«Быть может, она и безвредна, – думала Валери, – но мне противно ее приставание. Оно всегда претило мне. Еще пара минут, и она просто вылетит отсюда».

– Я сама подумаю обо всем этом, – произнесла она вслух, – а уж потом поведаю всем остальным. Лучше расскажи о своей работе. Сколько новых передач тебе удалось выпустить?

Сибилла раздумывала. Она опустошила свой стакан и поставила его снова на столик, чтобы Валери долила его.

– Четыре я продала, а теперь ставлю еще три: мыльную оперу и два музыкальных шоу. Прошлым летом я продала два игровых шоу. Разумеется, я продолжаю раскручивать «Час Милосердия», и это мое самое грандиозное шоу, но мне приходится буквально отрывать Лили от ее нового увлечения: она совершенно поглощена Грейсвиллем.

– Грейсвиллем?

– А ты еще не слышала о нем?

– Нет, откуда? Разве газеты писали об этом?

– Еще нет. Но Карл приезжал посмотреть храм.

– А, да, помню. Ты рассказывала об этом тогда за ланчем. И я еще спросила, не собираешься ли ты возводить город вокруг церкви.

– Я даже и думать не думала о городе, пока ты не упомянула об этом, – призналась Сибилла, – а потом мне показалось, что это отличная мысль. А Лили просто пришла в восторг от нее.

– Значит, ты строишь город. Грейсвилль. Настоящий город?

– А как же! Магазины, театры, гостиницы и жилые кварталы, больницу – все…

– И церкви?

– Храм.

Валери едва заметно улыбнулась.

– Если город настоящий, то почему там будет царить одна религия?

– Те, кто приезжает в Грейсвилль, хотят приблизиться к Лили Грейс. А тем, кто в нее не верит, незачем приезжать. Мне они не нужны.

В открытую дверь постучалась Розмари Ашбрук.

– День-деньской с посетителями, – кивнула она Валери и со светской улыбкой повернулась к Сибилле. – Прошу прощения, но мне просто приходится вставать на защиту дочери. Сама-то она никогда о себе не подумает.

На лице Сибиллы отразилось неудовольствие, но она быстро поднялась, попрощалась и вышла в прихожую. Валери пошла ее проводить, ощущая острую боль, отдающуюся в ногах при каждом шаге, хотя прошло уже два месяца после катастрофы.

– Хорошо, что ты меня навестила, – сказала она, опираясь на косяк около Сибиллы. – И спасибо тебе за цветы.

Цветы приносили каждый день с карточкой «От Сибиллы с любовью» – громадные роскошные букеты, которые сильно напоминали Валери пышно обставленные похороны диктаторов и мафиозных бонз. Она всегда выкидывала ленты, словно готовые вот-вот захлестнуть кого-то, а потом составляла пять-шесть небольших букетов из огромной охапки рассыпавшихся цветов.

– И еще спасибо за то, что пришла на похороны Карла. Очень любезно с твоей стороны.

– Я не могла оставить тебя, – отозвалась Сибилла. – Я навещу тебя, как только смогу, у нас совсем нет времени… Но если захочешь поболтать – звони, звони в любое время. Ты же знаешь, я хочу тебе помочь.

В холле они коснулись друг друга щеками, и мать Валери захлопнула дверь.

– Какая преданность, – заметила Розмари. – Удивительно, что она наведывается так часто, живя в Вашингтоне. Валери, тебя ждет в библиотеке Дэн Лисигейт с тем детективом, как же его зовут? Ты не хочешь поговорить с ними? Я могу сказать, что ты себя плохо чувствуешь.

– Нет, я побеседую с ними, мамочка. Я же должна знать, что им удалось установить.

Говоря это, Валери уже направлялась так быстро, как могла, в библиотеку.


Мужчины поднялись ей навстречу, и Лисигейт подвинул ей кресло. Валери не дала ему произнести обычный светский монолог, с которого он всегда начинал каждую встречу.

– Дэн, все это меня мало волнует. Расскажи мне лучше, что вам удалось разузнать.

– Да, разумеется. Разумеется, тебя волнует это, и я расскажу тебе все без утайки. Валери, это не самая приятная из историй. Скажу также, что для тебя с матерью у меня нет добрых вестей. Не могу не повториться, поведение Карла меня потрясло, даже вообразить не могу, что у него было в голове…

– Нельзя ли перейти к делу? – перебила Валери раздраженно.

