— О Господи! Ну и в бедлам меня занесло! — воскликнула Рейн.

Оглянувшись посмотреть, кто бросил топор, она с удивлением увидела Убби в боевой стойке, с раздвинутыми ногами и руками на бедрах. Деликатный маленький тролль превратился в свирепого воина. От ярости его лицо было черным, но спросил он ласково:

— Ты не ранена, хозяйка!

Она покачала головой, сконфуженная тем, что случилось всего за несколько коротких мгновений. Кровь пролилась по ее вине, и ей нужно было время, чтобы прийти в себя от этой ужасной мысли.

— Сама виновата, — со злостью заметил Герв. — Не надо было его развязывать. Все саксы одинаковые. Все врут почем зря.

— А ты бы что сделал на его месте? — набросилась на него Рейн. — Он был в отчаянии и только так мог спастись.

Герв и Убби смотрели на нее как на сумасшедшую.

— Он хотел убить тебя, — сказали они одновременно.

— Это ничего не меняет, — возразила Рейн, сама понимая, насколько неубедительно это звучит.

— Ладно, спасибо богам, ты спасена, — сказал Убби. — А теперь иди, пожалуйста, в шатер и отдохни.

Рейн поглядела на пленников, в благоговейном ужасе таращивших на нее глаза, и покачала головой.

— Не могу.

К неудовольствию Убби, она вновь села на землю и связала себе лодыжки.

— Вот сука, — бубнил Герв, волоча тело Эдвина к дальним деревьям, где приказал закопать его. — Вонючий сакс испортит мне аппетит.

Рейн вспомнила, что не ела со вчерашнего дня. Оглядев пеструю толпу пленников, она поняла, что они, вероятно, не ели еще дольше.

— Ты должен накормить этих людей! — крикнула она Убби, который вернулся к костру.

Он занимался своим обычным делом и жизнерадостно насвистывал, словно и не он только что убил человека.

Не оглядываясь, он ответил:

— Хозяин не приказывал кормить их.

— Вот нелепость! А если он не вернется?

Она сказала это, и от страха сердце у нее убежало в пятки. Как бы она ни была недовольна, сколько бы ни накопила вопросов, требовавших немедленных ответов, она не представляла свою жизнь без Селика. Удивляясь сама себе, она не могла поверить, что ее так тянет к мужчине, с которым судьба свела ее совсем недавно.

Рейн постаралась взять себя в руки.

— А если он не вернется вечером?

Убби равнодушно пожал плечами.

Рейн тряхнула головой, раздумывая, как выйти из затруднительного положения, потом, вздохнув и пробормотав несколько малоприличных слов, развязала веревку и направилась к костру.

Убби насмешливо поднял брови и сухо заметил:

— Неужели так ведут себя пленники в твоей стране? Сами себя связывают и развязывают, когда им захочется?

— Заткнись, дурак.

Он хихикнул, продолжая возиться с кроликом.

— Это все, что у тебя есть? — спросила она, с отвращением нюхая варево в котле.

— Да, — смиренно подтвердил он. — Я еще не очень хорошо готовлю, но можно еще что-нибудь добавить для вкуса. Ты, случайно, не…

— Нет, это не мое дело. Я не повар.

— Хорошо, — сказал Убби. — Тогда ешь это. Похлебка пригорела, когда огонь был слишком сильным.

— От нее чертовски воняет.

Он усмехнулся:

— Ты, наверно, знаешь, как пахнет в аду, если пришла к нам с небес.

Рейн не сдержалась и выругала его.

— Я просто спросил. Не надо ругаться. Если хочешь, возьми эту дрянь для пленников, а я пока почищу котел для обеда.

Он показал на кучу кроличьего мяса и костей у его ног.

У Рейн не было выбора, поэтому она разложила содержимое котла в две деревянные миски и отнесла их пленникам. Люди связанными руками хватали миски и пили через край. Ни один не пожаловался на отвратительное варево, спеша наесться и, вероятно, боясь, что это последняя еда в его жизни.

Когда они закончили, Рейн помогла Убби почистить песком котел. Потом она вернулась к пленникам и остановилась возле Бланш, женщины Эдвина.

— Ты умеешь готовить? — ласково спросила она, понимая, как должно быть тяжело молодой женщине.

Но Бланш как будто и думать забыла о своем возлюбленном, когда почуяла свободу.

— Да, хозяйка, — торопливо ответила она. — Особенно кроликов. Если ты разрешишь мне собрать травы под теми деревьями, со стражником, конечно, я приготовлю их так, что они понравились бы даже королю.

