Дженна Питерсен - Прекрасная защитница

Эмили удалось встать на ноги, хотя перед глазами все затмилось от потрясения и сильных чувств, вызванных словами леди М. Словами, которые точно определили все, о чем она тайком мечтала, на что надеялась и о чем грезила.

Но она не может согласиться с этими словами. По причине, не известной леди М. Из-за одного факта, погубившего ее первое замужество.

– Но ведь вы пришли сюда не ради этого? – спросила леди М. – И судя по безумному выражению ваших глаз, которое я вижу сейчас, тому же самому выражению, которое всегда появляется в них перед тем, как вы собираетесь убежать, вы больше не желаете говорить со мной о моем сыне.

Эмили просто рот раскрыла. Господи, как хорошо знает ее леди Уэстфилд.

– И я не думаю, что вы пришли сюда сегодня для того, чтобы узнать, кто я. Вы поняли, кто я такая, неделю назад, когда вас привезли сюда после падения. Вы, возможно, не хотели признать это, но в глубине души давно об этом знали. – Леди М. встала перед Эмили, сплетя пальцы. – Так скажите же, дорогая моя Эмили, зачем вы пришли сюда? Что вы хотите от меня такого, чего не могли бы получить через Чарли?

Во рту у Эмили вдруг пересохло. Все ее чувства были в полном смятении, и от этого немного кружилась голова. Но она взяла себя в руки.

– Я… я хочу уехать из Лондона.

Улыбка исчезла с лица леди М.

– Ах, Эмили, бегство еще никогда ничего не улаживало.

– Я не убегаю, – возразила Эмили, хотя это прозвучало неубедительно даже для нее самой. – Что бы вы ни думали, мне не от чего убегать.

– Дорогая, вы всю жизнь убегали.

Эмили вздрогнула. Это правда. Она убегала от боли, убегала от прошлого, убегала от своего страха. Только когда встретила Ану и Мередит и стала тайным агентом, Эмили почувствовала, что оказалась на своем месте. Но теперь это тоже изменилось. У Аны и Мередит есть мужья, подруги начали новую жизнь. А она, Эмили, пуста. И одинока.

Она что, жалеет себя? Только этого ей не хватает.

– А как же вы? Вы лжете своему сыну, хотя он заслуживает правды. Разве это не бегство?

Леди М, прижала палец к ее губам и молчала так-долго, что Эмили испугалась, не зашла ли она слишком далеко. Она не хотела сердить свою патронессу, она хотела только заставить ее понять, что иногда приходится делать то, что должно. Эмили не соглашалась с выбором леди М., а леди М. могла не понять ее выбор.

– Возможно, здесь вы правы, Эмили. Возможно, иметь тайны от собственного сына – это способ спрятаться. Защитить себя от его реакции, хотя это я его защищаю. А не заключить ли нам сделку?

Эмили настороженно посмотрела на свою собеседницу. Ей не понравился блеск, появившийся в глазах леди М.

– Сделку? – медленно повторила она. – Какую сделку?

– Я расскажу сыну правду о том, чем я занимаюсь… если вы дадите ему шанс. Загляните поглубже в себя, разглядите свои истинные чувства и скажите ему, что это за чувства.

Эмили уставилась на леди М. широко раскрытыми глазами.

– Любовь нужно беречь, а не бояться ее. – Леди М. покачала головой. – Жизнь быстротечна, и мне не хотелось бы видеть, как вы предаетесь сомнениям.

Эмили опустила глаза. Иногда ей казалось, что у нее ничего нет, кроме сомнений. Мысль о том, что Грант любит ее, несмотря на все ее недостатки, была пленительна, но они оба слишком поглощены своим прошлым. Слишком много препятствий стоит между ними.

Но если она согласится на предложение леди М., Грант узнает правду о своей матери. Что он вполне заслуживает. И Эмили сможет уехать с чистой совестью, зная, что она преподнесла ему на прощание этот дар.

– Если я поговорю с ним, вы найдете для меня поручения за пределами Лондона?

– Если после разговора с ним вы все же захотите уехать, я об этом подумаю.

Эмили поджала губы. Что-то это не похоже на сделку. Но все же она кивнула.

– Прекрасно, – прошептала она и повернулась к двери. – Я согласна на такую сделку. Благодарю вас за совет. И обещаю учесть все, что вы сказали.

Леди М. взяла ее за руку и ласково сжала:

– Очень хорошо, дорогая. Прощайте.

Эмили буквально ворвалась в свою гостиную, и Грант вскочил на ноги. И хотя он стоял посредине комнаты, она, кажется, не заметила его. Поэтому он воспользовался редкой возможностью рассмотреть выражение ее лица без защитной маски, которую она надевала, чтобы держать окружающих на расстоянии.

Теперь на ее лице маски не было, она не скрывала огорчения. Ее возмущение, печаль и смятение поразили его в самое сердце. Еще явственнее все эти чувства проявились в резком движении, которым Эмили бросила перчатки на подзеркальник и налила в хрустальный бокал лучшего виски из своей коллекции.

– Эмили!

Она застыла, задержав бокал на полпути к губам, потом повернулась к нему с почти мучительной медленностью.

– Грант. – Она выговорила его имя так, словно не верила собственным глазам. – Что вы здесь делаете?

– А разве Бенсон не сказал вам?

Она покачала головой и залилась ярким румянцем.

– Нет, я… я не позволяю ему вникать в такие подробности. – Она посмотрела на бокал. – Не хотите ли выпить?

– Нет.

Она поставила бокал и нерешительно шагнула к нему с таким видом, словно боялась подойти слишком близко:

– Это она вас послала?

– Она? – Грант изумленно посмотрел на Эмили. – Понятия не имею, о ком вы говорите.

Напряжение с нее явно спало.

– Не важно. П-почему вы здесь?

Он приготовил целую речь, чтобы произнести ее перед Эмили, когда та придет домой. Но видя ее такой растерянной, такой взбудораженной, он изменил свои планы. Теперь он не знал, как высказать ей то, что он чувствует. Как заставить ее понять.

– Эмили, я знаю, мы договорились, что наша связь кончится, когда кончится расследование. Мы поклялись, что не позволим вмешаться в это дело чувствам, поскольку перед нами очень много препятствий.

Она кивнула, и на лице ее промелькнуло грустное выражение.

– Да.

Он не устоял и сделал к ней шаг:

– Но сердцу не прикажешь. Это невозможно. Как ни старался я побороть себя, сделать вид, что ничего не происходит, но я… я полюбил вас.

Губы ее раскрылись, сдавленный звук боли и радости сорвался с них. Эмили закрыла губы рукой и молча посмотрела на Гранта.

– Я люблю вас, Эмили, – повторил он, потому что не был уверен, поняла ли она. Он почему-то подумал, что теперь она окажется в его объятиях.

– Но все то, что удерживало вас на расстоянии от меня, – прошептала она, – все это по-прежнему существует.

Он покачал головой:

– Я боялся за вас, я был уверен, что не вынесу, если потеряю вас. Признаюсь – я всегда буду тревожиться из-за того, что вы подвергаете себя опасности на нашей работе, но я видел множество доказательств вашей силы с тех пор, как мы стали работать вместе. И понимаю, что в понятие «любить вас» входит необходимость доверять вам. Доверять вам вашу собственную жизнь и свою. И я доверяю.

Она отвернулась:

– Прошу вас, Грант. Вы сами не знаете, о чем говорите.

– Знаю. – Он взял ее за локоть и повернул к себе. – Я вас люблю. И я хочу, чтобы вы стали моей женой.

Эмили смотрела на него ничего не выражающим взглядом, лишь одна-единственная слеза скатилась по ее щеке. Потом Эмили высвободила руку и отошла от Гранта.

– Я… мне очень жаль, – прошептала она прерывающимся голосом. – Я не могу.

Ничто не могло бы доставить Эмили большего удовольствия, чем просьба Гранта стать его женой. Ничто не могло бы причинить ей больших страданий, чем необходимость совершить правильный поступок и отказать. И удовольствие, и боль были неизбежны. Но необходимость отказать Гранту подействовала на нее так мучительно, что Эмили готова была упасть на колени и завыть.

Всем своим существом она хотела стать его женой. После того как Эмили столько раз отрицала правду, она могла наконец признаться хотя бы самой себе: да, она любит Гранта. Любит всем своим существом. Она любит его.

Боль охватила ее, и Эмили не могла усмирить ее, как делала раньше. Все, что связано с ее чувствами к Гранту, обладает особенной силой и обладало ею с самого начала.

– Не можете? – повторил он странно пустым голосом. – Почему, Эмили?

– Причин очень много.

– Назовите хотя бы одну.

Да, он заслуживает, чтобы она рассказала ему правду. Если он узнает, то не станет мучить себя утратой ее любви. Он еще будет благодарен, что ему так повезло.

– Вы как-то спросили меня о моем замужестве, – тихо начала она. – И я вам ничего не ответила. Возможно, если я все объясню вам теперь, вы поймете.

Он напряженно кивнул. Она указала ему на диванчик, стоявший у камина, а сама уселась в кресло. Грант сел и наклонился вперед, внимательно глядя на нее.

А она приготовилась рассказать о том, о чем еще никому не рассказывала.

– Я уверена, что, получив задание охранять меня, вы постарались кое-что узнать о Сете.

– Да. Он афишировал свои любовные связи.

Она кивнула, и жаркая кровь бросилась ей в лицо. От его откровенных слов Эмили захотелось убежать, но она не двинулась с места.

– Ему доставляло удовольствие причинять мне боль, рассказывая во всех подробностях, с кем он спит. Где. Когда. И как, если ему казалось, что от этого мне будет еще больнее.

Она отвернулась. Хотя все это ушло в далекое прошлое, воспоминания все равно причиняли ей боль и вызывали чувство унижения. Именно этого и добивался Сет.

– Вот ублюдок! – рявкнул Грант.

Она затаила дыхание. Прекрасное начало, судя по всему. И самое подходящее время рассказать ему о том, о чем она не рассказывала ни одной живой душе. Даже Мередит и Анастасии.

Взгляды их скрестились, и с губ Эмили сорвалось признание:

– Нет. Ублюдок – это я.

Грант отпрянул:

– Не понимаю.

Она наклонила голову:

– Мое детство было адом, о котором я редко говорю. Моя мать с упоением предавалась любовным утехам, но лишь в результате одного из ее романов на свет появился ребенок. Это была я – поздний ребенок и очень нежелательный сюрприз, который постоянно напоминал ее мужу о распутстве жены.

Вспомнив об отце и о его настроениях, она передернулась.

– Он не мог отречься от меня публично, иначе ему пришлось бы признаться, что жена регулярно наставляла ему рога. Гордость не позволяла ему это сделать. Поэтому он предоставил мне все, что полагалось ребенку, носящему его имя… и обращался со мной, как с самой низшей формой жизни, когда никто не мог видеть его жестокости. Дети, которые действительно были его по крови, переняли у него эту манеру и обращались со мной так же плохо.

Она устремила взгляд в никуда. Воспоминания эти действовали на нее самым ужасным образом.

– Каждый день мне хотелось убежать от самой себя. Хотелось надеть другое платье и стать другой девушкой с другой жизнью.

– Вот почему мысль о том, чтобы изменить свою внешность, пришла к вам так естественно, – спокойно заметил Грант. – Вот почему вам так удавалось менять свою внешность.

Эмили кивнула, удивляясь, как свободно она раскрывает эти мрачные тайны. Она чувствовала почти что облегчение, рассказывая о своем прошлом, хотя прекрасно понимала, к чему это приведет.

– Когда я выросла, мой отец не мог дождаться, когда же я покину его дом. Он выгодно пристроил меня, выдав замуж за Сета Редгрейва, который со временем должен был стать графом Эллингтоном. Я решила, что моя жизнь с ним не может, конечно, быть хуже, чем то существование, которое я влачила дома. Я вышла замуж, лелея в сердце те же надежды, которые лелеет каждая новобрачная.

Она поморщилась, вспомнив о своей наивности, о своей большеглазой невинности, о вере в то, что все у нее будет, как в волшебных сказках с хорошим концом, герои которых жили счастливо до конца дней своих.

– Сет был молод и красив. Я надеялась, что со временем он научится любить меня и что у нас будут дети, которых я буду любить и которым смогу подарить такое детство, которого я сама была лишена.

– И что же случилось? – спросил Грант, и его глубокий голос подействовал на нее успокаивающе.

Она вздохнула:

– Мой отец был близким другом отца Сета. Именно поэтому и состоялся этот брак. Как-то раз они как следует выпили, и мой отец раскрыл то, что столько лет держал в тайне. Он сообщи лорду Эллингтону, что я незаконнорожденная.

Грант передернулся:

– Старый Эллингтон был хорошо известен своими взглядами на чистоту аристократической крови.

Эмили улыбнулась дрожащей улыбкой. Кому и знать об этом, как не ей?..

– Да, именно. Он был в ярости – в его семью вошел бастард! Он был так зол, что хотел застрелить моего отца. Он хотел, чтобы наш брак объявили незаконным, но сделать это было очень сложно, и в конечном счете это означало бы замарать незапятнанное имя Эллингтонов. Но он рассказал все Сету и заставил его пообещать, что он никогда не позволит мне зачать ребенка. Он сказал Сету, что лучше допустить, чтобы титул перешел к кому-то из его младших братьев или их детей, чем к сыну, которого рожу я.