Гарновский же после падения Мамонова отметил: «Граф Александр Андреевич опять немножко поправился для того, что дел исправлять некому; а Храповицкий хотя и моден, но с Бахусом не перестает своего знакомства, да и способностей к делам таким, какие граф имеет, не имеет».

Но вернемся к молодоженам. Федор Головкин писал о Дмитриеве-Мамонове: «Он был ни тем ни сем, и ни чем-либо вообще; у него было лишь одно развлечение – изводить свою жену, которую он без конца обвинял в том, что она является виновницей его полного ничтожества».

Вообще ему было за что изводить прелестницу Дашеньку: после свадьбы оказалось, что у нее до тридцати тысяч долгов, которые теперь он обязан выплачивать. Что характерно, Екатерина о сем знала и усмехалась: «Ну, заработанных денег ему хватит ее долги уплачивать!»

Усмехалась молча, деликатно. Вообще ни одного нелицеприятного слова вслух о бывшем фаворите она себе не позволила. Могло создаться впечатление, что она отпустила эту пару с миром, не испытывая никакой ревности. Шкурину, правда, из списка фрейлин исключила, но зато повелела выдать ей на приданое двенадцать тысяч рублей. Неизвестно, почему Марье Васильевне деньги впрок не пошли: она постриглась в монахини под именем Павлии.

Вскоре рай молодоженов превратился в истинный ад. Жгучее сознание непоправимой ошибки довело Мамонова чуть ли не до умопомрачения. Потемкину Екатерина писала: «Если б тебе рассказать все, что было и происходило чрез две недели, то ты скажешь, что он совершенно с ума сошел, даже и друг его и конфидент Рибопьер и тот говорит, что он аки сумасшедший…» Но Потемкин вовсе не склонен был сочувствовать своему незадачливому бывшему протеже. Храповицкий занес в дневник фразу: «Князь сердит на Мамонова, зачем, обещав, его не дождался и оставил свое место глупым образом».

«Будьте уверены, – отвечал Потемкин Екатерине, – что он наскучит с своею дульцинеею, и так уже тяжело ему было платить за нее долг тридцать тысяч, а он деньги очень жалует». И добавил: «Я ему писал письмо коротенькое, но довольно сильное». В силе выражений разгневанного светлейшего можно не сомневаться! В Москве родные, утратившие теперь надежды на милости двора, встретили Александра с супругой очень враждебно. Екатерина сообщала Потемкину: «О графе Мамонове слух носится, будто с отцом розно жить станет, и старики невесткою недовольны…» Вскоре Мамонов увез жену в подмосковное имение Дубровицы.

А.И. Рибопьер, сын ближайшего друга Мамонова, свидетельствовал: «Медовый их месяц недолго продолжался. Скука, одиночество, раскаяние отравили жизнь их». Супругу Александр бранил, упрекая в своем несчастии. А императрицу сразу же начал засыпать покаянными письмами. В течение нескольких лет шли в столицу послания, и тон их становился все отчаяннее. Недаром Екатерина говорила: «Он пишет, как в уме сумасшедший». Мамонов признавался: «Случай, коим по молодости моей и тогдашнему моему легкомыслию удален я стал по несчастию от вашего величества, тем паче горестнее для меня, что сия минута совершенно переменить могла ваш образ мыслей в рассуждении меня, а одно сие воображение, признаюсь вам, беспрестанно терзает мою душу…» Он умолял позволить ему вновь вернуться ко двору и ради этого даже готов был бросить свою семью: «Касательно до оной осмелюсь, однако ж, я вам, всемилостивейшая государыня, доложить, что сколь я к ней ни привязан, а оставить ее огорчением не почту, когда только со временем угодна будет вашему величеству моя услуга…» Императрица хоть и жалела его, не отнимая окончательно надежду на возвращение, однако вновь приближать ко двору вовсе не собиралась. У нее теперь был Платон Зубов, любовник младше ее на тридцать лет, и он вполне ее устраивал.

Однако неужели она так и удовольствовалась булавкой, немилосердно воткнутой в прическу коварной невесты?

О том, как отомстила императрица, ходят очень странные слухи. Говорят, что однажды в дом Мамоновых в Москве проникли какие-то вооруженные люди, привязали Александра к креслу, а потом на его глазах высекли молодую жену. Говорят также, будто ее не только высекли…

Екатерина была страшно возмущена данными слухами и разбранила на чем свет стоит начальника охраны, которую она специально организовала бывшему фавориту, когда тот отбывал в Москву. Неприглядная сцена порки, а может быть, и изнасилования осталась только в устных преданиях. Екатерина же приобрела в сей истории репутацию благороднейшей из всех брошенных любовниц, наинемстительнейшей из ревнивиц, великодушнейшей из покинутых…

Ну да, ну да! Вот и Масон вдруг запел сладкоголосо: «Мамонов влюбился в юную княжну Щербатову и имел мужество сознаться в этом, прося позволения жениться. Екатерина была достаточно великодушна и горда, чтобы согласиться на его просьбу. Не делая ему никаких упреков. Она поженила его со своею фрейлиной при дворе и отправила в Москву, щедро одарив их имениями». И маленькое примечание: «Рассказы об ударах кнутом, которыми она велела наградить новобрачных, просто-напросто ложь; в России я не слышал об этом ни слова».

Ну и отлично, коли так! В конце концов, не зря говорят: вор не тот, который воровал, а тот, который попался.