— Нам обязательно надо это обсуждать?

Он замолчал, но выдержал недолго.

— С тобой все в порядке?

— Абсолютно.

Лицо его приняло озабоченное выражение:

— Но я же сделал тебе больно.

— Только вначале. — Она сплела его пальцы со своими и опустила их руки себе на талию.

— Я много чего о тебе не знаю, но теперь одна твоя тайна мне известна. Готов спорить, что я единственный знаю это. И, — он наклонился, чтобы поцеловать ее, — это только начало.

Ей так и хотелось сказать ему, чтобы он довольствовался лишь этим, не пытался проникнуть в ее секреты и не проявлял бы излишнего любопытства. «Дай мне сделать то, что я хочу и должна, — мысленно попросила она. — И тогда, может быть, мы еще сможем провести какое-то время вместе».

Возвращая ему его поцелуй, Жюли погладила его по щеке и поняла, что слово «навсегда» не приходит ей на ум. «Навсегда» было для нее недостижимым понятием, о чем она не могла себе позволить даже задумываться.

8

Когда ушла ночная мгла и комната осветилась скупым и серым утренним светом, Жюли нехотя высвободилась из теплых объятий Джоуна и встала с кровати, оставляя за собой терпкий запах мужского тела и любви.

Она собрала свои раскиданные вещи и быстро оделась. Затем, стараясь не шуметь, выскользнула из дома, забрала чехол с картинами и сумку с инструментами, спрятанные в кустарнике, и поспешила к машине.

Джоун, вероятно, никогда не узнает, как ей было тяжело уехать от него вот так тайком, не разбудив его, не попрощавшись. Трудно было в это поверить, но за одну эту ночь ее тело так привыкло к его телу, оно словно срослось с ним, и теперь разлука доставляла ей физическую боль. Больше всего ей хотелось вернуться назад, броситься на постель рядом с ним и заняться любовью.

Но Жюли подавила в себе желание. Еще немного, и брошенные ею в спешке вещи могли бы найти. В таком большом поместье наверняка был садовник, который рано начинал свой рабочий день. Жюли не могла так рисковать.

По дороге домой все ее мысли были заняты Джоуном и тем, что произошло между ними. Жюли ни о чем не жалела, абсолютно ни о чем. С самого первого поцелуя было ясно, что они рано или поздно будут вместе. Это было неизбежно, так распорядилась судьба.

Всю эту долгую ночь Джоун открывал для нее мир новых ощущений, в его объятиях Жюли узнала, что такое страсть. Он показал ей ее силу, ее власть, ее нежность. Он стал частью ее тела и души. И теперь, сколько бы ни прошло времени, Жюли не сможет забыть его, и никакая вода и мыло не способны будут смыть его запах, который впитался во все поры ее тела. Это ее судьба. Но что будет дальше — неизвестно, а пока Жюли еще многое предстояло сделать.

Наступил новый день, и ей нужно было позаботиться о своем отце. Он по-прежнему был самой главной проблемой в ее жизни. И потому ей нужно было продолжать обманывать Джоуна.

Ночью она доверила ему свое тело и не пожалела об этом. Он не просил ее доверить ему свое сердце, хотя она была готова сделать и это. Только в одном Жюли была совершенно уверена — она никогда не доверит ему тайну своего отца. Это было бы слишком большим риском. Потому что, если Джоун захочет, он сможет уничтожить его.

Приехав домой, Жюли приняла душ, переоделась и спустилась вниз.

— Папа? — окликнула она отца. Странно, что он не вышел ее встретить.

Наконец она нашла его у себя в студии. Он сидел перед мольбертом, тупо уставившись на чистое полотно, натянутое на рамку. Рядом стоял другой мольберт с яркой, удивительно сочной картиной Сезанна, на которой была изображена ваза с цветами.

Жюли похолодела.

— Что ты делаешь? Я не знала, что ты получил новый заказ.

— Да, да, получил.

Жюли подошла ближе и склонилась над мольбертом. Отец работал только над маленьким участком картины — всего несколько лепестков.

— Папа?

— Ты была права, — глухо произнес он. — Я не могу больше этого делать, Жюли-Кристиан. Не могу.

Это было так не похоже на ее отца, что Жюли не сразу поняла, что он имеет в виду.

— Ты хочешь сказать, что прекратишь это делать?

— Придется.

У нее вырвался вздох облегчения.

— Слава Богу, ты наконец это понял и сам признал, что не можешь больше этим заниматься, — произнесла Жюли, обнимая отца. — Ты даже не представляешь себе, как я счастлива.

