Тара О'Делл - Прекрасная саксонка

Жобер пришел в ярость. Ему хотелось схватить стражника за горло и размозжить ему голову о стену.

– Где другой часовой? Или он тоже пьян?

– Милорд, – попытался объяснить Озберт, – мы не собирались напиваться. Но вино так быстро ударило в голову...

– Думаешь, оно было отравлено?

– Отравлено? Нет. Зачем Голде травить нас? Просто... – он застонал, – я никогда не пробовал такого крепкого напитка. Саксы делают его из меда. Я слышал, что напиток этот крепкий, но никогда не думал, что со мной такое случится.

– Кто такая Голда?

– Ткачиха, – простонал стражник. – Такая смазливенькая.

Озберт закрыл глаза.

Жобер с отвращением смотрел на него. Уже забрезжил рассвет.

– Нужно вычистить конюшни, – сказал он, оглядывая двор. – Я хотел направить на эту работу саксов, но ты и твой товарищ сделаете эту работу вместо них.

– Чистить конюшни? Сегодня? – взмолился Озберт.

Жобер отлично понимал, почему он так приуныл. Выгребать месяцами накопившийся навоз и гнилую солому – работа неприятная в любое время. Но если у человека тяжелое похмелье, она оборачивается сущим адом.

– Принимайся за работу. А я разбужу другого стражника и сообщу ему приятную новость.

Озберт с трудом поднялся и торопливо удалился. Второго часового Жобер обнаружил неподалеку: тот храпел, прислонившись спиной к крепостной стене. Пинок под ребра быстро поставил его на ноги.

После ухода второго стражника Жобер нашел на земле пустую флягу, поднял ее и понюхал.

Медовый напиток. Жобер слышал о нем, хотя сам никогда не пробовал. Говорили, что он в несколько раз крепче вина. Зачем, интересно, потребовалось этой Голде угощать их медом именно этой ночью? Интересно! А в состоянии ли работать сама ткачиха или у нее тоже болит голова?

Жобер заглянул в помещение, где обычно ткали шерсть. Там никого не было. Он вернулся в дом и приблизился к отгороженному занавеской углу, где спали незамужние женщины. Некоторые уже проснулись и заплетали друг другу косы. Увидев его, все замерли.

– Мне нужна Голда, – сказал он.

Все покачали головами, дав ему понять, что ее здесь нет.

Он вышел во двор и заметил женщину, торопливо направлявшуюся через двор к ткацкому сараю.

Он нагнал ее и, схватив за руку, развернул лицом к себе.

На него глядели широко расставленные янтарные глаза. Прядь рыжеватых волос выбилась из-под капюшона плаща.

Смазливенькая, сказал про нее Озберт.

– Ты Голда? – спросил Жобер. Женщина улыбнулась.

– Где ты взяла мед? Что ты сделала с часовыми?

Она продолжала улыбаться. Или ни в чем не виновата, или не боится, что он ее накажет.

Жобер отпустил ее руку. Незнание саксонского языка очень мешало ему. Вот и сейчас он не мог как следует допросить женщину.

Она призывно облизала красиво очерченные губы, и Жобер почувствовал напряжение в паху. Он подумал, не принять ли ее приглашение. Но сразу же с отвращением отпрянул от нее. Она, наверное, уже ублажила обоих стражников. Как бы он ни изголодался, у него не было желания брать эту девицу.

Эдива увидела, что норманн догнал Голду и наклонился к ней, будто прошептал на ухо что-то ласковое, потом ушел.

Она торопливо отпрянула от окна. Ей не хотелось, чтобы он заметил, как она подглядывает за ним и его любовницей.

Эдива вышла из ткацкой и, завернув за угол, увидела норманна. Он, очевидно, только что вошел в ворота, потому что сапоги его были испачканы грязью, а волосы растрепались под порывами ветра.

Заметив, что он направился к амбарам, она вспомнила, что послала туда Голду – принести немного вайды (Растение, используемое в качестве натурального синего красителя.), чтобы приготовить краску. Она представила себе, что произойдет, если эти двое встретятся. Конечно, они найдут какое-нибудь уединенное местечко, чтобы спариться, словно животные. Уже несколько дней норманн рано вставал, и Эдива была уверена, что утром он первым делом бежал на свидание с Голдой.

Это ее не касается. Если норманну желательно утолить свою похоть с этой потаскухой, готовой на все, это его дело. Она не расскажет ему, что Голда шпионит здесь для ее братьев. Пусть он сам узнает об этом.

Она уже подошла к дому, но вдруг резко остановилась. Голда ее служанка. Если Бревриену хочется развлекаться с девками, то пусть выбирает таких, которые закончили свою работу!