– Да. Ну, прежде всего позволь обрисовать тебе общее положение вещей. В сентябре прошлого года Карл сделал несколько неудачных вложений. Крайне неудачных. На этом он потерял больше пятнадцати миллионов долларов. В следующие три месяца, к началу нового года, он добыл почти тринадцать миллионов долларов. В декабре он купил у своего брокера эти тринадцать миллионов, переведенные в боны. Дальше мы ничего не смогли узнать. Боны не зарегистрированы, и дело это так же непостижимо, как и авария. Нигде нет и следа, а скорее всего они уже не всплывут. Мы знаем наверняка, что Карл отчаянно стремился вернуться из Адирондака в первых числах января, похоже, для того, чтобы произвести какие-то операции с этими бонами, но теперь нельзя быть в этом уверенным наверняка.

Валери слушала его так бесстрастно, как будто речь не шла о ее собственном разорении.

Лисигейт показал на сидящего рядом с ним мужчину.

– Фред может рассказать тебе, что ему удалось разыскать.

Детектива Фреда Берстина нанял Лисигейт после гибели Карла. Он вел свое расследование одновременно с тем, которое осуществлял Национальный комитет безопасности на транспорте. НКБТ проводил расследование всех аварий со смертельным исходом, и обычно результаты этих расследований становились известны не раньше, чем через год.

Валери знала, что специальная команда изучала место аварии и то, что осталось от самолета, что другие специалисты занимаются показателями полета, находящимися в «черном ящике», допрашивают Тэрэнтов, Лили и служащего аэропорта в Лэйк Плейсиде. Знала и то, что медицинский отчет будет приложен к остальным исследованиям: анализы показали, что Карл не употреблял перед полетом наркотиков и алкоголя, что он умер от страшного повреждения головного мозга.

Валери получила это медицинское заключение, когда летела на больничном самолете в Вирджинию, где должно было состояться захоронение Карла в семейном склепе.

Вернувшись в Нью-Йорк, она решила получить ответы на мучившие ее вопросы от независимых расследователей, от Фреда Берстина и полиции штата Нью-Йорк; ее интересовало, не стал ли Карл жертвой грязной игры и не был ли он, не дай Бог, вовлечен в какие-то незаконные операции. Все, кто занимался этим делом, делились с ней лишь частью полученной информации, но кое-что из того, что каждому из них удалось разнюхать самостоятельно, держали при себе.

– Я просмотрел все, – начал Фред, когда умолк Лисигейт, – чтобы восстановить полную картину. И, значит, одно совершенно ясно: ваш муж не проверил двигатели перед полетом. Вы говорили нам, что помогали взобраться в самолет и пристегнуться другим пассажирам и не обратили внимание на его действия, но, похоже, кто-то да должен был заметить – там слишком много ступеней проверки – проверял ли он наличие воды в топливных баках.

Он вопросительно посмотрел на нее, и она ответила:

– Боюсь, что я ничего не могу сказать. Я точно не видела.

– Вы сказали, что полагались на него.

– Да, так я сказала, и так оно и было. У меня не было причин не доверять ему.

Берстин вздохнул.

– Он потерял тринадцать миллионов долларов, почти все, что имели вы с матерью, а вы доверяли ему… Ладно, тогда продолжим. Он не был игроком, утверждаете вы, и я тоже не смог получить сведения о его посещении Лас-Вегаса или казино Атлантик Сити за последние пару лет. Он мог, конечно, делать это и за пределами страны, но вы сообщили, что обычно путешествовали вместе. Ладно, переходим к следующему. Вы говорили, что он не владел какой-либо транснациональной компанией и, насколько вам известно, не был ни в одной из них партнером, и я просмотрел все файлы в его компьютерах в конторе и дома, записи его банковских и брокерских операций, его записи в календаре, но тоже не обнаружил следов этого. Я допросил его секретаршу, его деловых помощников, его друзей и тех, кто летел вместе с вами в самолете, но они тоже ничем не смогли мне помочь. Ничего похожего на партнерство в бизнесе. И никаких следов присутствия другой женщины. Я проверил отели, разговаривал с консьержем вашего дома в Нью-Йорке и с вашей экономкой из Адирондака, словом, со всеми. Я исследовал депозиты, хранящиеся в его сейфе, его клубные карточки, я осмотрел место аварии – НКБТ сильно помог мне в этом, – вашу квартиру, ваш дом в Адирондаке и дом в поместье Стерлингов, но ничего не нашел, в том числе и злополучные боны. Боюсь, что он умер прежде, чем сумел воспользоваться ими, и они где-то да должны быть. Но мне не повезло найти их.

И, – значит, я пришел к выводу, что он пытался восстановить те средства, которые потерял, пытался сыграть на чем-то. В этой стране мы не можем вообразить его в казино, но в иных местах – в Англии, в Испании, в Африке – есть свои игорные заведения, должно быть, он предпочитал их: достаточно далеко от дома. Там он потерял еще больше, и ему нужно было заплатить долги.

Знаете, эти парни в игорном бизнесе не дураки, так что ему пришлось возвращаться домой и в спешке раздобывать деньги: тринадцать миллионов за три месяца – работенка, признаться, изрядная. Поскольку мы не обнаружили этих бон, а к вам никто не обращался с требованием денег, значит можно предположить, что он успел заплатить долги до своей гибели. Я не нашел ни малейших доказательств того, что он собирался исчезнуть, да он и не был похож на того, кто действует подобным образом. Полиция не обнаружила признаков шантажа или вымогательства; разумеется, заключение сможет дать только НКБТ.

Он замолчал. Пока он докладывал, она не проронила ни слова, то теперь спросила:

– А его упоминание о женщине?

– Я принял это во внимание и НКБТ тоже. Но пока, значит, вы единственная, кто слышал это, а вы были в шоке. А он получил смертельные ранения и, вероятно, почувствовал неотвратимость гибели. Так что я не могу основываться на подобном признании.

– Он понимал, что говорит, – настаивала Валери. – И я уверена, что слышала именно эти слова.

– Пускай, но тогда кто подстроил это? У кого была возможность повредить что-то в его самолете в полной уверенности, что он разобьется? Кто мог его так сильно ненавидеть, что готов был угробить еще четырех людей, лишь бы добраться до вашего мужа?

После очередной паузы Валери призналась едва слышно:

– Я не знаю, – она подняла глаза на Берстина. – Вы ничего не узнали, – горько констатировала она. – Все, что я до этого времени слышала, относится к тому, чего вы не узнали.

– Это тоже результаты, миссис Стерлинг. Мы должны были докопаться до всего, до чего было можно, и мы раскопали немало в отношении вашего мужа. И я сделал для вас кое-какие выводы. Мне кажется, что все последующие расследования будут бессмысленными, уже просто нечего расследовать. Деньги уплыли, и можно держать пари, что они вряд ли где-то всплывут. А смерть вашего мужа была трагической случайностью, вот и все.

– Вот и все, – холодно повторила Валери. – Этого слишком мало.

– Валери, – заговорил Лисигейт, – нам нужно кое-что обсудить. Фред оставит нам свой отчет.

Уходя, Берстин протянул Валери увесистый конверт.

– Он ничего не выяснил. Только сделал ряд предположений.

– И это немало, – сказал Лисигейт. – Тебе не стоит от них отмахиваться. Иногда очевидный ответ и есть правильный ответ.

Валери возразила:

– Не думаю, чтобы в том, что происходило в последние пять месяцев, было хоть что-нибудь очевидное. А о чем ты хотел поговорить?

– О твоем положении. Все очень плохо. Валери, и я не могу скрывать этого от тебя. Сейчас мы знаем все о твоих делах и должны вместе встретить удар.

Валери на секунду улыбнулась.

– Это мы с мамой должны встретить удар. Ну, продолжай, Дэн.

– Когда Карл добывал потерянные тринадцать миллионов, он получил четыре от продажи твоих ценных бумаг, семь – заложив вашу собственность, а два миллиона он выручил за собственные свои вложения. Платежи по закладным достигают почти миллиона долларов в год. Тебе, должно быть, известно, что он застраховал жизнь на полмиллиона долларов, и страховка должна перейти к тебе. По его завещанию два миллиона отходит его родственникам, а все остальное принадлежит тебе.

Розмари, которая до этого не проронила ни слова, всплеснула руками:

– Так мы сможем получить хоть что-нибудь?

– Нет, – покачала головой Валери. – Ведь правда, Дэн?

– Боюсь, что да. Ваши акции прогорели, а ваша собственность заложена или продана. Чтобы исправить то, что наделал Карл, вам придется… – голос его упал. – Простите, мне так трудно говорить об этом. Если вы продадите поместье Стерлингов и квартиру в Нью-Йорке, то после того, как вы заплатите по закладным, у вас останется около миллиона долларов. Если вы продадите лошадей, коллекцию картин и скульптур, то у вас появится еще около миллиона. Больше, чем на эти два миллиона, вам не на что рассчитывать…

– Ах, так, – вымолвила Розмари, темнея лицом.