Тобольск в те времена был центром огромного края. Губернаторствовал там ставленник Петра – Матвей Петрович Гагарин. Край был богатый. Железные и оружейные заводы появились там раньше, чем в Туле. Большакову сразу нашлась работа. Словом, он сам и семейство его не бедствовали.

Меж тем после славных побед царя, особливо после полтавской баталии, в Тобольск стали поступать пленные шведы. Это ведь проблема, разместить в России целую пленную армию. В основном селили их, где поближе в столице, в Вятке, Сызрани или в Саратове, но большая часть этих несчастных пошла именно в Сибирь.

Если бы Николь имела возможность заглянуть в дело следственной комиссии по «рассмотрению преступлений бывшего губернатора Сибири князя Гагарина», безжалостно казненного Петром за воровство и лихоимство, то она нашла бы там имя своего отца. К опросным листам были присовокуплены расходные книги, в которых скрупулезно отмечалась раздача денег пленным шведам. Вот, пожалуйста: «Генерал Крейц отправил в Тобольск 163 рубля капитану Готфриду Крейцу. 1712 год». Деньги пришлись очень кстати. Николь (если хотите Наталье), по матери Большаковой, как раз исполнилось три года.

По государеву указу пленным шведам полагалось на кормление «две деньги в день и пол-осьмины муки в месяц». Скудно, голодно, но шведское правительство старалось, как могло, облегчить участь соотечественников. Высокопоставленных шведских пленных царь оставил в Москве. Им и приходили деньги из Швеции, а они в свою очередь рассылали королевские субсидии по всей России. Понятное дело, король на многое не расщедрится, основное воспоможествование шло от родственников пленных шведов.

Готфрид Крюйс приходился генералу Крюйсу племянником. Это родство помогло несколько сократить время ссылки, но не намного. Основная масса шведов вернулась домой уже после 1721 года, когда был заключен Ништадтский мир, а Готфрид с дочкой и женой вернулся на родину в 1719 году.

Десять лет плена… Их надо как-то прожить. Если бы не любовь к младшей Большаковой – Машеньке, не перенес бы капитан Крюйс всех тягот сибирской жизни. Любовь была горячей, стремительной. Родители не препятствовали их любви. Одна незадача, поп категорически отказался их венчать, поскольку Готфрид принадлежит в вере протестантской. А как дите крестить?

Позднее пленных шведов пригласили на государеву службу. Можно было идти служить «до отпуска», то есть до возвращения на родину, брали также и на постоянную службу с получением хорошего жалованья. Иные из пленных откликнулись на призыв русского царя. Были случаи даже массового перехода на русскую службу, пример тому, драгунский полк в Казани и шведский эскадрон в Тобольске. Но большинство пленных не пошли служить русскому царю. Обязательным условием перехода на русскую службу было принятие православия. Шведы предпочитали прозябать в голоде и холоде, служить на алапатьевских железных рудниках, где люди мерли как мухи, но оставаться в вере отцов. Варяги, сильные духом, что и говорить.

Готфрид не был слабаком, просто он решил, что у него нет выбора – как же его Мария будет с ним жить не венчанной. И потом, ребенка-то надо крестить! А уж раз стал православным, то надо у русских и деньги зарабатывать. Разная была служба: и торговал, и питейными делами занимался, и работал при посольском дворе у китайских посланцев.

Потом генерал Крюйс добился перевода племянника на гражданскую службу при коллегии в Москве. Готфрид получил пять рублей прогонных денег и отбыл с семейством в дальнюю дорогу. В столице капитан Крюйс был зачислен в Ревизион-коллегию асессором.

Все это, как умела, и рассказала Николь Матвею. Матвей слушал со вниманием, щеки его пылали. Да и как иначе? От этой удивительной истории весь огнем вспыхнешь.

– Ну а дальше ты все уже знаешь.

– А Париж? Расскажи про Париж!

– Это не интересно.

Увлеченные повествованием, мы потеряли агента Петрова, пора рассказать о его мытарствах. Трудно наблюдать за объектом, если тот не пеший, а в карете. И не когда бы он не нашел усадьбы с условным названием «Клены», если бы не побывал здесь накануне. Какой леший туда его занес? Образ лешего принял Шамбер, за которым маленький агент следовал по пятам. Что понадобилось Шамберу в пустой усадьбе, он не знал. А тут сверкнула молнией мысль, как озарение, честное слово – да это же место их шпионского схода!

И тут все шары сразу в лунки упали. В этом пустом доме они и назначают свидания – и незнакомка из Данцига, и Шамбер, и враг отечества князь Козловский. За какую мзду продался этот иуда врагам нашим? Все за те же сорок серебряников. Ах, блудодейство! И какова наглость! Врать их сиятельству, что потерял депешу по дороге! Не потерял, а сам отдал в руки хорошенькой незнакомке.

Петров ни на минуту не сомневался в своей догадке. Если человеку только своим умом удалось вычислить Шамбера и найти его логово, то он каждую свою версию находит непреложной. А тут факт налицо. Освещенное окошко легко найти. Вон они, голубки, лежат и целуются.

Теперь его мучил только один вопрос – сразу донести до ушей их сиятельства про измену Козловского или погодить? С одной стороны, ему нужна помощь. В одном лице сразу за всей шайкой не уследишь. Но с другой – много людей, много бестолковости. Начнут слежку вести без должного усердия, собранные факты сопоставлять не сообразно их значимости и угробят дело. И опять же, навар-то придется делить на всех!

7

И жил бы он себе припеваючи до осени, если б в одно пасмурное утро не явился на взмыленной лошади фельдъегерь с пакетом. Миниха срочно вызывали в столицу. Объявлена была и причина этой спешки – беглый король Станислав сыскался в Кенигсберге. Других подробностей по этому поводу в депеше не было. Миних был возмущен до глубины души. Он, фельдмаршал, должен был узнать эту новость первым, а умники из Петербурга даже не удосужились внятно описать суть дела! Варвара Елеонора велела закладывать карету.

Прежде чем Миних с супругой доскачет до Петербурга и явится во дворец, расскажем вкратце историю побега несчастного короля Станислава Лещинского. О многих унижениях и бедах короля Миних так никогда и не узнал, но мы-то знаем. Более поздние авторы ознакомились с мемуарами того времени, и даже романы об этом написали.

Когда Станислав вступил под защиту Данцига, жители города поклялись, что отдадут жизнь, но не выдадут его русским. На патриотическом подъеме клятвы давать легко, а умирать никому не хочется. Пали последние форты под натиском врага, и стало ясно, что города не удержать. Тут король и объявил, что возвращает славным данцигцам их слово.

Теперь Станиславу самому надо было думать о собственной безопасности. Бежать – один путь, но как выйти из города, окруженного со всех сторон врагами? Посыпались различные предложения, и все они были в той или иной мере экзотическими. Одна из дам, Королина Чанская, пфальцграфиня Померанская, предложила королю одеться мужиком, сама она согласилась тоже облачиться в крестьянское платье и сыграть роль его жены. Решили женщин в это дело не мешать, но от маскарада не отказались.

Французский посланник маркиз Монти взял на себя роль режиссера. Король оставил свой дворец и переселился к нему в дом. Все дело велось в крайней секретности. О побеге короля знал только очень ограниченный круг лиц. Маркиз сам занялся гардеробом Лещинского. Ему достали рубаху грубого полотна, старый кафтан, видавшую виды крестьянскую шапку. Дело было только за сапогами. Кажется, такая малость, а она порядком попортила нервы французскому посланнику. Монти сам лично занялся поиском сапог: они должны были быть грубыми и поношенными, но поношенными настолько, чтобы их было не стыдно предложить Их Величеству.

Непонятно, каким именно виделся маркизу искомый образец крестьянской обуви, только он вдруг увидел его на ногах одного из офицеров. Но не разувать же его! Монти подкупил денщика офицера, и тот выкрал у хозяина его обувку. Но ужас – сапоги оказались малы. В конце концов, короля обули в старые сапоги камердинера маркиза.

Вся эта история подробно описана Дюма-отцом в хронике «Людовик XV и его эпоха». Может быть, Дюма со свойственным ему размахом и широтой присочинил что-то для красного словца, но не в этом дело. Мне показалось интересным внимание великого писателя к этому историческому событию. Французов волнует история Лещинского и осада Данцига. Дюма с горечью пишет, что Россия и Австрия (нам всегда отводится роль союзника) нанесли Франции сокрушительное поражение. Русских авторов осада Данцига никак не заинтересовала – так… проходной момент истории. У нас были куда более славные победы.

Итак, король облачился в старые камердинерские сапоги и, имея в кармане двести дукатов, вышел в ночь навстречу опасностям. На углу улицы его уже ждал генерал Штейнфлихт, которому выпала честь сопровождать короля. Естественно, генерал тоже был обряжен в крестьянина.

