Мебель была обита шикарной темной кожей. Она была невероятно мягкая, и каждое кресло было достаточно велико, чтобы вместить двоих человек… на случай если кто-то из нас пригласит красотку с главного танцпола. Официантки, одетые во все что угодно – от латексных бикини до ничего, разносили подносы с напитками. Наша хостес Джиа начала вечер в кружевном красном пеньюаре и трусиках, украсив волосы, уши и шею какой-то изысканной бижутерией, но такое ощущение, что каждый раз, проверяя, как наши дела, она что-то снимала с себя.

Я не завсегдатай в такого рода местах, но даже я понял, что это не банальный стрип-клуб. Он чертовски впечатлял.

– Вот в чем вопрос, – произнес Генри, перебивая мои мысли, – когда будущему жениху светит лэп-дэнс?

Все вокруг начали подбадривать меня, но я отрицательно покачал головой.

– Я пас. Лэп-дэнс мне не по вкусу.

– Как незнакомая и чрезвычайно горячая женщина, танцующая у тебя на коленях, может быть не по вкусу? – поинтересовался Генри, с недоверием распахнув глаза. Мы с братом никогда не бывали в таких клубах во время наших деловых поездок. Думаю, он был так же удивлен собственным энтузиазмом в этой части, как и моей неохотой. – Ты что, ледышка?

Я кивнул.

– Именно. Думаю, поэтому они мне и не нравятся.

– Фигня, – заявил Макс, отставив напиток в сторону и помахав кому-то в дальнем темном конце зала. – Это первый вечер твоего холостяцкого уик-энда, и лэп-дэнс – его неотъемлемая часть.

– Вы удивитесь, но на этот раз я на стороне Беннетта, – сказал Уилл. – Лэп-дэнс в исполнении незнакомки – это ужасно. Куда девать руки? Куда смотреть? Это не то же самое, что быть со своей девушкой. Это слишком безлично.

Пока Генри утверждал, что Уилл просто не знает, что такое хороший лэп-дэнс, Макс поднялся с места, чтобы поговорить с мужчиной, который словно из ниоткуда материализовался рядом с нашим столиком. Ростом он был ниже Макса – а это дело обычное – и с седеющими висками. Его лицо и глаза излучали тот тип спокойствия, который свидетельствовал, что он многое пережил и еще больше повидал. Безупречный темный костюм, губы сжаты в тонкую линию. Я предположил, что это пресловутый Джонни Френч, о котором Макс говорил в самолете.

Хотя я предположил, что они договариваются насчет лэп-дэнса для меня, я увидел, как Джонни что-то пробормотал и Макс повернулся к стене с напряженным лицом. Я по пальцам одной руки мог пересчитать случаи, когда видел Макса не в расслабленном состоянии, так что подался вперед, пытаясь понять, что происходит. Генри и Уилл ничего не замечали, сосредоточив внимание на обнажившихся танцовщицах на сцене. Наконец плечи Макса расслабились, словно он пришел к какому-то решению, и он улыбнулся Джонни со словами:

– Спасибо, друг.

Похлопав Макса по плечу, Джонни развернулся и ушел. Макс возвратился на свое место и взял напиток. Я указал подбородком в сторону двери за черным занавесом, куда вышел Джонни.

– В чем дело?

– Речь шла о комнате, – ответил Макс, – которую готовят для тебя.

– Для меня? – Я прижал руку к груди, качая головой. – Опять, Макс. Я пас.

– Ни хрена подобного.

– Ты серьезно?

– Чертовски серьезно. Он сказал, что тебе надо пройти по коридору, – Макс указал в сторону другого выхода из зала, не того, через который вышел Джонни, – и идти в «Нептун».

Я застонал, откинувшись в кресле. Хотя этот клуб производил впечатление лучшего в городе – и в любом другом месте, – в списке занятий, которым я хотел посвятить этот вечер, лэп-дэнс в исполнении случайной лас-вегасской танцовщицы котировался не намного выше, чем испорченные суши и сильное отравление.

– Просто иди по коридору, побудь нормальным мужиком и позволь какой-нибудь крошке попрыгать на тебе и потереться о твою шишку. – Макс уставился на меня, сузив глаза. – Что за дерьмо! Ты что, обделался? Это же твой мальчишник. Будь мужчиной, каким ты был когда-то!

Я внимательно посмотрел на него, удивляясь, почему он так стремится согнать меня с моего кресла, при этом не проявляя ни малейшего желания встать со своего.

– Разве Джонни не выделил комнату и тебе? Ты что, не заказал себе лэп-дэнс?

Он засмеялся, поднес скотч в губам и пробормотал:

– Это лэп-дэнс, Бен. А не визит к проклятому дантисту.

– Засранец. – Подняв свой стакан, я уставился на прозрачную жидкость. Соглашаясь на все это, я знал, что здесь будут женщины, спиртное и, вероятно, кое-какие занятия на грани дозволенного, но правда заключалась в том, что Хлоя это тоже знала. Она велела мне развлечься, и в ее глазах не мелькнуло ни тени беспокойства или недоверия. У нее не было на это причин.

Я поднес стакан к губам, осушил и проворчал: «К черту!» – перед тем как встать и направиться на выход.

Мои компаньоны оказались на удивление воспитанными и не стали сопровождать мой уход комментариями, но двигаясь к коридору слева от главной сцены, я все равно спиной чувствовал их внимание.

Сразу за дверью черный ковер сменился ярко-синим, а само помещение показалось еще более темным, чем главный зал. Стены были бархатно-черными, и маленькие хрустальные лампочки в них едва давали света, чтобы видеть дорогу. По одну сторону длинного коридора находились двери с названиями планет: «Меркурий», «Венера», «Земля»… В конце коридора у двери с надписью «Нептун» я поколебался. Женщина уже внутри? Что меня ждет – кресло или, хуже того, кровать?

Изукрашенная дверь была тяжелой, словно в старинном замке или, черт возьми, в подвале, где расположена какая-нибудь эротическая темница в готическом стиле. Чертов Макс. Я вздрогнул и повернул ручку, облегченно выдохнув, когда обнаружил, что внутри нет ни железных крестов, ни наручников, ни женщины – только длинная кушетка, в центре которой маленькая серебряная коробочка. К коробочке была привязана шелковая красная лента с белой карточкой, на которой было аккуратно написано: «Беннетт Райан».

Прекрасно. Случайная лас-вегасская танцовщица уже знает мое имя.

В коробке лежала черная атласная повязка на глаза и длинная узкая полоска бумаги со словами: «Надень это», написанными черными чернилами.

Мне надо надеть повязку ради лэп-дэнса? В чем смысл? То, что я не хотел его сегодня, не означало, будто я не в курсе, как это бывает. Если только формат не изменился за последние несколько лет, он подразумевал, что ты смотришь, а не трогаешь. Что, черт возьми, я должен делать, если у меня на глазах будет повязка, когда она войдет? Я был чертовски уверен, что трогать ее я не буду.

Я положил полоску ткани на кушетку, проигнорировав ее, и уставился на стену. Шли минуты, и с каждой из них я все сильнее убеждался в том, что нет способа заставить меня надеть чертову повязку.

Во мне поднималось раздражение. Оно гудело, ревело, вздымалось волной и полыхало. Закрыв глаза, я сделал три глубоких вдоха и потом осмотрелся более внимательно. Комната напоминала скорее шикарную раздевалку в дорогом бутике, чем место, где мужчины занимаются тем, что, как я полагал, заходит куда дальше, чем просто танец. Я провел ладонью по мягкой коже кушетки и только тогда заметил вторую записку, лежавшую в коробке под повязкой. Тем же почерком на толстой бумаге было написано: «Надень чертову повязку, Бен, не будь идиотом».

Чертов Макс. Мне что, придется сидеть тут взаперти, пока я не надену повязку и не покончу с этим? Со стоном я поднял черную ткань, обернул вокруг головы и на долю секунды заколебался, перед тем как завязать ее. Я уже строил планы, как отыграюсь на Максе. Он знает меня дольше всех, не считая членов семьи, и он в курсе, как я ценю верность и контроль. Попросить меня прийти в эту комнату и завязать глаза, не зная, что происходит? Что за говнюк.

Я прислонился к стене и раздраженно ждал, и мои уши начали улавливать звуки, которые я раньше не замечал: монотонную пульсацию музыки в других помещениях, осторожные хлопки закрывающихся и открывающихся тяжелых дверей. А потом я услышал, как ручка двери в моей комнате поворачивается и дерево нежно скользит по ковру.

Мое сердце заколотилось.

Я почувствовал аромат незнакомых духов, и моя спина напряглась от дискомфорта. Я чувствовал только запах и понятия не имел, кто здесь, и мне было неприятно от того, что я не могу ничего видеть. Женщина что-то делала у стены: я услышал шорох, слабый щелчок и затем комнату наполнила спокойная ритмичная музыка.

Теплые нежные руки взяли меня за запястья и ласково, но умело расположили мои ладони по обе стороны от моего тела. Не трогать? Да без проблем.

Я неподвижно сидел, а она скользнула мне на колени, ее дыхание пахло корицей, бедра терлись об меня, руки прижимались к груди. Так вот как это будет: я посижу с повязкой на глазах, она станцует на мне, а потом я уйду? Я постепенно начал расслабляться. Женщина двигалась на мне, ее бедра терлись о мои, руки гладили мне грудь. Я чувствовал ее тело, поэтому повязка на глазах теперь не казалась такой уж нелепой, но если бы я был любителем этого дела, меня бы раздражало, что мне не дают все рассмотреть.

Но, наверное, Макс знал, что это единственный способ сделать данный эксперимент менее раздражающим для меня. При мысли об этом желание наподдать ему под зад стало чуть-чуть меньше.

Танцовщица терлась об меня, ритмично покачивая бедрами в такт музыке и описывая круги. Она откинулась назад, вцепившись в мои плечи, чтобы сохранить равновесие, и я почувствовал всю ее тяжесть на своих бедрах, она прижалась промежностью так близко к моему члену, что я попытался как можно аккуратнее отодвинуться хотя бы на дюйм в глубь кушетки. Потом она снова села ровно, и ее грудь скользнула по моему торсу. Шеей я чувствовал ее дыхание, теплое и нежное, и хотя оно не было неприятным, я испытывал все большую неловкость. Мои первоначальные опасения, что мне придется смотреть ей в глаза, улыбаться или притворяться, что я здесь по собственному желанию, испарились, и вместо этого я отметил, что этот танец не для меня и не для нее. Она наверняка получит только деньги и ничего более, а мне благодаря повязке на глазах не придется изображать удовольствие. Я поймал себя на том, что пытаюсь прикинуть, сколько осталось до конца песни. Мелодия была незнакомой, но структура понятна, и я облегченно выдохнул, когда она устремилась к предсказуемому финалу. Оседлавшая меня бедняжка начала замедлять движения, положив руки мне на плечи.

Когда мелодия закончилась, единственным звуком, слышным в комнате, было учащенное дыхание танцовщицы.

Она собирается уйти? Мне нужно что-то сказать?

Мой живот свело от дискомфорта, и я ясно понял, что, наверное, шоу начнется именно сейчас. К моему ужасу, танцовщица наклонилась вперед и провела зубами по моему подбородку.

Тут… я замер, и мое нетерпение начало сменяться смутным подозрением.

– Привет, мистер Райан. – Она горячо дышала мне в ухо, и при звуке этого голоса я дернулся и замер. Что за хрень? Мои руки сжались в кулаки. – Мне правда очень хочется поцеловать ваши сердитые губы.

Я открыл рот, чтобы заговорить, но не смог выдавить ни слова.

Чертова Миллс.

– Я только что чуть не стерла задницу, а ты совсем не возбудился? – Она придвинулась еще ближе, лизнула меня в шею и поерзала на члене. – Вот оно как… – Она хихикнула мне прямо в шею. – Ну-ну.

Меня охватила буря чувств: облегчение и злость, шок и растерянность. Хлоя здесь в Лас-Вегасе, а не катается на лыжах в дурацком Катскилле, и она явилась сюда, чтобы увидеть меня с завязанными глазами в ожидании танцовщицы, которая будет делать ровно то, что сделала она сама: танцевать у меня на коленях, тереться о мой член. Но на этот раз я умудрился сделать с Хлоей то, что у меня каждый раз получается в моих деловых отношениях: скрывать свою реакцию, пока она не изменится на ту, которая нужна.

Я сосчитал до десяти, перед тем как спросить:

– Это что, проверка?

Она прижалась еще теснее и поцеловала меня в ухо.

– Нет.

Я не чувствовал необходимости объяснять, почему я в этой комнате. Я не сделал ничего плохого. Но все же внутри меня что-то бурлило: странное возбуждение при мысли о том, что она танцевала для меня, и злость, что она меня обманула.

– У тебя проблемы, Миллс.

Она прижала палец к моим губам и потом коротко поцеловала.

– Я просто рада, что оказалась права. Макс должен мне пятьдесят баксов. Я сказала ему, что тебе не понравится идея с лэп-дэнсом. Неверность не по твоей части.