Рейн усомнилась в этом, но предпочла бы что угодно стряпне Убби, который с готовностью передоверил котел и кроликов Бланш.

Через несколько часов Рейн приятно удивилась тому, что Бланш ее не обманула. Кролики были сочные и вкусные с соусом, в котором плавали кусочки дикого лука, моркови и грибов. Других приправ она не обнаружила. Бланш тоже была довольна, понимая, что в ближайшее время смерть ей не грозит.

У Герва похотливо вспыхивали глаза, которые он не сводил с то и дело наклонявшейся к огню Бланш.

— Не смей! — возмутилась Рейн.

Он криво усмехнулся, всем своим видом выражая презрение к ней.

— Попробуй, останови меня.

Селик вернулся поздно ночью, измученный душой и телом. Ему и его товарищам, еще не отдохнувшим после битвы, было трудно состязаться в скорости и силе со сторожившими поле битвы саксами.

Тем не менее они похоронили всех своих друзей, которых только смогли опознать, что было бы не самым приятным занятием и в лучших обстоятельствах. С мукой смотрели они на растерзанные трупы, ставшие добычей грифов, которые в первую очередь выклевывали глаза. Селика и его храбрых воинов мутило от такого количества безглазых лиц. А вонь! Господи, какая же там вонь! И еще волки, терпеливо дожидавшиеся их ухода.

Селик был не в лучшем настроении, когда вошел в шатер, сбросил кожаные сандалии и доспехи и повалился на шкуры, не сняв туники. Неожиданно он понял, что странная женщина, называвшая себя его «ангелом-хранителем», улетела из клетки.

— Убби!

Маленький человечек откинул полог своего шатерчика и так быстро, как только позволяли его ножки, помчался через весь лагерь к шатру Селика.

— Ты звал, хозяин?

Селик грязно выругался, и Убби испугался.

— Где она?

— Кто?

Убби переминался с ноги на ногу, избегая пристального взгляда викинга.

— Ты знаешь, черт возьми.

— С пленниками, хозяин. Это не моя вина. И не Герва, — торопливо добавил он.

Селик тяжело вздохнул и перестал трясти преданного слугу.

— Почему она с пленниками?

— Она сказала, что она пацифистка.

— Пацифистка?

— Да. Пацифисты против всех сражений, даже…

— Будь прокляты пацифисты!

Убби, недовольный тем, что его прервали, продолжал:

— Она сказала, что она пацифистка и, если я или Герв не освободим пленников, то она тоже станет пленницей.

— Она и есть пленница.

Убби вызывающе поднял голову.

— Нет, она заложница. Я ей так сказал. Ведь есть разница, хозяин?

— Есть. Она дорогая заложница. Лекарка. Пусть вернется в шатер, где я могу ее сторожить.

Убби недоверчиво отнесся к его доводам.

— Я не сплю с этой женщиной, — сказал Селик.

— А я ничего не сказал. — Защищаясь, Убби поднял руки. — Ладно, я знаю, что ты думаешь.

— Ха! Бог сказал тебе от этом? Ты стал таким же, как женщина, — заметил Убби с понимающей усмешкой, которая разозлила Селика еще больше.

— Приведи ее сюда, — рявкнул он.

Убби отвернулся.

— Лучше не я, хозяин. Она уже один раз сегодня чуть не залепила мне затрещину. Лучше ты сам.

Хмурясь, Селик направился к пленникам.

— Почему она угрожала расправиться с тобой, если она такая пацифистка?

— Я случайно убил одного грубого парня, который ей угрожал.

Селик остановился и посмотрел на слугу, который редко раздражался и еще реже вступал в драки. Он знал, что Убби должен был иметь серьезную причину для убийства дорогого невольника.

— Почему?

— Он душил хозяйку.

— Рейн?

Холодный ужас охватил Селика от этих слов.

Почему его так испугала возможная смерть женщины, которую он встретил всего несколько дней назад?

Убби кивнул.

— Приготовься к разговору о своей жизни. Она очень сердита на тебя.

— Сегодня я не настроен слушать ее сварливую болтовню о пленниках. Может, заткнуть ей рот тряпкой и лежать на ней, пока у нее не останется сил на упреки?

Убби скептически хмыкнул.

Полная луна и бивачный костер хорошо освещали поляну, и Селик легко отыскал пленников. Они лежали на земле. Многие спали. Кое-кто настороженно поглядывал на него, когда он проходил мимо.

Надо найти для них теплую одежду, чтобы они не замерзли к утру, иначе их не довести до Йорвика. И еще надо бы их подкормить. А то нечего и разговаривать с торговцами.