Эдива направилась к амбарам. Она увидела, что норманн вышел из коптильни – он был один. Встретился с ней взглядом и улыбнулся. Она пробормотала что-то насчет трав, которые нужны для крашения, и хотела пройти мимо. Но он схватил ее за руку.

– Тебя-то мне и надо, хозяйка. Я был в загоне, там сейчас отбраковывают нагульный скот. Пора начинать забой и заготовку мяса. Мне потребуется твоя помощь, леди Эдива. Скажи, где вы храните соль? – Его зеленые глаза пытливо смотрели на нее. – Надо заготовить мясо до наступления зимы. Если мы этого не сделаем, всему населению Оксбери придется голодать.

Он держал ее за локоть. Эдива чувствовала сквозь тунику силу его пальцев. По ее телу пробежала дрожь.

Этот разговор она оттягивала, как могла. Но он прав: необходимо сделать припасы на зиму. И она, тяжело вздохнув, сказала:

– Соль хранится под полом в часовне.

– Проводи меня туда.

Они пошли рядом, и Жобер все не отпускал ее руку. Вдруг он остановился и взглянул на небо.

– Будет буря. Бурей пахнет в воздухе.

Эдива подумала о своих братьях и других мятежниках, живущих в лесу. Плохо придется им, когда начнутся осенние дожди. А она живет в тепле и безопасности, спит в спальне Леовайна вместе с врагом.

Норманн придержал дверь часовни, ожидая, что она войдет. Но она замешкалась на пороге.

– Что случилось?

Она покачала головой и вошла внутрь.

Следом за ними ворвался холодный ветер, подняв с пола пыль. Норманн закрыл дверь, взял свечу, горевшую у входа, и зажег от нее свечи, стоявшие в подсвечниках по обе стороны нефа.

У Эдивы защемило сердце. Эта часовня была мечтой ее матери. Она хотела, чтобы у них была «настоящая» церковь, и Леовайн исполнил ее желание. Помещение было украшено красивой росписью, деревянные своды потолка – искусной резьбой, окна в форме трилистника, прорубленные высоко в выкрашенных белой краской стенах, были застеклены драгоценным розовым стеклом – каждая деталь была исполнена с таким совершенством, словно предназначалась для кафедрального собора.

Когда-то здесь был свой священник, отец Саксфрид, направленный сюда винчестерским епископом. Он умер задолго до битвы при Гастингсе, после чего произошло столько всяких событий, что заменить его так и не удалось.

С тех пор часовней не пользовались. Эдива иногда приходила помолиться, но вот уже несколько месяцев не бывала здесь.

Норманн, задрав голову, осматривал высокий сводчатый потолок. На его лице было написано восхищение, даже благоговение. Эдива почувствовала некоторую гордость. Мать оставила после себя достойное наследство.

– Ты сказала, что соль спрятана в часовне, – напомнил норманн. – Где именно?

Ей очень хотелось отказаться, но она не посмела. Непростительно вынуждать ее соплеменников обходиться зимой без мяса.

Она показала рукой на пол, выложенный в виде орнамента каменными плитами, в центре которого лежал квадратный камень.

Норманн подошел к указанному месту. Вынув кинжал, он принялся с его помощью приподнимать плоский камень. Эдива наблюдала за его работой, и ее настроение ухудшалось с каждой минутой. Не следовало говорить ему о тайнике, устроенном отцом. Надо было пойти сюда ночью одной и вынуть бочонок с солью. Что с ней происходит? Почему она продолжает помогать норманну?

Жобер громко выругался, прищемив плитой пальцы.

– Помоги мне, – сказал он.

Она опустилась на колени рядом с ним. Они вместе сдвинули в сторону каменную плиту. Он показал жестом, чтобы она достала из тайника деревянный ящик.

Она попыталась, но не смогла. Он кряхтя сдвинул до конца плиту и, засунув в тайник руку, ухватился за ящик с другой стороны. Вместе они вытащили ящик и поставили на пол.

Под ящиком стояло несколько бочонков, переложенных соломой. Норманн открыл кинжалом крышку одного из них и удивленно хмыкнул. Соль. Потом его внимание переместилось на деревянный ящик.

Орудуя кинжалом, он вскрыл ящик. Внутри находилось несколько мешочков. Он стал вынимать их. Там были пергаментные свитки – дарственные, полученные от саксонских королей, которым служила ее семья.

В одном из мешочков что-то звякнуло. Жобер улыбнулся и отложил его в сторону.

