— Значит, его сейчас беспокоит будущее сыновей, — сделал вывод Лайон.

— То есть деньги, — проговорил Уайатт Дамарон, предвидя, что скажет Синклер.

Улыбка Сина стала хищной:

— Старые добрые американские доллары… Могу поспорить, что если мы ему достаточно заплатим, то он скажет нам, кто нанял его убить наших родителей.

Два бриллианта, каждый по карату, блеснули на руке Джоанны, когда она подняла ее и спросила:

— А можем ли мы быть уверены, что он предоставит нам достоверную информацию?

— Хотелось бы в это верить. Вот здесь нам и важно показать ему, что мы знаем о его сыновьях, потому что Вергар, естественно, захочет дать им не только деньги. Он захочет от нас гарантий того, что эта информация не приобретет широкой огласки. У него нет выбора, потому что если он не скажет правду, то мы расскажем всем о том, что знаем. Но для страховки я потребую от него доказательств того, что он мне скажет.

Лайон с сомнением покачал головой:

— Это же было пятнадцать лет назад…

— Вергар очень хитер. Он умудрялся выполнять сложнейшие операции и выжить в этом мире, полном опасностей. Я думаю, что какой-то интересной нам информацией он обладает. А если и нет, то пусть просто скажет имя. Мы долго жили со своими подозрениями, и сейчас нам нужно просто подтверждение их. Без доказательств мы, вероятно, не сможем привлечь этого человека к суду, но тогда мы сами решим, как его наказать.

Взгляд Синклера Дамарона обежал лица присутствующих, встретившись с глазами каждого из родственников, в которых было написано единодушное одобрение.

Джоун ответил ему улыбкой.

Жюли проснулась и обнаружила, что лежит на громадной кровати Джоуна, поверх вышитого золотом покрывала. Она вспомнила, как он ее сюда привел и показал свою квартиру. Когда он ушел на заседание, она пошла к нему в спальню, скинула свой пиджак, забралась на кровать и практически сразу же уснула.

Когда она ложилась, спать ей не хотелось. Просто надумала ненадолго прилечь, желая быть в самой лучшей форме. Ей не нужно было быть предсказательницей судеб, чтобы знать, что следующие неделя-другая станут серьезным испытанием ее душевных и физических сил.

Ей предстояло сделать очень многое. По сути, принять приглашение Джоуна было полным сумасшествием. Но Жюли не хотела лгать себе. Если бы она вернулась в прошлое и ситуация повторилась бы, она приняла бы то же самое решение.

Жюли прекрасно понимала, что играет, с огнем. Если только он догадается… Ну уж нет, она не позволит такому случиться. Кроме того, вполне вероятно, что сегодняшний ужин — последний раз, когда она увидит его.

Еще много лет назад она решила для себя, что, избегая серьезных отношений с кем бы то ни было, можно избежать затруднений, которые обязательно возникнут в ситуациях, когда нужно будет что-то скрывать и лгать. С тех пор она четко следовала этому правилу, живя одиноко и не заводя ни подруг, ни любовников.

Но все это было до появления Джоуна. Она не могла избежать всего того, что произошло. И это притом, что она знала, какие это может иметь последствия. Жюли вспомнила те ощущения, которые возникли у нее, когда она разглядывала его фотографию в газете. Ничто не могло подготовить ее к встрече с ним лично. И, точно так же, ничто не способно было подготовить ее к осознанию того, что она соскучилась по нему и сейчас ждет, когда же он вернется со своего заседания.

Глядя на заходящее солнце, она соскользнула с кровати и отправилась осматривать его квартиру. Каждая комната, через которую она проходила, напоминала о нем.

Большинство вещей, как ей казалось, выбирал он сам, в отличие от его загородного дома, где все было сохранено в неизмененном состоянии много лет, видимо, как дань памяти умершим родителям. Все, что она видела, было подчеркнуто сильными, чувственными линиями и цветами. Картины, висевшие на стенах, были собраны со всего мира.

Жюли потрогала коробку сигар. Рядом стояла овальная чаша, наполненная запонками для манжет. В ванной она открыла флаконы с одеколонами и принюхалась к их темным, тяжелым и неотразимым запахам — запахам Джоуна. И вдруг она подумала — это была странная мысль, — что было в начале, запах или сам Джоун.

Открыв гардероб, она обнаружила длинные ряды рубашек, костюмов, брюк, стопки аккуратно сложенных свитеров — кожу и шерсть, хлопок и твид. Все было чистое и глаженое и ждало своего хозяина. На нее нахлынуло сильное желание сохранить для себя его старую рубашку, в которой она спала, чтобы потом, в его отсутствие, надевать ее и вспоминать…

«О Боже, что же это?» — подумала Жюли.

В одной из комнат она нашла музыкальный центр и довольно долго возилась с ним, пока смогла его включить. Она выбрала несколько компакт-дисков с легкой успокаивающей инструментальной музыкой и поставила один из них. Потом Жюли забралась с ногами на кушетку, на которой лежал целый ворох подушек, и смотрела, как ночь медленно опускается на Нью-Йорк. Она просто сидела и ждала.

В такой позе и застал ее Джоун, когда вернулся домой. Ему было приятно, когда, войдя, он увидел ее.

Он привык к пустым комнатам, домам, номерам отелей. Долгое время это было его привычной жизнью. За это время он научился ценить и любить одиночество, когда не надо было ниоткуда ждать удара и не надо было прикрывать спину. Но сегодня все было иначе… Сегодня он был неизъяснимо счастлив увидеть Жюли, ждущую его в квартире, которую Джоун считал своим домом.

Она была прекрасна, когда сидела вот так, в мягком, неярком свете лампы. Сияющий свет ночного города, панорама которого открывалась из огромного окна, служил ей фоном. Она излучала что-то такое, что у Джоуна даже заболели руки, так ему захотелось обнять ее. Он сделает это. Скоро.

Ее нелегко было понять, но с ней ему было безумно интересно. Годы охоты на Вергара наложили свой отпечаток, и теперь он уже не так легко доверял людям, так что для него было большим сюрпризом обнаружить, что Жюли, практически с первой же минуты их общения, вызвала у него чувство доверия к себе, несмотря на всю ту сложность и загадочность натуры, которые он угадывал в ней.

Она была совсем не такой, какой казалась на первый взгляд. Внутри нее был некий хаос, который временами просачивался наружу и давал о себе знать. Она была настороженной и предусмотрительной, и поэтому было ясно, что она скрывает в себе какие-то секреты. Но обычные женщины, откровенные и предсказуемые в своих поступках, надоедали ему и раздражали его. О Жюли же он такого не мог сказать. Она ему не надоедала. С ней не было скучно.

Джоун закрыл за собой двустворчатые двери и направился к ней.

— Ты выглядишь отдохнувшей.

— А ты — напротив, слишком уставшим.

Тут она в первый раз поняла, что усталость эта была не только чисто физической, но и душевной тоже. Да и тени под глазами еще сильнее, чем раньше.

— Совещание было таким напряженным?

— Напряженным? — Он сел рядом с ней. — Нет, ничуть.

Джоун протянул руку, поднял несколько прядей ее шелковистых волос и наблюдал, как они, струясь, падают между его пальцев.

— Нет, — повторил он, на этот раз тише. — Напряжение — это когда мне безумно хочется поцеловать тебя, как, например, сейчас, а я этого не делаю.

Она окаменела, но внутри ее кровь закипала, гулко билась в венах. Должно быть, Жюли издала какой-то тихий звук; то ли от удивления, то ли от чего-то еще, потому что взгляд Джоуна вдруг переметнулся на ее губы. Даже ее соски, казалось, набухли в ожидании его прикосновения. Ей не хотелось отодвигаться от него. Она его ждала.

Он склонил голову и прикоснулся к ее губам. Она заставляла его чувствовать голод — голод желания иметь ее, обладать ею, раствориться в ней, впитать ее до последней капли. Только эта мысль сейчас билась в его мозгу. Она вся состояла из сладких запахов, бархатистой кожи, нежных изгибов тела — и он ее страстно хотел.

Джоун обвил ее руками и притянул к себе, поцелуй стал более глубоким и сильным. Его язык переплетался с ее языком, создавая жар и желание, страсть и пыл.

Она издала какой-то тихий возглас, который, войдя в его рот, стал частью его самого. Так же, как и ее вкус. Так же, как и ее запах.

Жизнь научила Джоуна держать при себе все свои эмоции и чувства. Контроль над собой был чрезвычайно важен, и его потеря грозила необратимыми последствиями. Этот урок он выучил слишком хорошо.

