— Нет, — злобно бросаю я, про себя подумав, что еще несколько минут назад я была практически готова каяться перед ним за свою грубость.

— Тогда чего валяешься?

Он помог мне встать и на пару мгновений я замерла напротив него, всматриваясь в его лицо, будто увидев впервые. Такой же, как и был. Вроде ведь ничего не изменилось. Волосы такие же черные, как воронье крыло. Не бритый уже который день, видимо, не считает нужным на данное мероприятие бриться… И глаза… Вот только глаза не лгали. Не было в этих темных, почти черных глазах ни капли той надменности, что показалась мне в начале. Ни агрессии. Ни злости. Ничего.

Ничего.

Пепел.

— Простите меня.

Слова будто сами вырвались. Я ждала хотя бы каких-нибудь изменений, хоть какой-нибудь эмоции на его лице. Но в его глазах видела только собственное отражение.

— Иван Андреевич…

— Мне надо уйти, — отрезал он и, взяв меня за плечи, заставил отойти в сторону. А сам вышел за дверь, оставив меня одну слушать эхо собственных извинений в своей голове.

========== Глава 7. ==========

В детстве, когда мы были маленькими милыми карапузами, обидеться на кого-то не составляло никакого труда. Не знаю, как у других, но у меня — так точно. Я надувала губки по любому поводу, стоило только чему-то пойти не так, как того хотелось бы мне. И если мое грозно-умилительное выражение лица не исправляло мигом всю ситуацию, то в ход шло почти безотказное средство — слезы. Это все прокатывало до какого-то момента, пока взрослые не перестали вестись на такую милую эмоциональность ребенка. Но к тому моменту и я стала более рассудительной.

Сейчас мне казалось, что меня вообще в целом сложно вывести из себя, хотя я до сих пор была достаточно эмоциональной особой, но мы, «взрослые дети», мимику своего лица используем очень продуманно, а уж на такую вещь, как слезы, не размениваемся просто так.

Но что с тобой происходит, когда тебя задевают за живое? Что такое я умудрилась всколыхнуть в этом… даже язык теперь не поворачивается обозвать его кем-то…

Молодой человек на ресепшене, услышав мой вопрос обо всех злачных местах в этом городе некоторое время с сомнением разглядывал мое лицо, как бы прикидывая, стоит ли мне доверять или, может, я вообще издеваюсь над ним? Но, видимо выражение моего лица было более чем уверенное, так что он решил уточнить, что конкретно меня интересует.

— Преферанс, — уверенно выдала я, сжимая в руке разбитый телефон.

— Преферанс, — понимающе улыбнулся молодой человек. — Ваш спутник узнавал об этом еще в первый день вашего пребывания здесь. Решили к нему присоединиться? Или собираетесь устроить ему взбучку? — мужчина криво ухмыльнулся, дав понять, что мужская солидарность все же существует, что меня, честно говоря, немало рассмешило. Мне дела нет до его идиотских игр…

— Просто я приношу удачу, — я постаралась сделать так, чтобы мой голос звучал как можно убедительней. Мужчина еще несколько секунд ломался, но потом все же назвал мне адрес, одновременно записав его на бумажке и порекомендовав воспользоваться услугами такси.

И уже через каких-то минут пятнадцать я стояла перед сомнительной выцветшей бледно-голубой вывеской в некое сомнительное место. «Синица» — гласило название, показавшееся мне весьма двусмысленным. Но на размышления я решила времени не тратить, а идти и расставить все точки над «i», раз уж надумала.

«Синица» встретила меня плотной завесой сигаретного дыма, от которого горло тут же скрутило в узелок. Я закашлялась и прищурилась, чтобы глаза не слезились. Как ни странно, не смотря на явную невзрачность вывески, народу было довольно много. Чувствуя, как по мне буквально скользят взгляды, я наугад продвигалась внутрь по узкому коридору, стараясь не показывать своего волнения и неприятного ощущения, что я здесь явно лишняя.

Ненавязчивая музыка давала понять, что направленность данного заведения — явно не «потусить» в самом распространенном смысле этого слова. Коридор разветвлялся еще надвое. В одном проходе толпились люди, изредка о чем-то перешептываясь, а второй утопал в дыму, переливаясь мелькающим бледно-голубым светом. Оттуда и доносилась музыка, голоса и смех посетителей.

Нетрудно было догадаться, что игра скорее всего справа, так что примкнув к толпе, закрывающей проход, я постаралась привстать на полупальцы, чтобы хотя бы разглядеть, кто сидит за столом.

