На следующее утро руки и губы Артура пробудили ее от спокойного, глубокого сна, который посетил ее впервые за много суток. Он ласкал ее нарочито медленно, старательно довел до высшей точки, еще старательней довел до высшей точки себя, сохраняя на лице веселую улыбку. Он больше не выходил из каюты до тех пор, пока они не пристали в доке Хок-ван-Холланда, разве что пару раз, чтобы раздобыть еду и дать Керри возможность побыть одной. За исключением этих редких отлучек, они лежали на узкой койке, заменявшей кровать, тщательно и всесторонне изучая тела, друг друга, тихонько смеялись интимным шуткам и негромко говорили о жизни, надеждах и своих мечтах.

И нежно шептали друг другу о своей любви.

Даже лишающее сил чувство вины начало исчезать в том покое и безопасности, которые она ощущала в объятиях Артура. Казалось, что все произошло когда-то давно, десятилетия назад, и порой у нее возникала мысль, что, скорее всего ничего и не было. В этой каюте не существовало ни Шотландии, ни Монкриффа, ни предательства Фрейзера. Ничего, кроме нее и Артура и их любви.

Но когда во второй половине дня судно причалило к Кингстону-на-Холме, первый сквознячок омерзительной реальности проник в их каюту. Картины и звуки оживленной маленькой гавани холодной правдой ворвались в мир, сотворенный ими, безжалостно заставив Керри вспомнить обо всем, что с ней случилось.

Артур вышел из каюты, а Керри, безжизненно двигаясь по ней, надела простую юбку и блузку, вынутые из сумки, уложила волосы строгим пучком на затылке.

Из глаз ее заструились слезы, они были быстрыми и тихими, и с ними ушло волшебство этих немногих дней. То, что случилось между ними в этой каюте, кончилось, кончилось навсегда, и Керри была уверена, что больше никогда не изведает такого покоя.

Когда вернулся Артур, ей удалось держаться спиной к нему, чтобы он не увидел ее покрасневших глаз. Но присущее чутье подсказало ему, как сильно она расстроена. Он подошел к ней сзади — она укладывала свои немногочисленные пожитки — и, обняв за талию, привлек ее к себе на грудь.

— Все будет хорошо, — пообещал он. — Я не позволю никакому злу коснуться вас, пока я жив.

Ей стало теплее от этих слов, и она повернулась в его объятиях и жадно поцеловала его, положив конец дальнейшим обещаниям, потому что слышать их ей было невыносимо.

Невыносимо было смотреть в лицо реальности — Керри страшило не преступление, совершенное ею, но преступление, которое совершил он.

О, в сердце своем она не сомневалась, что каждое сказанное им слово говорилось искренне. Он продемонстрировал ей свою чудесную любовь, полную и самозабвенную, и, радостно поклявшись своей жизнью, пообещал обеспечить ее безопасность. Но она боялась именно его жизни, его имени, его положения среди британской аристократии, всего того, что их разделяет.

Это же совсем другой мир, подумала она, когда Артур взял ее за руку и повел мимо скупщиков рыбы, моряков и всяких торговцев по оживленным улицам Кингстона, — мир, не похожий на то выдуманное царство, которое они сотворили для себя в последние дни. И когда она смотрела, как он договаривается о найме экипажа — крытого экипажа, пояснил он, поскольку ему не хочется подвергать леди буйству стихий, — она притворилась, будто смотрит на человека, который всегда будет любить ее и всегда лелеять.

А потом сглотнула горький вкус реальности, подступивший к горлу.

Глава 17

Если бы Артур не знал, что этого не может быть, он готов был бы поклясться, что они все еще в Шотландии. Процедура найма подходящего экипажа оказалась почти такой же вульгарной здесь, как и покупка лошади в Северном нагорье. Артур от всей души надеялся, что Алекс не делал за последние недели никаких серьезных капиталовложений наличными, потому что, похоже, он потратил целое состояние, с тех пор как отправился устраивать дела Филиппа.

И словно с него недостаточно было дурацких осложнений на этот день, извозчику не очень-то пришлась по душе идея отправиться в Лонгбридж.

— На дорогах у нас очень уж грязно, милорд, — пробурчал он, теребя шапку. — У нас тут ужас, сколько было дождей. Может, вам лучше поехать на юг?

Неужели вся Англия спятила за время его отсутствия? Когда это наемный извозчик вступал с ним в пререкания?

— Я совершенно уверен, что мне не нужно на юг, — процедил он надменно, — точнее, я в этом непоколебимо уверен. А теперь, сэр, если вам угодно оказать мне величайшую любезность покончить с разговорами, я буду вам весьма признателен!

Извозчик, нахмурившись, надел шапку.

— Говорю же, грязно, — пробормотал он себе под нос, уселся на свое сиденье и добавил к сказанному еще что-то такое, чего Артур не разобрал, но что прозвучало достаточно язвительно.

— Я прекрасно вас слышу! — заявил ему Артур, влезая в фаэтон. Захлопнув дверцу, он с рассерженным видом опустился на скамью напротив Керри.

Но достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы Артур забыл о своем раздражении.

— Можно подумать, что наш извозчик питает особое отвращение к дорожной грязи. Остается только удивляться, зачем он вообще стал извозчиком, — хмыкнул он.

Керри молча улыбнулась и посмотрела в мутное серое окно.

Артур нахмурился — еще два дня назад Керри засмеялась бы. Эта молчаливость появилась у нее, когда он сказал, что они входят в кингстонскую гавань. Он вообще-то не очень разбирался в изменчивых женских настроениях — и не имел к этому склонности, — но тогда он это заметил и предположил, что ее грусть связана с воспоминаниями о Шотландии — и о Томасе. На протяжении последних нескольких дней она не один раз вслух высказывала тревогу о своем родственнике. Правда, Артур считал, что эти тревоги — непоправимая растрата хорошего настроения; кто-кто, а уж Томас, этот грубый осел, проложит себе дорогу в жизни. Черт побери, Артур не удивился бы, если бы узнал, что этот упрямый осел добыл себе славу и состояние какой-нибудь жуткой выдумкой. У мужчин вроде Маккиннонов всегда так получается…

— А ваш друг граф, он, правда, не сочтет, что я бесцеремонна?

Тихий голос Керри оторвал Артура от размышлений; он заметил озабоченное выражение на ее лице и успокаивающим жестом положил руку ей на колено.

— Поверьте мне, Олбрайт с радостью нас примет.

Керри окинула взглядом свою поношенную черную юбку и нахмурилась.

И вдруг Артур все понял и впервые в жизни пожалел, что в его распоряжении нет целого королевства — или больших денег под рукой, — чтобы предоставить Керри возможность выбрать себе платья, драгоценности и обувь прямо здесь, в этой малонаселенной области Англии. Он был готов на все, лишь бы порадовать ее, лишь бы на лице ее вновь появилась веселая улыбка.

Конечно, он дарил безделушки своим любовницам или делал им маленькие подарки, чтобы пригладить взъерошенные перышки, когда они начинали высказывать свое недовольство его отношением к ним. Но никогда еще ему до такой степени не хотелось положить к ногам женщины весь мир, никогда еще не ощущал он такой жгучей потребности сделать женщину счастливой. И никогда еще он не признавался себе, что абсолютно не способен это сделать. Потому что, каким бы влиятельным человеком он ни был, какими бы возможностями ни обладал, сейчас это не имело значения, ибо у него при себе осталось так мало денег, что и говорить о них не стоило, и он знал, что их примут в Лонг-бридже в том виде, в каком они предстанут перед его друзьями. Или не примут… Артур понятия не имел, как он поступит, если Лилиане не понравится их вторжение в ее дом — неожиданное и неуместное. Больше того, он сознавал, что способность сомневаться абсолютно во всем за последнее время стала для него привычной.

Вот что, значит, связаться с Керри Маккиннон.


К тому времени, когда они добрались до подъездной аллеи длиной в милю, ведущей к имению Лонгбридж, Артура уже перестало заботить, в каком виде они предстанут перед Олбрайтами и вообще перед всем дурацким высшим обществом. Дважды они увязали в грязи, и ему приходилось вместе с кучером толкать экипаж. Снова пошел холодный дождь, и он промок до костей. Никогда в жизни он не был таким измученным, озябшим и изголодавшимся, как в этот день, и ей же богу, Эдриену Спенсу, так или иначе, придется их принять.

Естественно, извозчик отказался ехать дальше, когда начался ливень. Вследствие чего Артур и Керри стояли в массивных кирпичных воротах под почти не защищающим от дождя навесом, пока дождь не стих. То есть почти стих. Поскольку Артур уже смирился с мыслью, что солнце навсегда спряталось за тучами, он взял их сумки, изобразил на лице улыбку — ради Керри — и направился по раскисшей дороге к дому, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Этот отрезок пути отнял у них последние силы, но Керри ни разу не пожаловалась и не заявила, что больше не в состоянии идти. Характер у нее сильный, в этом ей не откажешь, более сильный, чем у него, потому что он уже готов был сесть у дороги и захныкать, как дитя.

Они шли, пока не оказались у огромного навеса, предохраняющего массивные дубовые двери Лонгбриджа от дождя. Остановившись, они уставились на страшную морду, вырезанную на медном дверном молотке. Они долго стояли молча около дверей. Когда Артур, наконец, покосился на Керри, он увидел, что она смотрит на него с таким сокрушенным видом, что он не сумел — хотя и пытался изо всех сил — найти слова ободрения. Артур перевел глаза на мерзкую морду на молотке; он мог бы весь вечер изучать это произведение искусства, если бы вдруг дверь не распахнулась так стремительно, что их с Керри чуть не сбило с ног. Артур жмурился от хлынувшего на них яркого света, пока не начал ясно различать мраморные плиты и позолоченные статуи, украшающие холл.

— Боже мой! Боже мой!

Артур сразу узнал этот голос — он принадлежал Максу, дворецкому Эдриена, весьма надменному малому.

— Макс, — заговорил он, растягивая слова и пытаясь сфокусировать на нем ослепленный взгляд, — а что, Эдриена здесь нет?

Макс, который был на добрых шесть дюймов ниже Артура, изумленно уставился на него, и его круглые глаза явственно выразили, насколько он шокирован.

— Милорд Артур! — задохнулся он. — Что за трагедия вас постигла?

Что за трагедия? Почему трагедия? Приключение настолько причудливое, что в него нельзя поверить, — это так, но трагедия? Это вовсе не трагедия; это дурацкая комедия! Артур ничего не смог поделать: происходящее внезапно показалось ему необычайно смешным, и он расхохотался.

— Тысяча звезд свалилась на меня, если хотите знать, — проговорил он сквозь смех, прекрасно понимая при этом, что вид у него совершенно безумный. — Тысяча звезд, Макс, и все на голову. А теперь, будьте так добры, сообщите старине Эдриену, что я явился к нему с визитом.

Макс смерил Артура взглядом с ног до головы, потом посмотрел на Керри.

— Милорд, граф пребывает в поместье. Прошу вас, проходите. — Он поклонился и отступил в сторону, слабым жестом предлагая им войти в холл.

Все еще посмеиваясь, Артур положил руку Керри на талию и легонько подтолкнул вперед. Но она неожиданно отпрянула и отказалась входить.

— Ничего страшного, — прошептал он. — Пойдемте.

— Нет, — замотала она головой и с такой силой оттолкнулась от него, пытаясь отойти от дверей, что он чуть не потерял равновесие.

Вид у Макса был огорченный; ради дворецкого Артур изобразил на лице улыбку и, наклонившись к уху Керри, прошептал:

— Что вы намерены делать? Простоять здесь всю ночь? Пошли же, мы просто войдем, и все.

— Нет! — прошипела она и толкнула его локтем под ребра. — Я не войду сюда в таком виде!

Чудно. Ну, просто чудно! Он тащит ее из самой Шотландии, и выходит, только для того, видите ли, чтобы она теперь артачилась! Ладно, ладно, он ведь понимает, почему ей не хочется входить — Олбрайты ничего никогда не делают наполовину, и продуманный декор их холла — расписанные карнизы, покрытые позолотой статуи и оконные переплеты, мраморные плиты и великолепный размах лестницы — заявлял о том, какие сокровища спрятаны в этом доме. При всем при том для Артура и Керри это было единственное убежище на много миль в округе, а они промокли до нитки. Поэтому Артур не склонен был дискутировать на сей счет.

— Входите, — сказал он тоном, исключающим любые возражения. — Мы можем все обсудить в тепле с таким же успехом, как и под дождем.

— Нет!

Резко вздохнув, Артур повернулся и схватил Керри за плечи, больше не думая о том, что услышит или увидит Макс.

— У вас нет выбора, Керри! Либо этот дом — либо конюшня, и поверьте, вам не захочется находиться в конюшне рядом с Громом!

Керри с вызовом вздернула подбородок.

— Я предпочитаю конюшню!

— Это нетрудно устроить! — сердито парировал он.

— Прекрасно! В таком случае скажите, куда мне идти, потому что мне очень хочется поскорее уйти отсюда, пока я не попалась на глаза еще кому-нибудь!

— Артур?

Вздрогнув при звуке женского голоса, Артур и Керри одновременно посмотрели в ту сторону. В холле стояла Лилиана Спенс, вид у нее был недоумевающий. Она изумленно воззрилась на Артура, потом перевела взгляд на Керри. Точеная светлая бровь приподнялась в немом вопросе.