Мэгги Дэвис - Прелестная сумасбродка

Восторг ее длился недолго: в следующий миг Мэри охватило чувство вины. Вспомнились дорогие подруги, Пенелопа и Софрония, — чем они хуже ее? Неужели они не заслужили таких же роскошных нарядов? Вспомнились бедняки Стоксберри-Хаттона — они-то таких платьев и украшений не видывали даже во сне. И, конечно, вспомнился отец, милый добрый папа, самоотверженный служитель божий, уставший бороться с жестокой бедностью…

Одни эти жемчужные нити в волосах, думала Мэри, стоят достаточно, чтобы обеспечить отца на всю жизнь!.. Как же бессмысленно и несправедливо, что одни купаются в роскоши, а другие прозябают в нищете!

Мэри ощутила, как поднимается в сердце горячая волна гнева. Чтобы помочь родному городу, она готова была устроить герцогу сцену посреди Лондона, готова жить у него в доме, готова даже «обворожить» его, если не останется иного пути… Но покорно исполнять все его капризы? Не дождется!

— Прошу прощения, — заговорила она. Глубокий мелодичный голос ее прозвучал, словно удар колокола, и все удивленно обернулись. — Но я уже сказала, что не собираюсь участвовать в этой бессмысленной затее.

Герцог устремил на нее гневный взгляд, но Мэри бесстрашно продолжала:

— Великая мыслительница Мэри Уоллстонкрафт говорит, что страшнейшее из преступлений — преступление против разума. И вы, ваша светлость, как ученый, думаю, не можете с этим не согласиться.

В спальне воцарилось молчание. Несколько молодых лакеев попятились к выходу. Мадам Розенцвейг и ее помощницы застыли, словно приговоренные к смерти при виде виселицы. Только камердинер как ни в чем не бывало накинул на плечи Мэри бархатный, отороченный мехом плащ.

Все ожидали взрыва гнева, в котором его светлость, как известно, бывал страшен, но взрыва так и не последовало. Герцог понимающе кивнул и торопливо начал царапать новую записку.

— Ваша светлость, я говорю серьезно! — бушевала Мэри, отбиваясь от камердинера. — Я не стану подчиняться вам, если вы не объясните…

Герцог протянул ей записку — и огромные синие глаза Мэри от удивления стали еще больше. Она ожидала всего, чего угодно, но эти шесть слов ее словно громом поразили.

«Помогите мне, — писал герцог. — Мне нужна ваша помощь».

Не прошло и двух часов, как Мэри сообразила, что герцог самым бессовестным образом ее обманул, сыграв на ее добрых чувствах.

«Мне нужна ваша помощь» — подумать только! Ну не скотина ли?!» — мысленно возмущалась она, кружась в вальсе с толстым и явно нетрезвым виконтом, фамилия которого вылетела у нее из головы.

И сама она хороша — растаяла, поддалась на грубый обман! Безвольная, глупая гусыня — вот она кто! Пора бы уже усвоить, что герцог Уэстермир на все пойдет, чтобы добиться своего. Вспомнить хотя бы тот случай несколько дней назад, когда началось все с чтения Линнея, а закончилось унизительной и почти непристойной сценой, разыгравшейся едва ли не на глазах у слуг.

И теперь он снова решил воздействовать на чувствительность женского сердца, дабы затащить Мэри на бал, где ей совершенно нечего делать, и заставить общаться с людьми, которые дышат на нее винными парами и беспрерывно наступают ей на ноги!

Права, трижды права была Мэри Уоллстонкрафт, когда писала о том, что благородные женщины чаще всего страдают именно из-за своей доброты и самоотверженности!

Впрочем, в глубине души Мэри понимала, что Уэстермир тащит ее с собой не из пустого каприза. Ему действительно необходима помощь. Не может же он, в самом деле, общаться с целой толпой при помощи пера и чернил!

С тетушкой-герцогиней, например, таким способом не особенно поговоришь…

Уэстермир и Мэри приехали к началу бала, однако у особняка, напоминающего уменьшенную копию палаты лордов, уже стояло не меньше тридцати экипажей, и беспрерывно подъезжали новые. Должно быть, весь лондонский свет считал своей обязанностью побывать на еженедельном балу у герцогини.

Просторный мраморный холл сиял сотнями свечей. Сама хозяйка — Мария-Тереза-Элизабет, герцогиня Сазерленд — стояла наверху парадной лестницы и приветствовала гостей.

Уже поднимаясь по лестнице, герцог сунул в руку Мэри записку.

«Не робейте, — было сказано там, — и не тушуйтесь. Тетушка вас не съест».

Но, увидев тетушку, Мэри в этом усомнилась.

Дворецкий громко выкрикивал имена прибывающих гостей. У перил сгибались в низких поклонах два ряда напудренных лакеев. А огромная, как башня, герцогиня, стоя на верхней ступеньке, не спускала с несчастной девушки пронзительного недоброго взгляда.

Под взором тетушки Бесси даже невозмутимый герцог занервничал и торопливо полез в карман за блокнотом. Это движение не укрылось от герцогини.

— Мальчик мой, да ты опять потерял голос? — поинтересовалась она громовым басом. — Снова круп? Когда же ты поймешь, дорогой мой, что, чем являться на бал больным, лучше не приходить вовсе! А что это у тебя на поясе? Чернильница? И на шею навертел целое одеяло! Кошмар! Ни потанцевать, ни пофлиртовать с дамами… И держись подальше от принца-регента, миссис Фицгерберт (так звали нынешнюю любовницу его высочества) страшно боится заразы!

«Тогда почему они с принцем до сих пор вместе?» — написал в ответ герцог, не делавший секрета из своей неприязни к распутному монарху.

Увы, соль его шутки до герцогини не дошла. Старуха повернулась к Мэри и, приставив к глазу лорнет, внимательнейшим образом осмотрела ее с ног до головы.

— Какое милое платье, — заметила Мария-Тереза-Элизабет, — сам выбирал, наверно?

И снова уставилась на Мэри, у которой от этого досмотра уже мурашки по коже бежали.

— Девушка несколько… м-м… крупновата, тебе не кажется? Но этот наряд ей очень идет.

Мэри решила, что пора подать голос.

— Ваша светлость, — решительно начала она, — отправляясь к вам, герцог Уэстермир просил меня говорить вместо него, поскольку он, как вы сами видите, из-за болезни потерял голос. С вашего позволения, герцог Уэстермир хотел бы…

— Да я уж догадываюсь, чего бы он от вас хотел, моя милая! — трубным голосом ответствовала герцогиня.

Мэри не сомневалась, что гости, столпившиеся на ступенях, не упускают из разговора ни единого слова.

Старуха наклонилась к Мэри и пухлой, унизанной перстнями рукой потрепала ее по щеке.

— Милая, не принимайте мои слова близко к сердцу. Вы очень хороши собой. Только не сутультесь, не надо стесняться своего роста!

По лестнице уже поднималась новая порция гостей. Дворецкий громогласно объявлял их имена. Расслышав титулы бельгийского посла, русского великого князя и герцогини Люксембургской, Мэри решила было, что ее мучениям пришел конец.

Но она ошиблась. Герцогиня рассеянно кивнула вельможным гостям, ответила на реверанс люксембургской правительницы и снова повернулась к Мэри:

— Так вы помолвлены с моим племянником? Мне говорили, что вы дочь священника из церкви Святого Дунстана в округе Хоббс? Как же, знаю этот приход. Каждый год я посылаю туда пять шиллингов, три дюжины восковых свечей, пять бушелей пшеницы и два покрывала для алтаря. Так поступали все наши предки со времен короля Вильгельма.

Мэри была так ошарашена, что на несколько секунд утратила дар речи. Лицо ее запылало от нестерпимого стыда. Ей казалось, что гости, толпящиеся на лестнице, обратились в слух.

— Не сомневаюсь, ваша светлость, — выдавила она наконец, — мой отец благодарен вам за пять шиллингов в год, за свечи и… и за все остальное.

Она беспомощно оглянулась по сторонам, словно ожидая помощи от герцога, но Уэстермир молчал и не двигался, не спуская со своей спутницы пронзительного взгляда черных глаз.

«Он просто наслаждается моим унижением!» — гневно думала Мэри.

Строго говоря, герцогиня не сказала ничего обидного или несправедливого. Отец Мэри действительно получал от богатых землевладельцев взносы на церковь, причем не только деньгами, но и натурой. Но, по словам герцогини Сазерленд, можно было подумать, что у отца нет других источников дохода, кроме ее подаяния — жалких пяти шиллингов!

На лицах гостей читался живейший интерес. Несколько молодых людей широко улыбались. Завтра весь Лондон будет говорить, что Уэстермир женится на нишей, чей отец живет на пять шиллингов в год, питается одним хлебом и шьет себе сюртуки из алтарных покрывал!

Герцог уже хотел вести Мэри прочь, но герцогиня схватила племянника за руку.

— Чем это от тебя пахнет? — поинтересовалась она, втягивая воздух огромным носом. — Что это, Доминик, какие-то новые духи?

Мэри и герцог переглянулись. Очевидно, даже ванна, принятая перед балом, не смогла истребить запах дегтя, испарениям которого, по уверениям миссис Кодиган, нет равных при лечении ангины.