— Не старайся, коротышка, они закончили, — послышалось сбоку, явно адресованное мне. Толпа стала расходиться и постепенно видно стало и стол с лежащими на нем картами, пепельницами с окурками и стоящими рядом игроками, убирающими деньги в карманы.

Ивана Андреевича я увидела сразу. Засунув выигрыш в карман пиджака, он отошел к окошку, где стройная статная шатенка, ласково улыбаясь, протянула ему рюмку, наполненную до краев. Сынок ректора, ухмыльнувшись, принял из ее рук напиток и, легонько прислонил рюмку к кончику носа девушки, как бы «чокаясь» с ней, а затем одним глотком опустошил ее. Его длинные пальцы коснулись ровных прядей красотки, заправляя их за ухо. Девушка буквально расцвела от этого жеста. Иван Андреевич, явно на это и рассчитывавший, притянул ее за талию к себе и провел пальцами по ее спине…

Я, как завороженная смотрела на эту картину, совершенно не подумав, что, со стороны, наверное, выгляжу до ужаса глупо. До этого момента мне казалось, что мне абсолютно фиолетово, каких девиц и как Иван Андреевич охмуряет и затаскивает к себе в постель. Но сейчас почему-то я думала только о том, что, судя по глазам этой девушки, ей невероятно приятны его прикосновения. Она буквально тает от них. А он…

А он наклонился, чтобы поцеловать девушку в мочку уха и внезапно встретился взглядом со мной. В его глазах по-прежнему не было ни капли хотя бы каких-нибудь эмоций. Лишь легкая тень желания, тут же сменившаяся колким льдом, как только он увидел меня. Я застыла в проходе, все еще глядя на него. Мимо проходили туда-сюда люди, не обращая внимания ни на меня, ни на обнимающуюся парочку у окна.

Иван Андреевич поцелуями спустился по шее шатенки, рукой захватив ее волосы, каждый раз возвращаясь взглядом ко мне. А потом, задержав его чуть дольше чем следовало, он легонько схватил двумя пальцами девушку за подбородок и, потянув к себе, медленно поцеловал ее.

И тогда в моей голове промелькнула внезапно озарившая своим светом, истина: он не простит меня. Он просто не нуждается в моих извинениях. Ему абсолютно все равно.

Что я здесь делаю?!

Я, с силой оторвав взгляд от их поцелуя, развернулась и, опустив голову, направилась в ту часть коридора, откуда доносилась музыка. Добравшись до импровизированной барной стойки, смастеренной из необработанных бревен, я взглянула на бармена, что-то промямлила, а через минуту уже опрокинула в себя рюмку текилы.

По телу разлилось тепло. Горло и желудок безжалостно обожгло. Я лениво подумала, что пропустила ужин в отеле и пить на голодный желудок, наверное, не самая лучшая идея…

— Еще две, — хрипло, будто не своим голосом попросила я бармена, и тот, забрав из моих пальцев купюры, услужливо кивнул.

— Девушка, — пьяно промурлыкал кто-то около моего уха.

— Отвали, — бросила я и выпила вторую рюмку.

— Де-е-вушка, ну что вы так грубо! — противно протянул тот же голос. Я почуствовала на своей талии горячую руку, от чего волна отвращения захлестнула с головой. Повернувшись к обладателю голоса, я встретилась с абсолютно пьяными голубыми глазами и уверенной улыбкой невысокого парня, потянувшего ко мне вторую руку. В памяти безжалостно всплыло воспоминание об Иване Андреевиче, притягивающем к себе шатенку. — А что вы здесь одна скучаете? Давайте вместе напьемся? Хорошо проведем время, а?

— Отвали, — по слогам проговорила я, без особого труда сбросила его руки с себя и оттолкнула. Мне повезло, не будь он так пьян, вряд ли у меня получилось освободиться из его объятий.

— Ну и пошла на… — нецензурщина утонула в сменившейся музыке, а я выдохнула, вернув взгляд на барную стойку. К оставшейся рюмке текилы присоединилась еще одна. Я вопросительно перевела взгляд на бармена, но тот только улыбнулся и подмигнул мне. Что ж… Если все выступавшие на конференции только и делали вечерами, что выпивали в номерах и барах, почему этого не могу сделать и я?

Хмыкнув сама себе, я выпила друг за дружкой обе рюмки и, прикрыв глаза, наслаждалась чувством, как расслабляется и растекается за грани напряжения все мое сознание.

— Что, Сонечка, наконец решила отдохнуть?

Голос его, внезапно прорезавший мое спокойствие, был тих и вкрадчив. Но даже легкая насмешка все-таки не смогла скрыть обиду, чувствующуюся даже сквозь нее.

— Да, Иван… — отчество я специально так и не произнесла. — И, надеюсь, вы не станете мне в этом мешать?

— Да боже упаси встать у вас на пути, Сонечка! Я ведь до сих пор от вашего шантажа не отошел!

Я слышу, как он надсмехается. Зачем все это? Зачем вся эта конференция? Зачем я вообще ему про преферанс тогда сказала? Почему не призналась, что курсовая не моя, что мне помогли? Чего, блин, я такая гордая?! Сидела бы сейчас, среди друзей своих любимых, которые теперь превратились в кучку недоверчивых отголосков дружбы…

— Что я вам сделала?

Мой вопрос прозвучал до ужаса уставшим и искренним, потому что вырван был из самой глубины души. Потому что звучал внутри меня уже очень и очень давно. А такие уставшие вопросы нельзя долго таить в себе.

С лица Ивана Андреевича тут же исчезла ухмылка. На мгновение он даже показался мне слегка растерянным. Видимо думал, что сейчас хорошенечко попререкается со мной, лишний раз утвердится в звании самого остроумного мастера хлесткого злословия, а тут на тебе… Но на смену это растерянности почти моментально была надета маска хлоднокровия.

— Что я вам, блин, сделала?! — чуть громче повторила я. — Я из-за вас теперь как прокаженная в институте! Да мне плевать и на философию эту гребанную, на преферанс ваш, на девок этих! Да делайте что хотите! Трахайте студенток, играйте в свой сраный покер! Мне плевать!!! Но я-то… За что?! За курсовую?! Да! Это не моя курсовая! Теперь довольны?! Услышали что хотели?! Я как идиотка переживала, думала, нагрубила ему! Нельзя так! Не по-человечески это! А вы думали об этом?

— Сонь!

— Что Сонь?! — не сдержавшись крикнула я и тут же замялась, поняв, что окружающие слегка заинтересовались нашим скандалом. — Вас там ждут, Иван Андреевич, — бросила я, осушила последнюю рюмку и быстрым шагом направилась прочь, пока вся эпичность моего исчезноваения не была испорчена слезами.

Но чья-то сильная рука обхватила мою ладонь и, резко дернув на себя, припечатала к стенке. Иван Андреевич коршуном навис надо мной, прижавшись так близко, что я могла почувствовать на себе его горячее дыхание.

— Я переживала, понимаете? — слезы все-таки предательски заблестели на глазах. — Вы бы видели себя. Я будто нож вам в спину всадила…

— Всадила, — хрипло ответил он и в следующее мгновение накрыл мои губы своими.

Мягкие, но требовательные прикосновения буквально вскружили голову, заполнив ее целым вихрем мыслей. Среди них была и та блаженствующая шатенка, и осуждение куратора, считавшего, что я сплю с сыном ректора, и сообщения Глеба, согревавшие своим искренним теплом, отчего мне вдруг показалось, что это до ужаса неправильно. Что я должна сопротивляться, попытаться так же отпихнуть от себя его, как того пьяного парня, ведь ненависти во мне к этому человеку было хоть отбавляй! А все нежные чувства были неотрывно связано лишь с одним именем — Глеб, которое высвечивалось в последнее время на сообщениях теперь уже разбитого телефона. Но прикосновения его рук, тепло его тела словно нечто живительное переполняли меня, унося в забытое и сладкое чувство эйфории поцелуя. Я сама таяла, словно та самая шатенка у окна, с которой он наверняка целовался все это время, пока не пришел сюда, а то и чего еще…

— Я не хотела, понимаете, — всхлипнула я шепотом, когда он прервал поцелуй.

— Я знаю, — также тихо проговорил он и снова поцеловал меня. На этот раз я позволила себе расслабиться, заглушив все противоречия. — Идем…

***

Иногда тебе кажется, что сожаления будут преследовать тебя всю жизнь, если ты поддашься искушению. Ты настолько сомневаешься в своем выборе, переживаешь, что идешь наперекор своим принципам, понятиям, которые ты вдолбила в свою голову. Но в ту ночь, озвучив вслух все, что жгло изнутри, сбросив со своей спины все камни, которые аккуратной кучкой покоились на ней уже очень долго, мне казалось, что я не просто стала свободной. Мне показалось, что я, наконец, вышла из своих же рамок, в которые так старательно себя загоняла. Я знала, что все эти прикосновения, поцелуи, объятия, близость, сводящая с ума, до дрожи в груди… Все это настоящее, искреннее. И я даже сама себе не могла объяснить, почему я в этом была так уверена. И что будет дальше — меня заботило меньше всего на свете. Потому что хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно.