Элизабет Ренье - Прелюдия любви

Они въехали в буковую аллею. Сара закрыла окно. Берта, сидевшая рядом, была необычайно молчалива. Они говорили «прощай» морю — морю, и его летящим брызгам, и крикам диких птиц. И свободе, которую Сара узнала здесь, в Сассексе. Теперь в ее жизни больше не будет свободы и не будет избавления. Ей придется встретиться лицом к лицу с Лондоном и со всеми его проблемами.

Они прибыли на Беркли-стрит следующим вечером, очень поздно. Когда Сара с трудом выбиралась из экипажа, рука Криспина поддерживала ее, а его голос шептал ей на ухо слова ободрения. Все было так же, как во время их утомительного, тревожного путешествия. Он устранял с дороги все сложности, придавал ей мужества, вел себя с нею, словно она была его младшей, драгоценной сестрой. Во время остановок, когда они перекусывали или меняли лошадей и когда они сидели вместе на постоялом дворе вечером, он постоянно говорил с ней. Он говорил о Клэверинге, об их с Мэри детстве; о деревнях вокруг поместья, которые ей не посчастливилось увидеть; о Чичестере и его соборе, который Мэри так хотела ей показать. И ни разу он не упомянул того, что могло бы причинить ей боль или огорчить. Он не прикасался к ней, разве что для того, чтобы помочь выйти из кареты или пересечь полоску каменистой земли. Она была глубоко благодарна ему за заботу и самообладание, которое, как она знала, давалось ему нелегко.

Но теперь пришло время проститься. Криспин протянул ей листок бумаги:

— Это — адрес, по которому живет Эдвард, я собираюсь там расположиться. Я знаю, что мне не позволят явиться к вам с визитом, но, если вам понадобится моя помощь, пообещайте, что вы сообщите мне об этом.

Сара спрятала записку в ридикюль.

— Я обещаю, Криспин, и… спасибо вам. — Она подняла на него глаза. — Спасибо за все, что вы сделали, и за помощь, которую вы мне оказали.

— И вы говорите это после той боли, которую я вам причинил?

— Вы этого не хотели, я уверена. В конце концов, какая разница, кто, вы или Дебора, открыл мне глаза на жестокости рабства.

И стоило ей вздрогнуть, Криспин настойчиво сказал:

— Сара, вы не должны стоять здесь, на холоде. Смотрите, наверху зажгли свет.

Она взглянула в сторону дома.

— Это спальня маман. Звук экипажа, должно быть, разбудил ее. А у парадной двери — Фредерик.

Она была дома, ее ждали. И все же она медлила подняться по ступеням и войти в дом.

Сара дрожала все сильнее. Она ухватилась за руку Криспина:

— Мне страшно.

Он сильно сжал ее руку:

— Нет, Сара. Вы просто немного устали и встревожены. Вам нечего бояться.

Она покачала головой, избегая его взгляда:

— Я уехала отсюда одним человеком, а вернулась… другим. Мне придется встретиться не только с Энтони и папА, но и с самой собой, с той, у которой заново открылись глаза.

Она посмотрела на Криспина. Его лицо было освещено фонарем кареты: темные глаза, которые когда-то смотрели на нее с такой холодностью; губы, которые казались ей жесткими, безжалостными. Мускул дрожал на его щеке, и Сара знала, что он выдает некое глубокое, непокорное чувство. Она будет помнить каждую его изысканную фразу, каждую интонацию его голоса — будет помнить всю жизнь, и сама эта память будет для нее как боль.

— Ведь есть что-то, что вы хотели бы, чтобы я сделала, разве не так? — с горечью спросила она. — Принять правду?

— Я наговорил вам много неприятных вещей, Сара, в тот последний раз, когда мы стояли здесь вместе. В то время я не знал вас по-настоящему, я еще не научился… не научился любить вас. Вот я и сказал это, несмотря на всю мою решимость хранить молчание. Что бы ни готовило нам будущее, моя любовь к вам останется неизменной, но, по всей видимости, безответной.

Он прижал холодные пальцы Сары к своим щекам, потом поцеловал их, как тогда в Клэверинге. И так же, как в тот раз, едва он отпустил ее ладонь, она стиснула руки и медленно двинулась вверх по ступеням.

Леди Торренс в оборчатом ночном чепце и нарядной накидке бестолково суетилась, пока слуги вносили багаж. Саре пришлось три раза спросить ее об Энтони, прежде чем мачеха смогла дать ей ответ.

— Он получил по заслугам, вот и все, — ответила мачеха, не сводя глаз с Берты, несшей наверх шкатулку с драгоценностями. — Подагра у твоего отца не проходит, так что он мучается одышкой. Боюсь, я проговорилась, что Криспин в Клэверинге. Была такая неприятная сцена, что я едва не потеряла рассудок и вынуждена была послать за нюхательными солями. Криспин приехал с тобой? Где он?

— Он остановился на квартире доктора Трехерна.

— О, дорогая, еще один аболиционист. Сара, не упоминай при отце имени Криспина. Сейчас он в постели и, наверное, поднимется очень поздно, но когда ты его увидишь, умоляю, помни…

— Мама! — в отчаянии перебила ее Сара. — Я очень устала и хочу прямо сейчас отправиться в постель.

— Конечно. Берта, не стой там разинув рот. Немедленно отведи свою хозяйку наверх.

В спальне леди Торренс принялась расхаживать туда-сюда, мешая горничной.

— Честно сказать, не знаю, что ты решишь в отношении Энтони. Конечно же я никогда не была сторонницей этой партии, зная, каким успехом он пользуется у женщин. Одна надежда на то, что твой отец не узнает правды обо всем этом деле.

— ПапА не знает?! — в изумлении воскликнула Сара.

— Он поверил истории о разбойнике. Думаю, это к лучшему. Ты заметишь в нем перемену, Сара. Он очень страдает от болей, и это не улучшило его характера. Думаю, если он узнает, что Энтони дрался на дуэли, за другую женщину…

— Да, матушка, я понимаю. Думаю, он рассердится.

— По моему мнению, он разорвет вашу помолвку. Так что, пока я не повидалась с тобой, Сара, пока не услышала твоего мнения… Что ты думаешь? Что ты станешь делать?

Сара изо всех сил пожелала, чтобы на месте ее мачехи сейчас была Мэри. Мэри, которая, не теряя ни минуты, позаботилась бы о том, чтобы она была раздета и легла в постель, и которая превосходно знала, когда следует прекратить болтать и оставить ее одну.

— Мама, я очень устала в дороге, — сказала Сара. — Завтра, когда я повидаюсь с Энтони…

Наконец она оказалась в собственной кровати, а Берта неслышно двигалась по комнате, собирая ее одежду.

— Отправляйся спать, Берта, — приказала Сара. — Ты, должно быть, тоже измучилась. Нет ничего такого, что не могло бы подождать до утра.

— Вы не хотите, чтобы я осталась, пока вы не уснете, сударыня? Вдруг вам что-нибудь понадобится.

— Боюсь, ты не сможешь дать мне того, что я хочу.

Горничная глубоко вздохнула:

— Да, мисс Сара, думаю, что не смогу. По-моему, мы обе хотим одного и того же. Просто услышать, как грачи кричат в старых вязах по утрам.

— Да, — с несчастным видом согласилась Сара. — Только это.

Она поглубже зарылась в постель и, натянув по привычке одеяло на голову, наконец заснула.

Даже смертельная болезнь сына не могла заставить леди Бретертон изменить привычный распорядок дня. Когда Сара с мачехой прибыли в ее дом, их, как обычно, заставили ждать, а потом провели в спальню старой леди, где они в нетерпении томились, пока леди Бретертон кормила спаниеля и забавлялась с маленьким черным мальчишкой.

Наконец леди Бретертон подняла свой монокль и уставилась на Сару:

— Значит, вы вернулись, не так ли? Надеюсь, вы удовлетворены тем, что случилось в результате вашего бегства.

Леди Торренс стянула с рук перчатки.

— С трудом верю, что вы можете обвинять Сару в том, что случилось с вашим сыном.

Монокль вспыхнул.

— Я не просила вас высказывать свое мнение, сударыня. Итак, мисс, что вы хотели сказать?

— Что я была глубоко опечалена, получив эту новость. Но я не понимаю, как мое присутствие могло предотвратить этот… несчастный случай.

— Несчастный случай! Но вы же, разумеется, не такая дура, чтобы в это поверить?

— Нет, сударыня. Я просто пытаюсь пощадить ваши чувства.

— Тьфу! Если бы вы хоть сколько-нибудь о них заботились, вы бы убедили Бретертона немедленно на вас жениться и зачать наследника прежде, чем он будет убит.

— Убит! — Сара приподнялась. — Вы хотите сказать, что он…

— Сядьте на место, девчонка. Он все еще дышит, насколько мне известно. Но как долго это продлится — вопрос.

— Неужели все так серьезно?

Старая леди раскинулась на подушках и заговорила с притворным терпением:

— Сара, иногда я сомневаюсь, что у вас есть хоть капля мозгов. Насколько я знаю, вам сообщили, что Бретертон получил пулю в правую руку, которую он, скорее всего, потеряет. И вы спрашиваете, серьезно ЛИ это?