Наконец Селик отыскал беспокойную женщину, которая спала, свернувшись калачиком, и даже во сне дрожала от холода. Он заметил, что она надела одну из его шерстяных туник, но что это за одежда на осеннем ветру! Он и не подумал возмутиться тем, что она стащила его тунику, наоборот, ощутил странное удовольствие оттого, что его одежда ласкает ее тело, как бы заменяя собой его руки.

— Черт побери! — пробормотал он. — Женщина вертит мной, как хочет, а я веду себя словно невинный юнец перед брачной ночью.

Рейн медленно открыла глаза, услыхав голос Селика. Еще не совсем проснувшись, она не протестовала, когда он наклонился, чтобы развязать узлы на ее лодыжках.

— Святые мощи! Какая же ты пленница, если веревки так легко развязать!

— Это символически, — ответила она и широко зевнула, забыв прикрыть свой соблазнительный рот.

Заметив улыбку Селика, она попыталась оттолкнуть его.

— Символ чего? — спросил он, разгибаясь и наблюдая, как она распутывает узлы.

Наверняка, после спанья на земле у нее болело все тело, и он решил, что это вполне достаточное наказание за ее упрямство.

— Моего протеста против твоего варварства.

Она уже совсем проснулась, и ее лицо посуровело.

Он вопросительно поднял брови и обхватил себя руками. Даже его закаленное тело начинало чувствовать холод.

— Какого варварства?

— У тебя пленники, — прошипела она. — Как ты мог? Я ненавижу насилие, но понимаю, что иногда оно необходимо для самозащиты. Брать же пленных, когда битва закончилась, нецивилизованно.

— Мне не надо защищать себя, тебя или кого бы то ни было. И ты не понимаешь цивилизацию, сварливая женщина, если думаешь, будто только скандинавы считают пленных военной добычей. Так во всем мире. Я не знаю страны или народа, которые осуждали бы это.

— А что тебе говорит твое сердце?

Ее вопрос изумил Селика. Ответить на него, вроде бы, было легко, но он никак не мог подобрать слова, чтобы оправдать себя.

Тихий шорох привлек его внимание, и он заметил, что они своим разговором разбудили пленников, которые внимательно к ним прислушивались. Селик с ворчанием нагнулся и поставил женщину на ноги.

Рейн потеряла дар речи от изумления, но прежде чем обрела его вновь, уткнулась лицом ему в шею, потому что он легко и властно поднял ее на руки.

Селик знал, что Рейн думает, будто она слишком большая, чтобы мужчины носили ее на руках, и ему нравилось поддерживать в ней эту уверенность. Он сделал вид, что ему невыносимо тяжело и он едва не падает, и она тотчас перестала сопротивляться.

— Может быть, если ты будешь есть поменьше, ты перестанешь расти.

— Опусти меня! Слышишь?

— Нет. Я нашел для себя хорошее упражнение после целого дня верхом. Как будто несу своего коня.

Она внезапно замолчала, потом тихо спросила:

— Селик, а где твой конь?

Удивленный ее вопросом, он неуверенно ответил:

— Пасется вместе со всеми около пруда. А что?

— Можно мне взглянуть на него? Пожалуйста. Это важно для меня.

Селик пожал плечами. Он не видел в этом ничего плохого. Кроме того, можно заодно искупаться. Походную сумку с мылом и полотенцем он оставил где-то там неподалеку.

Но он не хотел сразу уступить ей.

— А что взамен? Что сделаешь ты для моего удовольствия?

Он почувствовал, как напряглось ее тело.

— У меня ничего нет.

— Да? Неужели? Тогда обещай молчать. Или поклянись, что не убежишь. — Ему пришла в голову мысль, от которой у него зашлось сердце. — Или…

— Или?

— Или поцелуй меня. Но по доброй воле, — прошептал он, вдыхая запах ее волос.

В них еще сохранился аромат «Страсти», который смешался с ее собственным сладким запахом.

— Ага! Вчера я дала тебе не только поцелуй.

— Это не то, ведь ты спала. И, насколько я помню, ты меня не целовала.

По правде говоря, он помнил гораздо больше.

Странно, думал он, я был так близок с ней и не целовал ее. Собственно, если честно, то он ласкал свою умершую жену и поэтому не касался ее губ. А может быть, он знал, кого ласкает, но не мог с этим смириться?

— Один поцелуй? Это все, чего ты хочешь?

Он кивнул, отпуская ее. Они уже были возле пруда.

Она скользнула вниз и встала лицом к нему, совсем рядом, но не касаясь его.