– Ну, так что ты скажешь, Чед?

Чед виновато выпрямился на стуле. Весь этот грандиозный праздник затеяли ради его отца, а он отключился.

– Что?

– Ты не хочешь произнести тост в честь Ника? – переспросил Тэд. – Перед ужином ты говорил, что тебе очень хочется.

– А, да, конечно.

Папа сидел с ним рядом, и Чед заметил, каким удивленным взглядом он посмотрел на бумажку, извлеченную Чедом из кармана. На ней Чед записал кое-что для памяти.

Гости собрались в отдельном зале ресторана, они с папой сидели за круглым столом, а за другими столами, которыми был уставлен зал, расположились люди, которые работали в «Омеге» в первые годы: они ужинали, переговаривались, пили вино и рассказывали друг другу нескончаемые истории о том, как начиналась компания. И когда Чед поднялся, он узнал почти всех, потому что видел их, когда приходил к отцу или когда они собирались у них в доме. Как будто родственники приходили на семейное торжество, грустно подумал Чед, и больше он не увидит членов этой большой и дружной семьи.

Он развернул заготовленный листок с речью. Тэд рассказывал ему, что такое тост, и Чед решил, что ему непременно нужно его произнести. Несмотря на такое количество гостей, тост должен был сказать кто-то из папиных близких. Если бы у него была жена, тогда, ясное дело, это бы сделала она, но жены не было, а мама Чеда не приехала на торжество – он мечтал, чтобы кто-нибудь пригласил ее, но, наверное, никто не догадался этого сделать, раз ее здесь не было, так что оставался он один. Не так уж ему хотелось подниматься и говорить речь на виду у всех собравшихся, но ему еще больше не хотелось, чтобы отец подумал, будто Чед вовсе не гордился им, как все остальные. «Так что уж ладно, – рассудил он, – надо так надо, скажу я этот тост», – и написал его накануне вечером.

– У меня замечательный папа, – читал Чед очень громко, чтобы было не так заметно, что голос дрожит, – у него все здорово получается, он всегда выслушает и никогда не ругается, если что-нибудь натворишь. И еще он никогда не смеется над тобой, если ты вдруг ошибешься, и мы все с ним делаем вместе, потому что мы любим с ним одно и то же. Как было бы здорово, если бы мы остались здесь, где у нас столько друзей и столько дел; наверное, это нельзя, но я все равно рад, что все любили пас и помогали моему папе создавать «Омегу», потому что это был его конек в течение стольких лет, ну, кроме меня, конечно. Так что, я думаю, мне нужно пожелать нам всем удачи, как это обычно делается, и сказать моему папочке, какой он замечательный, как все тут говорят, но только разница в том, что он мой, то есть он мой папа и мой друг, и это совсем другое, чем ребята в школе. И… я думаю, что это лучше всего.

Чед сел на место в полной тишине, словно все затаили дыхание. Потом кто-то захлопал, и в ту же минуту все вскочили и начали аплодировать ему и улыбаться. А его папа тоже встал, приподнял его и прижал к себе так крепко, что Чед испугался, что может переломиться. Но ему было совсем не больно, ему было даже очень здорово. Так здорово, что лучше ничего не может быть на свете. И он подумал, что, куда бы они ни поехали и чем бы там ни занимались, пока отец будет рядом с ним, пока он будет так сильно любить его, все будет отлично, и он уже никогда не будет считать себя одиноким, больше никогда.


Сибилла пригласила их на Рождество, и поскольку Чед считал, что он ни за что не может ехать один, они вдвоем с отцом прилетели в Вашингтон, как только начались школьные каникулы. Перед тем, как вместе с Сибиллой поужинать, они, как и всегда, отправились в Музей воздухоплавания и космонавтики в Мэлле, так что Чед смог пройтись по Небесной лаборатории, слазить в прилунявшийся модуль «Аполлона», постоять под самолетами, подвешенными под куполом, и застыть в изумлении перед образцами пород, взятыми с лунных гор, хотя они оба с Ником знали, что эти горы ничем таким не отличаются от гор на Земле.

Весь день они провели в музее, это был день Чеда. Следующий день будет днем Ника, и тогда они пойдут в Национальную галерею искусств, но Чед знал, что он не будет скучать: часть времени он будет рядом с отцом, а в остальное время он найдет себе занятие на тамошних аттракционах. А на следующий день они пойдут в Детский музей. Они всегда так поступали: так делили время, чтобы никому не было ни обидно, ни скучно.

Они мирно ужинали с Сибиллой все четыре вечера, которые они пробыли в Вашингтоне.

– Три рождественские дня я проведу за городом, – сообщила Сибилла Нику, когда они только собирались приехать. – Меня пригласили в гости в Вирджинию. Мне бы больше хотелось побыть с тобой и Чедом на Новый год, но я никак не могла отказаться.

В комнате Сибиллы они обменялись подарками. Ник, как всегда, чувствовал себя неуютно от беготни по магазинам, от всей суеты, которая исходила от Сибиллы и была ее неотъемлемой частью, – избежать этого было невозможно. Ник знал, что Чеду это нравится, так что ему поневоле приходилось участвовать во всем этом, чувствовать себя беспомощным и злиться на себя за это чувство, убеждая себя, что это просто слабость. Если бы он был сильным человеком, он бы послал Чеда одного к его мамочке или, по крайней мере, встречался бы с Сибиллой лишь в ресторанах и в других нейтральных местах и положил бы конец этому фарсу, который продолжался с самого их развода. Но он не знал, как быть. Он даже привез Сибилле рождественский подарок, потому что он не забыл, как несколько лет назад Чед разразился слезами, увидев, что лишь они с мамой обмениваются сувенирами. В этом году он подарил Сибилле декоративную маленькую булавку в форме прыгающего гепарда, золотого с бриллиантами вместо глаз. Ее подарок был выбран гораздо тщательнее: портмоне из крокодиловой кожи с золотыми карандашиками и ручками внутри, со сделанными из чистого серебра ножичком для вскрытия писем, ножницами, пинцетом и скоросшивателем. Все принадлежности были помечены его инициалами; выгравированные на золотой табличке, они украшали и портмоне.

Ему было так неловко, что он чуть не забыл поблагодарить ее. Но Чед смотрел на все это великолепие круглыми глазами, так что Нику вновь пришлось взять себя в руки, а потом они пошли ужинать в «Олимпиан», где Сибилла заранее заказала кабинет, отделанный черным бархатом. К кофе, который подали, когда Чед допивал через соломинку уже третью бутылку лимонада, Ник совершенно истощился. Сибилла говорила без умолку. Словно зная, как ему не по себе, она была сама любезность и обаяние, рассказывала о телевидении, о своей новой компании, где создавались телепередачи, об актерах и актрисах, с которыми ей довелось работать. Ей как-то удалось привлечь к этой беседе и Чеда, то спрашивая его о чем-то, то рассыпая шутки, и у Ника закралось подозрение, что она заранее запаслась анекдотами о тех знаменитостях, которых знал Чед. Ник никогда еще не видел, чтобы Чед приходил в такой восторг от своей матери.

– Папочка знает об этом все, – объявил наконец Чед. – Он этим занимался все последнее время – читал о телевидении. Всякие там книги, журналы, бумаги.

Глаза его расширились: перед ними поставили огромный шоколадный торт.

– Ух ты! – прошептал он и схватился за вилку.

Сибилла взглянула на Ника.

– Это правда?

– Небольшое преувеличение, – пожал плечами Ник. – О чем я только ни читаю, ну, в том числе и о телевидении.

– А еще ты смотришь, – промычал Чед с набитым ртом. – Гораздо больше, чем раньше. Ты теперь просто лучше экспертов все знаешь.

– А может, он собирается приобрести телесеть, – посмотрела на Чеда Сибилла.

Чед согласно закивал головой.

– Он говорит, что очень может быть. Купит телестанцию или сам сделает. Очень мощную, такую, как Эн-Би-Си или Эй-Би-Си, или что-то вроде, У нас теперь полно времени, потому что папочка уже больше не президент «Омеги» и говорит, что присматривает новый гараж, чтобы начать новое дело, но он не собирается покупать никакого гаража, а только так шутит.

– Больше не президент «Омеги»? – повторила Сибилла.

– Больше нет, – кивнул Ник.

– И ты даже не сказал мне!

Он молча посмотрел на нее, залившуюся краской. Она отвела глаза.

– Разумеется, ты не обязан мне докладывать, чем ты занимаешься, но ты же знаешь, что мне интересно все о тебе… и о Чеде…

– Это было в газетах, – бесстрастно напомнил Ник.

– Но я просматриваю только новости, касающиеся телевидения. Такое важное дело, Ник… я могла бы все же рассчитывать, что ты сам расскажешь мне об этом.

Нахмурившись, Чед беспокойно переводил взгляд с одного на другого.

– В следующий раз, – понижая голос, пообещал Ник, – ты обо всем узнаешь первой.