Может быть, теперь они смогут вести нормальную жизнь. И ей не придется разлучаться с Джоуном!

— Я не могу больше этого делать, — снова повторил отец. — Но теперь весь мир узнает о моем таланте.

Чувство облегчения сменилось леденящим ужасом:

— Что ты имеешь в виду, папа?

— Я объявлю всему миру, чем занимался последние шесть лет, и все наконец признают мой гений.

У Жюли ослабели ноги. Она схватила отца за плечи и повернула к себе:

— Ты сильно заблуждаешься, папа. Если ты расскажешь о своих подделках, тебя тут же назовут вором, а не гением.

— Нет, нет, ты не понимаешь, — упрямо стоял на своем отец. — Ты никогда не понимала.

Когда все поймут, что те полотна, которыми они восхищались, полотна Моне, Матисса или Ренуара, были на самом деле написаны мною, они будут мною восхищаться.

— Восхищаться? — Жюли казалось, что ее ударили чем-то тяжелым по голове. — А как же подлинники великих мастеров, которые хранятся у тебя в подвале? Что ты сделаешь с ними?

Отец раздраженно махнул рукой, словно она говорила о какой-то мелочи.

— А, ну их я, конечно же, верну назад. Я никогда не собирался оставлять их у себя, ты же знаешь. Но какое все это будет иметь значение? Мои работы — вот что самое главное.

Жюли в ужасе смотрела на него. Видимо, безумие совершенно овладело ее отцом. Она была так занята тем, что уничтожала следы его преступления, что ей никогда не приходило в голову, что отец вовсе не хочет скрывать то, что он сделал. Даже больше, он явно гордился этим. Он, видимо, был одержим манией величия.

«Неужели это моя вина?» — подумала Жюли. Благодаря ее усилиям отец до сих пор не попал в тюрьму. Но ведь он даже не подозревал о том, что она возвращает оригиналы законным владельцам. Все эти годы, видя, что никто не раскрывает его обман, отец все больше и больше убеждался в том, что его копии ничем не уступают подлинникам. Постепенно его уверенность в собственном мастерстве перешла все границы и превратилась в навязчивую идею.

Кольберт Ланье не знал, что в подвале он хранит свои работы, а настоящие произведения искусства находятся там, где было их место. Он не знал, что после его объявления владельцы картин первым делом кинутся проверять подлинность своих полотен. И, когда выяснится, что это и есть оригиналы, ее отец будет выглядеть умалишенным в глазах окружающих. А для него это хуже тюрьмы.

У Жюли не было выбора. Ей придется рассказать ему, что она сделала. Это будет для него ударом, но по крайней мере она спасет его от еще большего унижения.

— Папа…

Внезапно Жюли показалось, что она услышала еле слышный гул вертолета. Она прислушалась — может, она ошиблась. Но нет, гул становился все громче и громче. Вертолет приближался к их дому. Джоун!

Взглянув на отца, она поняла, что он ничего не слышал. Он снова склонился над холстом, где пытался повторить цветочные лепестки с картины Сезанна.

— Папа, какие у тебя были планы на сегодня?

— Планы? — Его голос дрогнул, и он замолчал.

— Ты никуда не собирался идти?

— Нет.

— Хорошо. Ко мне пришли, но когда я освобожусь, то позвоню твоему врачу. — Она поцеловала его в щеку. — Почему бы тебе не отдохнуть до обеда, а я вернусь к тебе сразу, как уйдет мой друг. Ладно?

Отец кивнул:

— Да.

Гула вертолета больше не было слышно — значит, Джоун уже здесь. Последний раз взглянув на отца, Жюли вышла в сад, сгорая от нетерпения увидеть Джоуна и одновременно страшась этой встречи.

Джоун выключил двигатель и вылез из кабины. В этот момент он увидел Жюли, которая стремительно шла к нему через сад. На ней было длинное легкое цветастое платье, развевающееся на ходу, каштановые волосы свободно падали на плечи. Солнце мягко освещало ее тонкую фигурку. Казалось, она вся светится. Джоун не мог отвести от нее глаз, настолько она была хороша.

Он пошел навстречу и, встретившись с ней посередине пути, молча притянул к себе и поцеловал. Его охватило чувство удовлетворения. Пока он не обнял Жюли, пока не прильнул к ее губам, Джоун даже не представлял себе, как он хотел ее снова видеть.