— Я уже не знаю, говорят ли мне всю правду, — горячо откликнулась Сара. — Более того, я не понимаю, как вы можете оставаться такой спокойной и равнодушной, в то время, как ваш сын…

Мачеха протестующе взмахнула рукой:

— Сара, ты оскорбляешь леди Бретертон.

— Тьфу! Даже Бижу не смог бы оскорбиться в ответ на то, что может сказать эта глупая девчонка. Что же до моего спокойствия… И что вы предлагаете, мисс? Броситься к Бретертону и рыдать у него на груди? Он вас за это не поблагодарит.

Сара одернула юбку.

— Если мне позволят увидеть Энтони, — твердо сказала она, — я знаю, как следует вести себя в комнате больного.

Маленькие черные глазки старой леди сверкнули.

— Скажите пожалуйста, вы обиделись! Это уже лучше. — Она наклонилась вперед, глядя на Сару сквозь стекло. — Да, я чувствую в вас перемену. Кому вы ею обязаны? Тому самому родственнику с отвратительными манерами, который проповедует ересь аболиционизма?

Сара сдерживала гнев, одновременно осознавая, что девушка, которая сидела в этой комнате несколько недель назад, к этому времени уже бы начала заикаться от смущения. Теперь же она отвечала со спокойствием, которое удивило ее саму.

— У меня есть некоторый опыт обращения с тяжелобольными — я приобрела его в Сассексе, сударыня. Именно поэтому, как я уже объяснила Энтони, мне пришлось задержаться там дольше, чем я намеревалась.

— В самом деле? С каких это пор вы посвятили себя обязанностям сиделки? У меня сложилось впечатление, что при первом же намеке на болезнь в вашем доме вы предпочли исчезнуть.

— Я этого не отрицаю. Но каждый может измениться сам и изменить свое отношение к жизни.

Монокль выпал из рук старой леди.

— Господи прости! Так, значит, это произошло с вами? Вы решили стать взрослой? В самом деле, вы выглядите старше. Вы очень бледны и прибавили в весе. — В ее голосе слышалось мрачное удовлетворение. — Вам это не идет. Если Бретертон умрет, вам нужно будет, не тратя времени даром, искать нового жениха. Красота молодости недолговечна. Думаю, ваша привлекательность не протянет дольше двадцати. — Злые глазки стали похожи на два черных хрусталика. — Не означает ли это, что вы готовы выйти замуж за Бретертона, если, конечно, он поправится, даже в случае потери руки?

Сара больше не могла сохранять спокойствие. Она вскочила, и краска прилила к ее щекам.

— Я знаю, что вы обо мне всегда были низкого мнения, сударыня. Но если вы думаете, что я могу покинуть Энтони…

Старая леди бросила мальчику-рабу кусок сладкого мяса и принялась аплодировать, когда он поймал его ртом.

— Я просто пытаюсь понять, послужила ли тупость моего сына хорошим уроком для вас. Но вижу, что вы так же глупо заблуждаетесь на его счет, как и раньше. Впрочем, все это к лучшему, поскольку с одной рукой он вряд ли так легко найдет себе богатую вдову.

— Даете ли вы мне разрешение навестить его прямо сейчас? — холодно спросила Сара.

Леди Бретертон откинулась на подушки, задыхаясь от смеха.

Феба Торренс неуверенно заметила:

— Не думаю, что вопрос Сары может быть сочтен таким забавным, сударыня.

— Вам не понять. Так же как и этой глупой девчонке, со всеми ее претензиями казаться взрослой. — Ее душил хохот. — Сара, которая помолвлена с Бретертоном, просит разрешения сидеть рядом с его кроватью и держать его за руку. Мне только хотелось бы знать, у кого собиралась просить разрешения Мария Стернер, прежде чем разделить с ним постель.

Шокированная леди Торренс торопливо поднялась и сделала неловкий книксен. Взяв Сару за руку, она заторопилась вон из комнаты. На лестничной площадке рывком натянула перчатки.

— В самом деле, эта женщина невыносима.

— За что она меня так ненавидит? — спросила Сара. — Я никогда не причиняла ей никакого зла и до сегодняшнего дня вела себя в ее присутствии не иначе, как с крайней учтивостью.

Мачеха глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

— Это не имеет отношения к тебе лично, моя дорогая. Леди Бретертон в юности была изумительной красавицей, какой и представить себе нельзя. Она влюбилась в молодого офицера, разумеется, без гроша за душой. Это обычная история. Но ее заставили выйти замуж за старого лорда Бретертона. Он был распутник и пьяница. И из-за этого она возненавидела всех мужчин разом, а когда она утратила молодость и красоту, ее злоба распространилась и на хорошеньких женщин. Думаю, единственные создания в мире, к которым она испытывает хоть какие-то чувства, — ее любимый спаниель и маленький черный мальчик.