Сибилла поджала губы, и Ник тотчас припомнил, как она пеняла ему за то, что он «умник», во времена их брака, да и потом тоже. Он сменил тему, переходя от телевидения к фильмам, которые он смотрел, к книгам, которые прочел, и к разным событиям в Калифорнии. Чед поглощал торт, прислушиваясь успокоенно к мягким голосам родителей, ведущих дружескую беседу.

Они оставались в тех же дружеских отношениях и в следующие два дня, прогуливаясь все вместе по Вашингтону, пока не наступил последний вечер их визита, и после ужина Сибилла попросила разрешения навестить их в номере отеля «Мэдисон», где они остановились. Ей захотелось пожелать спокойной ночи Чеду, когда он уляжется, и попрощаться с ними, потому что утром они уже могли не увидеться: очень рано она улетала в гости к своим друзьям в Вирджинию. Хотя Ник и не мог сдержать раздражения и недовольства, в конце концов он сдался и разрешил ей прийти. Так что Чед смог, лежа в постели, поцеловать свою маму, цепляясь за нее и вдыхая с закрытыми глазами запах ее духов.

– Счастливого Нового года и Рождества! – шептал он.

Ему так хотелось сказать ей, как он любит ее, но каждый раз, как только он собирался произнести эти слова, они отчего-то застревали у него в горле. Похоже, ей не очень нравились его нежности. Кроме того, он думал об отце: Чед не очень-то представлял, как бы тот чувствовал себя, зная, что Чеду все же удалось рассказать маме о своей любви. Так что он ограничился пожеланием счастливого Нового года, и в ту же минуту Сибилла поднялась.

– И тебе счастливого Нового года, Чед. Надеюсь, ты поможешь своему папе решить, чем же ему заняться… – она помедлила, задумчиво глядя на сына. – Было бы хорошо, если бы ты жил в Вашингтоне, тогда бы мы могли видеться, когда захотим.

Чед широко раскрыл глаза. Таких слов он еще никогда от нее не слышал.

– Конечно, хорошо бы, – отозвался он.

– Ну, ладно, мы что-нибудь придумаем. Может быть, твой папа купит здесь телевизионную станцию; ему, кажется, по душе эта мысль, а тебе было бы полезно ходить в школу именно здесь. Но вы, вероятно, не захотите уезжать из Сент-Луиса.

– Ну нет, то есть я-то не хочу, но папа собирается. Он, правда, пообещал, что мы не уедем, пока мне тоже этого не захочется, а я пока говорю «нет», но… я не знаю… быть может…

Склонившись, Сибилла коснулась губами его лба.

– Мы должны все хорошенько обдумать, правда ведь? А сейчас спи, а мы с твоим папой как раз и потолкуем об этом.

Чед скользнул под одеяло, мысли путались у него в голове.

– Если вы что-нибудь решите, обязательно разбудите меня.

Но Сибиллы уже не было в комнате, она шла в гостиную, соединявшую спальни Ника и Чеда.

– Как он вырос, – сказала она, погружаясь в кресло. – Ты позволишь мне выпить, Ник? Мне бы хотелось немного поговорить с тобой – Бог знает, когда нам придется увидеться вновь.

– Да когда захочешь, – отозвался он. – Чего уж проще – садишься на самолет в Вашингтоне и приземляешься в Сент-Луисе. Коньяку?

– Да. Ну что, ты разгрузился немного, уйдя из «Омеги»?

– Это не было тяжестью. Просто пришло время осмотреться и подумать о чем-то другом, – налив ей коньяку, он уселся в соседнее кресло. – Ну, а ты как? Продала свою телесеть?

– Нет. Я-то сказала бы тебе, если бы сделала это, – она подождала, чтобы он осознал сказанное. – Знаешь, так странно. У меня появились новые программы, рейтинги мои растут, и даже несколько репортеров писали обо мне. Сколько интереса ко мне проявляют: телефоны не умолкают, бухгалтеры приходят, чтобы сунуть нос в дела. Но никто не приходит с деньгами. Ну, словно напуганные малые детишки, настоящих мужчин больше нет! Мой адвокат говорит, что они не хотят рисковать, но это же полная чушь – стоит только посмотреть на Си-Эн-Эн, какие возможности! Разумеется, занятие телевидением – дело рискованное, им просто так нельзя заниматься, если не собираешься вкладывать все свои силы и способности, да и кучу денег в придачу! И даже тогда нет никаких гарантий. Это бизнес не для слабаков, не для тех мужчин, которые не уверены в себе, – она отпила глоток и вздохнула. – Ну, все же я надеюсь, что кого-нибудь да найду. Беда в том, что не так много мужиков, уверенных в себе, да еще и при деньгах, так что я беспокоюсь, смогу ли я продать…