Он крепче прижал ее, так что ноги ее оторвались от земли, и медленно закружился. С этого момента весь мир перестал существовать для него. Даже если бы они были не одни, если бы со всех сторон на них смотрели любопытные, он сделал бы то же самое. Ему было все равно. Сейчас для Джоуна существовала только Жюли. Сильное и безудержное желание охватило его.

Он оторвался от ее губ только потому, что хотел кое-что сказать ей. Нехотя Джоун опустил ее на землю.

Легкий ветерок весело трепал ее волосы, играл с подолом платья. Она радостно засмеялась легким серебристым смехом.

— Привет. Что ты здесь делаешь?

— Я никогда не слышал, чтобы ты так смеялась.

— Смеялась как?

Несмотря на проблемы с отцом, Жюли была невероятно счастлива снова видеть Джоуна. Возбуждение охватило ее, заставляя радоваться жизни. Рядом с Джоуном она не могла оставаться спокойной.

— Так жизнерадостно.

Будучи не в состоянии противиться зову ее мягких губ, он наклонился и снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй был не таким долгим, но не менее чувственным. Когда он поднял голову, его глаза потемнели от охватившего его желания.

— Мне так тебя не хватает, что я не нахожу себе места. И в этом одна из причин, почему я здесь, — пояснил Джоун. — Не могу сказать, что я обрадовался, когда проснулся сегодня и увидел, что тебя нет рядом.

Жюли сделала шаг назад, словно это небольшое расстояние могло помочь ей освободиться от его чар.

— У меня были дела утром, а дорога сюда довольно длинная.

— Но я мог доставить тебя на вертолете или заказать машину. Тебе нужно было просто сказать мне об этом.

— Не было смысла тебя будить.

Джоун схватил ее за руки, его глаза гневно сверкнули:

— Нет, в этом был смысл, Жюли. Я заснул, держа тебя в своих объятиях, и, черт возьми, я хотел проснуться точно в таком же состоянии.

Как ни странно, у нее не было желания положить конец все нараставшему напряжению, быть может, потому, что вчера ночью она испытала пик этого напряжения и насладилась им. Жюли улыбнулась:

— Скажи мне прямо, Джоун. Ты рассердился на меня и прилетел сказать мне об этом. Так?

Джоун ослабил свою хватку:

— Да, я рассердился, и действительно я хотел тебе это сказать, но это не единственная причина, по которой я прилетел.

Жюли улыбнулась еще шире. На самом деле он просто был раздражен тем, что она сделала по-своему, а не так, как хотел бы он. После того что произошло ночью, его желание было вполне законным, но сейчас это все равно было для нее не самым важным.

— Тогда, может быть, перейдем к следующей причине?

Джоун нахмурился:

— Ты не воспринимаешь меня всерьез, ведь так?

— Нет, я отношусь к тебе очень серьезно, Джоун.

Ее слова ни в чем его не убедили. Он понял, что свой утренний скрытный уход Жюли считает вполне естественным. Вероятно, это объясняется тем, что она не понимает, насколько это все серьезно для него. Но он и сам не понимал, почему его это так взволновало. Джоун просто почувствовал огромное разочарование, когда он проснулся и увидел, что она ушла. Не медля ни минуты, он бросился к вертолету и полетел к ее дому.

Джоун ничего не мог с собой поделать — при виде Жюли его вновь охватило желание. Он хотел полностью обладать ею, но не мог даже полностью завладеть ее вниманием. Он бы многое отдал, чтобы она хотела его так же сильно. И Джоун верил, что так оно и будет.

— Ну ладно, раз уж мы не можем прийти к согласию в этом вопросе, давай перейдем ко второй причине моего визита. Я хотел сказать тебе доброе утро и поцеловать.

Жюли улыбнулась:

— Ты это уже сделал.

— Да, — кивнул Джоун. — Есть еще одна причина. Я хочу посмотреть твои картины, Жюли.

Ее улыбка погасла.

— Ты хочешь посмотреть мои картины?

— Почему ты так удивляешься? Я же сказал, что хочу купить три из них.

— И очень глупо сделал. Как можно покупать картины, даже не взглянув на них?

— Тогда покажи мне.

Жюли не сразу ответила, обдумывая его просьбу. По правде говоря, причины, по которой она отказывала ему раньше, больше не существовало. Ранее она пыталась оградить себя от него, но Джоун уже доказал, что он сильнее, и у Жюли не было больше сил противиться ему. Он многого не знал о ней и мог никогда не узнать, но она решила, что было бы абсурдным и бессмысленным скрывать от него свой работы.