Но сейчас, рядом с Жюли, он боролся за контроль над своим разумом. Он никак не мог остановить себя, не мог заставить себя не получать то, чего хотел. А она — она была как сон, как самый чудесный сон, и отвечала ему взаимностью.

Джоун имел богатый опыт общения с женщинами, и он сразу понял, что она его хочет. Но Жюли еще пока хотела его не так, как того желал он. И, хотя они только целовались, он чувствовал, что она продолжает держаться напряженно, словно боится довериться ему окончательно.

Но потом она сделала это. Это было частью того, что делало ее загадкой, и это озадачило его еще больше. Он собирался раскрыть ее тайны, одну за другой.

А сейчас его заботило другое. Джоун хотел быть еще ближе к ней, его заботило то, что на них еще столько одежды. Он хотел чувствовать ее обнаженное тело под собой. Но в данный момент не имело значения то, чего он хочет, каким бы сильным ни было желание. Он должен был делать один осторожный шаг за другим.

Джоун взял ее за руки и потянул на себя, пока она не соскользнула с кушетки на него. Жюли выгнулась над ним, он почувствовал прикосновение ее сосков сквозь их одежду, и его вдруг охватило безумное желание.

Неожиданно раздался стук в дверь.

— Самое время… — раздраженно пробормотал он, судорожно вздохнув.

Бессознательным движением Жюли облизала губы.

— Что это… Кто это стучит?

— Наш ужин готов.

— Ужин? — Она совершенно забыла о еде. Джоун провел рукой по ее волосам.

— Я был бы безутешен, если бы обнаружил, вернувшись с заседания, что тебя здесь уже нет.

— Ты не кажешься мне человеком, способным вдруг оказаться безутешным, — сказала она немного странным голосом.

— Нет? — Джоун отодвинулся от нее, чтобы лучше ее видеть. — А каким же я тебе кажусь?

Ее дыхание уже восстановилось, и голос окреп. Она еще чувствовала жар его поцелуя. Жюли сказала то, что думала:

— Жесткий. Холодный. Сильный. И временами даже жестокий.

На лице его отразилось неподдельное удивление.

— Что же я тебе такого сделал, что ты пришла к подобному выводу? Когда я был жестоким или холодным?

— Ничего не сделал. Пока.

Он внимательно посмотрел на нее:

— Но ты ожидаешь, что сделаю?

Жюли хотела бы забрать свои слова обратно, но с Джоуном это было невозможно, будь то улыбка, слово или поцелуй.

— Нет, потому, что у тебя не будет для этого причин. — Ее просто не будет поблизости.

Он повернул ее лицо к себе, дотронувшись до подбородка.

— Скажи мне, Жюли, ты всегда такая настороженная?

— Не думаю, что у меня когда-либо возникала такая необходимость в этом.

Джоун пристально посмотрел на нее, думая о том, какие же секреты она хранит и что же за тайна является ее частью, вспоминая при этом то, как обнимал ее, и понимая, как сильно он все еще ее хочет.

— Есть кое-что такое, что я должен сказать тебе, Жюли. Последние несколько лет я провел на темной стороне жизни. Ты говоришь, что я такой, — это правда. Я вынужден был стать жестоким и холодным. Я делал много плохого и часто делал с большим рвением и усердием. Я дрался, врал, воровал, смотрел на что-то сквозь пальцы — и все это только верхушка огромного подводного айсберга.

Жюли была удивлена его словами не меньше, чем он — ее. Но почему-то она знала, что он был прав в том, что делал. Временами его лицо принимало безжалостное выражение, давая понять, каким жестким и жестоким он может быть.

— Все, что ты делал, было для тебя очень тяжело.

Он грустно улыбнулся:

— На самом деле это было очень просто.

— Тогда откуда эти тени? — Она провела пальцами по темным кругам вокруг его глаз.

Его улыбка стала спокойнее и шире, и, хотя это и была самая циничная и усталая улыбка, которую она видела на его лице, тем не менее Жюли нашла ее привлекательной.

— Напряженная жизнь. Постоянно не высыпаюсь. Нерегулярно питаюсь. Все это и еще много всего другого. Я привык делать все, что должен, для того чтобы получить все, что я хочу.

— Я знала это еще до того, как ты это сказал.

— Откуда?

— Прочла в твоих глазах.

То, что она сказала, прозвучало так неожиданно, что Джоуну потребовалось какое-то время, чтобы найти ответ.

— Прекрасно. Значит, ты получила предупреждение.