Мэри воспряла духом. Настал ее час! Теперь герцог за все поплатится!

— Не беспокойтесь, ваша светлость, я сейчас все объясню, — пропела она медовым голоском.

Герцог бросил на нее мрачный предостерегающий взгляд, но Мэри было уже не остановить.

— Это новый восточный аромат, ваша светлость, — торопливо заговорила она. — Точнее сказать, на самом деле он очень древний. На Востоке это благовоние называют… э-э… миррой. Мирра не только прекрасно пахнет, но и действует на мужчин… м-м… возбуждающе. Кроме того, в древности она использовалась при бальзамировании мумий.

Герцогиня открыла рот и замолчала надолго.

Герцог изо всех сил продолжал улыбаться, сжимая руку Мэри железной хваткой.

— Возбуждающее средство? — вскричала герцогиня. — Доминик, мальчик мой, подумай о своем здоровье! Ты уже потерял голос, а что же дальше будет? И, надеюсь, ты не собираешься сделать из себя мумию?

Герцог молча затряс головой и поспешил в бальный зал, волоча за собой Мэри.

У входа он прижал ее к стене и хрипло прошептал на ухо:

— Что вы наделали! Теперь весь Лондон заговорит о том, что я использую возбуждающие средства!

Мэри сбросила с плеча его руку.

— А что станут говорить обо мне, сэр? Что мой отец живет на пять шиллингов, которые платит ему из милости ваша тетушка?

Несколько секунд герцог смотрел на нее бешеными глазами.

— Тетушка не сказала вам ничего обидного, — прошипел он наконец. — Держите себя в руках, черт побери!

— Ни за что! — топнув ногой, отвечала Мэри. — Я не стану молча сносить оскорбления! Мало того, что вы притащили меня на этот бал! Мало того, что представляете всем как свою невесту, хотя ни я, ни мой отец еще не дали вам согласия! Это вы держите себя в руках, иначе я всем расскажу, что никакой помолвки не было и все это обман!

В этот момент молодой граф Десмонд, однокашник Уэстермира по Итону и Оксфорду, пригласил Мэри на первую кадриль. Герцогу оставалось только отпустить свою спутницу — он все равно чувствовал, что не сможет больше произнести ни слова.

— Дорогая моя мисс Фенвик, — заговорил граф, едва зазвучала музыка, — скажите мне, неужели путешествие в Египет привило Уэстермиру вкус к восточным погребальным обрядам? Весь бал гудит от слухов: говорят, Ник уже написал завещание, где просит забальзамировать свои останки и воздвигнуть себе пирамиду! Я бы этому не удивился, — с насмешливой улыбкой продолжал граф. — Не зря говорят, что у Уэстермиров все не как у людей.

Мэри почти не прислушивалась к словам графа, но «путешествие в Египет» засело у нее в памяти. Значит, герцог Уэстермир был в Египте? Интересно, надо будет расспросить его об этом…

— Да нет, не думаю, что герцог решится на бальзамирование, — ответила она, кружась по залу в объятиях красавца-графа. — Видите ли, эти языческие обряды плохо сочетаются с мусульманством… Как, разве герцог ничего вам не рассказывал о своем обращении в ислам? Впрочем, об этом пока не знает никто, кроме ближайших друзей. Видите ли, когда жестокий суданский паша бросил его в яму с крокодилами…

— Что-о?! В яму с крокодилами? И как же старина Ник оттуда выбрался?

— Не торопитесь, — сладко улыбаясь, ответила Мэри, — сейчас я расскажу вам все по порядку.

И рассказала! Припомнив романы, прочитанные за последние годы, она поведала изумленному графу, как Уэстермир спас из суданского гарема красавицу-француженку и какие злоключения ему пришлось при этом претерпеть. До обращения в ислам, впрочем, дело не дошло — кадриль кончилась, и граф с поклоном отвел свою собеседницу на ее место, где уже толпились новые кавалеры.

Все молодые люди в зале мечтали потанцевать с мисс Фенвик и узнать, что же произошло с Уэстермиром в Египте. И Мэри не обманула их ожидания. От многократного повторения история эта расцвечивалась все новыми красками, суданский паша скоро превратился в эфиопского негуса, а яма с крокодилами — в пещеру с кобрами; впрочем, ни рассказчицу, ни ее слушателей эти несообразности не смущали.

Покончив с приключениями самого герцога, Мэри перешла к его предкам. И в данный момент толстый виконт со сложной фамилией, открыв рот, слушал душераздирающую историю о сиамских близнецах, которых девятый герцог Уэстермир, опасаясь скандала, всю жизнь держал взаперти в одной из башен своего мрачного замка.