ветер налетел шквалом, заставив Кэтрин поежиться и тесно прижаться к лошади. Кэтрин с силой стиснула зубы, чтобы они не стучали. Она тупо смотрела прямо перед собой, не замечая ничего вокруг и думая лишь о том, что надо двигаться вперед. Сырость пробирала ее до самых костей, волосы растрепались и стояли над головой подобно нимбу. Время от времени с ее посиневших губ срывался стон, но ледяной ветер тотчас же уносил его прочь. Ее лихорадило от голода, усталость давила на плечи, словно мешок камней, в теле не осталось ни единой косточки, которая не кричала бы от боли при каждом шаге измученной кобылы.

Она почти достигла Кезвика, по ее расчетам, до него оставалось не больше часа пути, но, как ни странно, чем дальше, тем больше ее охватывало ощущение бесцельности происходящего. Оно усиливалось с каждой милей. Ей вдруг стало безразлично, что ждет ее в конце пути. Кэтрин безвольно и вяло спрашивала себя, к чему вся эта суета и спешка, неужели это так важно, поймают ее или нет? Содрогнувшись, она попыталась изгнать из головы тягостную мысль, но безуспешно. Внутренний голос продолжал настойчиво и неумолимо твердить, что в Эдинбурге ее, в сущности, никто не ждет. Так зачем же она так упорно стремится туда попасть? Что она там забыла? Дом, который никогда не считала своим? Сумасшедшую мать, которая ее не узнает? Ведь именно тоскливое, беспросветное одиночество не в последнюю очередь толкнуло ее на эту авантюру, возобладав надо всеми остальными соображениями. Вслед за тем пришла новая мысль, нелепая и безосновательная, но поразившая ее в самое сердце: она подумала, что смерть идет за нею по пятам, забирая по дороге всех, с кем ей когда-либо приходилось соприкасаться: сначала семью и близких, а теперь вот единственного человека, который…

На этом ее размышления оборвались. Разум отказывался следовать по пути, ничего не сулившему, кроме боли. Выплакав два дня назад все свои слезы в приступе безутешного горя и угрызений совести, она заставила себя оцепенеть, не ощущать ничего, кроме тяжкой поступи лошади, леденящего душу холода и сырости, неумолимого голода и невероятной усталости. Нельзя было позволить себе даже думать о том, что она натворила в Гельвеллине, иначе можно просто сойти с ума. И уж тогда-то ее точно поймают. Избежать плена – вот единственная цель, которая у нее еще осталась. Вот, что придает ее существованию хоть какой-то смысл.

Незнакомое цветовое пятно, мелькнувшее где-то справа, на самой границе обзора, внезапно привлекло ее утомленное внимание. Она выпрямилась, прищуриваясь, и с трудом разглядела вдали, за чахлыми деревьями рощицы, что-то похожее на полуразвалившийся дом, возможно, заброшенный коттедж. Сквозь голые ветки виднелся угол соломенной крыши, а опустив глаза, Кэтрин заметила ответвлявшуюся от дороги тропинку, едва различимую в заглушавшей ее сорной траве. Она вскарабкалась на лошадь и направила ее на эту тропинку. Будь что будет. Опасливо пробираясь через рощу, прислушиваясь на ходу к каждому шороху, девушка выехала на опушку и, оказавшись в двадцати футах от коттеджа, остановилась. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь вздохами ветра в оставленном позади лесу. Внимательно осмотрев убогое строение, она отметила, что единственное окно закрыто ставнем, а полуотворенная дверь висит на одной петле. Только потом ей бросилась в глаза поднимавшаяся из полуобвалившейся каменной трубы тоненькая струйка дыма. И опять безнадежность сомкнулась над нею подобно могильному савану. Дом был обитаем, а это означало, что ей нельзя в нем показаться.