Комендант крепости (чином майор, национальностью швед) согласился содействовать побегу, он помог королю миновать караул. Все трое вышли из города в заранее условленном месте. У рва за крепостными стенами их ждали две лодки с сопровождающими. Эти люди играли роль шкиперов, поскольку знали, как добраться до прусского городка Мариенвердер.

Король сам сел за весла, верный Штейнфлихт ему помогал. Беглецы рассчитывали быть к утру на противоположном берегу Вислы. Но опасности и унижения на этом не кончились. Лодки отплыли от осажденного города всего на милю, когда провожатые заявили, что по каким-то только им видимым приметам дальше плыть опасно. Может быть, погода им не понравилась? На берегу стояла убогая хижина, и они предложили остановиться здесь на ночлег, а на заре плыть дальше.

В словах провожатых королю чудился явный подвох, но делать было нечего. Пришлось уступить. В хижине обретался не только хозяин, человек простой и грубый, но двое других, как пишет Дюма, «полубродяг, полуцыган». Словом, общество было не только неподходящее, но и опасное.

Ночь король провел сидя на лавке, в нетерпеливом ожидании утра. Но на заре вновь возобновилась бомбардировка Данцига. Весь день король слушал гул обстрела и ждал – вот-вот и его придут арестовывать. Но ничего, обошлось. Ночью они, наконец, сели в лодки и благополучно переплыли Вислу. Были еще приключения, но их не имеет смысла описывать.

Король жив, да здравствует король! И это развязывает всем руки. Игра продолжается!

8

Первый намек, объясняющий холодный прием государыней Миниха, был сделан камер-фрау императрицы Юшковой. Про камер-фрау не скажешь, что она приятельст вовала с Варварой Елеонорой, но относилась к супруге фельдмаршала с уважением и иногда заезжала в их дом на Васильевском попить кофейку и посудачить о жизни. Она и сказала, как бы между прочим, что фельдмаршал потому не обласкан государыней, что Ее Величество зело боится нового выступления Лещинского и во всем винит Миниха. И вообще с этим побегом дело темное. А люди у нас знаете какие? Половину недослышат, половину не поймут, а потом болтают, что кому на ум взбредет, словом, всякие нелепицы.

– Да что ж болтают-то? Супруг мой уже ответил на все вопросы, касаемые этого побега. И был понят и прощен государыней. Сколько же можно воду в ступе толочь?

Юшкова на это ничего не ответила и очень ловко ушла от разговора на эту тему. Елеонора не стала рассказывать мужу об этом визите. Зачем волновать супруга понапрасну? Он и так плохо спит.

Но Миних вскоре сам узнал горькую правду, и сообщил ее ему никто иной, как развеселый шут и скрипач по прозвищу Педрилло. Прежде чем продолжить наше повествование, я хочу рассказать о важной примете двора Анны Иоанновны – болтушках и балагурах, уродах и карлицах, трещотках и дураках, словом, целого отряда странных людей, развлекающих императрицу. Именно они вызвали особое порицание и раздражение потоков.

Иметь одного шута королю не только пристало, но и необходимо. Недаром шут короля Лира чуть ли не любимый персонаж шекспировской трагедии. А про Анну Иоанновну говорят – «институт шутов», «грубое время, грубые нравы». Не в защиту, но хотя бы ради справедливости спрошу: «А институт любовников Екатерины Великой вам более по нраву?» Там ведь тоже при дворе имелись специальные люди, которые отслеживали передвижение красивых, рослых гвардейцев, смотрели за ними в оба глаза и ждали ответственного момента, а уловив этот миг, хватали избранника за руку, тащили к лекарю на обследование, а оттуда прямиком вели в спальню императрицы. А как вам нравятся потехи Петра Великого? На Святках в 1694 году Москва была напугана до полусмерти скоморошьим царским выездом. Петр женил шута Тургенева на дьячей жене. И не поймешь сразу, в шутку женили или всерьез, потому что поезд сопровождали бояре, окольничие, думные, словом, лучшие люди государства. Заправляли всем «птенцы гнезда Петрова». Ехали на собаках, козлах, свиньях в платьях из мочал и лыка, в сапогах, плетенных из соломы. И все это с шумом, смехом, матом и глумливой музыкой. Петр любил «пошутить». Его пьянки непременно сопровождались унижением подданных, глумлением над церковью, откровенной жестокостью и прочей гадостью. А на утро вставал с похмельной головной болью и начинал вершить государственные, в большинстве своем вполне разумные дела.