Он вскрыл последний мешочек и, заглянув в него, осторожно высыпал содержимое на пол. Богатство древнего рода Леовайна поблескивало и мерцало в свете свечей: кольца, колье, кинжалы с рукоятками, украшенными драгоценными камнями, золотые пряжки и броши.

У Эдивы защемило сердце. Должно быть, ее отец спрятал здесь сокровища перед отъездом в Гастингс. И теперь они принадлежали норманнам, их врагам.

«Предательница», – шептал ей внутренний голос. Лучше уж было позволить всем им голодать зимой, чем приводить его сюда.

Она подняла глаза и увидела, что норманн смотрит на нее с выражением благоговения и благодарности. Ей хотелось плюнуть ему в лицо.

– Я не знала, что это находится здесь, – сердито прошипела она. – А если бы знала, то под пытками не сказала бы тебе об этом.

– Ну что за мегера! – воскликнул он.

Ей хотелось расплакаться. Она предала семью, выдав тайник. И все это ради человека, который считает ее настоящей мегерой.

Повернувшись, Эдива выбежала из часовни. Она запыхавшись влетела в зал и, провожаемая удивленными взглядами, поднялась по лестнице. Войдя в спальню, она с грохотом захлопнула за собой дверь. Подумала, не запереть ли ее, но потом решила, что не стоит беспокоиться. Зачем? Норманн явится не скоро, он еще долго будет любоваться привалившим ему богатством.

Эдива бросилась на кровать и зажала себе рот руками, чтобы не расплакаться. Если бы ее сейчас увидели братья, они очень удивились бы. Они считали, что она сильная. Сорвиголова – вот как они ее называли.

А она вовсе не сильная. Трудно всегда думать обо всех и стараться не показать, что тебе самой плохо.

Ах, как ей не хватало сейчас отца! Он всегда был надежной опорой. Казалось, что он надежен и вечен, как горы вокруг. Но его не стало. И она должна все заботы нести на своих плечах. Иногда она думала, что не выдержит, но разделить эту ношу было не с кем. Даже если бы ее братьям удалось вернуть Оксбери, они не стали бы помогать ей вести хозяйство в поместье. Их интересовали лишь собственные удовольствия, почет и власть. О том, чтобы Оксбери и его население благоденствовали, придется заботиться ей самой.

Она медленно поднялась и села. По крайней мере у нее есть цель в жизни: добиться процветания Оксбери, несмотря на присутствие норманнов.

Скрипнула дверь. Эдива вскочила на нога и успела отбежать к стене.

Ей не хотелось, чтобы он заметил, как она расстроена.

– Эдива? – Жобер вошел в комнату.

Эдива, встав на колени, открыла нижний ящик комода, сделав вид, будто что-то ищет в нем.

– Леди Эдива, я хочу поговорить с тобой.

Она, не обращая на него внимания, продолжала вынимать и разглядывать куски ткани. Он подошел к ней и попытался взять за плечо. Она отпрянула от него.

– Черт побери! Я стараюсь вести себя вежливо!

Она почувствовала, что он начинает злиться. Тем лучше. Пусть поймет, что она не намерена подчиняться ему, если это ее не устраивает.

– Значит, все начинается сначала: ты не подчиняешься мне, фыркаешь на меня, как дикая кошка? – Он тяжело вздохнул. – Я не хочу, чтобы так продолжалось, Эдива.

Мне надоело, что в ответ на мое почтительное отношение я не получаю должного уважения.

– Уважения?! – воскликнула Эдива, выпрямляясь. – Разве можно уважать жадного, похотливого наглеца?

– Почему ты называешь меня похотливым? Что, я не соблюдаю условия нашего соглашения? Ведь я к тебе даже не прикоснулся!

Эдива замерла. Ей очень хотелось сказать ему, что его любовница – саксонская шпионка. Но тогда ей пришлось бы рассказать, откуда ей стало известно о предательстве Голды.

Его глаза вспыхнули гневом.

– Вижу, все мои попытки наладить отношения напрасны. Пустая трата времени. Мне не следовало спасать тебя. Надо было оставить гнить в подземелье!

Он повернулся и направился к двери, но споткнулся о скамейку. Выругавшись в сердцах, он схватил скамейку и швырнул ее в стену.

– Остановись! – крикнула она. – Нечего ломать то, что тебе не принадлежит! Здесь ничего твоего нет! Все, что ты видишь в этой комнате: мебель, сундук, одежда, все драгоценности, найденные в часовне, – все это принадлежит мне! Я наследница Оксбери, и я буду распоряжаться здесь, как сочту нужным!

Он снова приблизился к ней и произнес с убийственным спокойствием: