— Он не захватил меня в плен. Это я спасла его. И скажу тебе прямо — я не из его пленниц. Я не нуждаюсь в защите какого-то кровожадного викинга:

— Если ты так, говоришь, значит, так оно и есть, — с сомнением проговорил Убби. — Но хозяин относится к своим обязанностям серьезно. Во всяком случае, он старается как можно лучше защитить тех мужчин и женщин, которые доверились ему, особенно с тех пор, как Астрид…

Замолчав, Убби виновато посмотрел на Селика, словно вспомнил многое, что было когда-то.

— Астрид? Кто такая Астрид?

Убби застонал:

— Я умоляю тебя, миледи, не произноси это имя при моем хозяине. Пожалуйста, если ты хоть немного ценишь свою жизнь.

Рейн сконфуженно нахмурилась:

— Скажи мне, кто она, и я обещаю не говорить ни слова Селику.

Убби молчал.

— Но, с другой стороны, если ты не хочешь сказать, я всегда могу спросить у Селика.

Лицо Убби побледнело от ужаса.

Любопытство взяло верх над благоразумием, и Рейн металлическим голосом потребовала ответа:

— Кто эта Астрид?

— Его жена! — мрачно ответил Убби и поторопился уйти прежде, чем она смогла задать ему другие вопросы.

Его жена! У нее бешено застучало сердце и поникли плечи. Его жена! Почему она не подумала, что у Селика может быть жена? И почему это должно ее волновать? Она просто гость в первобытной эпохе, путешественница во времени, которая вернется в будущее, выполнив свою миссию, какой бы она ни была.

Нет, это не ее дело, женат Селик или не женат, решительно говорила себе Рейн, стараясь не прислушиваться к ноющему сердцу, твердившему совсем другое. Его жена!

Тут подошел Селик и, увидев его в боевых доспехах, она забыла и боль, и гнев. Тревога пронзила ее, и она прижала ладонь к груди, успокаивая колотящееся сердце.

Он был не в кольчуге, как за день до этого, а в толстой кожаной куртке с короткими рукавами, доходившей ему до середины бедер и надетой поверх тяжелой шерстяной туники и черных штанов. Широкий серебряный пояс с огромной застежкой подчеркивал его восхитительно тонкую талию. Пояс, как она прикинула, должен был весить не менее десяти фунтов и стоил дорого. Такие же серебряные нарукавники охватывали предплечья.

Длинные волосы он заплел в косу, а конусовидный кожаный шлем держал в руках, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, пока Убби не подвел к нему оседланного Яростного.

Он был, как всегда, мрачен, что миролюбивой Рейн совсем в нем не нравилось. И он был такой… такой соблазнительный, что ее чувственность, которой она обыкновенно не давала воли, мгновенно проснулась. Сейчас бы одну свободную минутку.

Она бездумно потянулась к нему, мечтая дотронуться до его солнечно-теплой кожи, но вдруг заметила, что его губы подрагивают в знакомой усмешке, и отшатнулась.

— Ты так быстро передумала? Может быть, хочешь прямо сейчас… заняться сексом?

— Нет, не хочу.

В Новый Йорк бы на минутку, возлюбленный мой.

— В самом деле? Ты смотришь на меня как голодный зимний кот, у которого из-под носа увели миску со сметаной.

— Ты переоцениваешь себя.

Да уж, переоценивает! Теперь ясно, чему быть, того не миновать.

— Давай обсудим это попозже, когда я…

Он оборвал себя, так как прискакавшие воины ждали его приказаний.

— Позаботься о Тайкире и других раненых, пока меня не будет.

Мягкая обольстительность исчезла из его голоса. Теперь он всего-навсего отдавал приказ.

Рейн кивнула, оглянувшись на единственный оставшийся «больничный» шатер, и только тут смысл его слов дошел до нее. Она беспокойно заглянула ему в глаза.

— Ты нас оставляешь?

Он кивнул.

— Мы должны получше замаскировать дорогу сюда и принести еды, если, конечно, сможем ее найти, ведь животные не так глупы, чтобы спокойно бродить возле лагеря. Тогда от нас останутся лишь кожа да кости.

Его холодный взгляд прошелся по ее телу, словно оценивая ее кожу и кости, критически взвешивая все достоинства и недостатки ее фигуры.

Ей показалось, что она видит восхищенный блеск в его глазах, и она покраснела. Великий Боже! Мне уже тридцать лет, а я волнуюсь, как пятнадцатилетняя девчонка.

— Будь здесь, когда я вернусь, — приказал он неожиданно хриплым голосом.

— А куда я пойду? — запальчиво огрызнулась она, досадуя на себя и на него за то, что так быстро поддалась его обаянию. — Ты вернешься или нет?

— Ты уже соскучилась, женщина?

Спаси его, опять услышала она голос.

Рейн не могла точно сказать, был это ее собственный голос или голос сверхъестественного существа, но ей это не понравилось.

— Почему ты вздрогнула? — тихо спросил Селик, подойдя ближе, так близко, что она смогла ощутить запах кожаной куртки и его собственный мужской запах.

Его теплое дыхание ласкало ей лицо, когда он наклонился и, почти касаясь ее, шепнул:

— Может быть, это я делаю тебя нервной?

— Нет. По-моему, со мной говорил Бог, — взволнованно прошептала она, — и это поразило меня.

— Я ничего не слышал. — Он поднял глаза к небу, а потом скептически посмотрел на нее. — Бог часто говорит с тобой?

Она тряхнула головой.

— Нет, этого никогда не было до моего появления здесь…

— Чтобы спасти меня, — закончил он за нее, печально качая головой. Почти незаметный проблеск надежды, вспыхнувший в его глазах, пропал. — Почему ты упорствуешь в этой глупой выдумке? Я недолго верил в Бога и, конечно, в немилости у него.

— Ты христианин? — удивленно спросила она.

— Нет. Но был им одно время. По крайней мере, архиепископ Хротвеард крестил меня в католической церкви в Йорвике, как многих скандинавов, которые выполняли христианские обряды и в то же время не отказывались от старой религии. Но я больше не верю. Никому. Даже самому себе. Я — ничто.

— Ничто?

Рейн содрогнулась от такого самоуничижения, да еще совершенно искреннего. Селик пожал плечами.

— Самое опасное существо. Разве может быть большее оскорбление для любого мужчины, будь он саксом или викингом? Существо без надежды на спасение.

Рейн тряхнула головой.

— Ты не прав, Селик. Я не знаю точно, зачем Бог послал меня сюда, но в одном я уверена. Бог думает о твоем спасении.

На мгновение, но Рейн успела это заметить, в его глазах снова вспыхнул проблеск надежды, но почти тотчас пропал, и глаза опять стали обычного тускло-серого цвета. Теперь Рейн точно знала, что ей придется много потрудиться, но ей одновременно стала ясна цель ее трудов.

— Я не верю в вечность, — сказал он, ласково проводя пальцем по ее губам, — но я все еще нежно люблю чудесный момент наслаждения. Теперь, когда я знаю тебе цену как лекарке, может случиться, что я долго не отпущу тебя. И мы с тобой познаем наслаждение. Один раз. Или два. Поистине, много времени прошло с тех пор, как я чувствовал такое… желание.

Сладкий трепет пробежал по телу Рейн от самоуверенных слов Селика. Предчувствие. Воображение. Фантазия. Куда подевалось ее обычное самообладание? Неразумно.

— Я не собираюсь быть для тебя минутным наслаждением, детка.

Особенно если есть жена.

— Умерь свой пыл.

Селик засмеялся и нагло шлепнул ее по заду, желая сказать что-то вроде «ты-спишь-и-видишь».

Возмущенная его фамильярностью, она хотела сбросить его нахальную руку, но он был уже вне ее досягаемости. Убби подал ему поводья, и Селик, поставив ногу в стремя, грациозно взлетел в седло.

— Вот твой «Гнев», — сказал Убби, подавая ему устрашающего вида меч, которым мог владеть на поле битвы только один Селик. — Я наточил его для тебя.

— «Гнев»! Ты называешь так этот дурацкий меч? Невероятно! Я тоже назову каким-нибудь именем мой скальпель, — бормотала Рейн, пытаясь разобраться в вихре своих чувств. — «Лекарь» будет хорошо, как ты думаешь?

Селик не удостоил ее своим вниманием.

— Спасибо, Убби, что наточил его. Ты — моя правая рука.

Убби засиял, как будто Селик, сказав всего несколько слов, подарил ему весь мир, и Рейн подумала, что в этом свирепом викинге, может быть, есть и что-то хорошее.

— Согрей для меня шкуры, женщина, — сказал Селик, наклонившись к Рейн, и она вновь ожесточилась против него.

Он поймал ее взгляд и озорно подмигнул ей.

Рейн произнесла очень вульгарное слово, которым никогда не пользовалась в своем времени, но которое показалось ей подходящим для этой минуты. По-видимому, оно пришло в двадцатый век из глубины столетий, потому что глаза у Селика широко раскрылись от удивления и полного понимания, а Убби потрясенно воскликнул:

— Миледи!

Селик хихикал, надевая жесткий шлем:

— Я запомню это выражение, Сладчайшая!

Сладчайшая!

Рейн мрачно смотрела вслед смеявшемуся Селику. Несмотря на свое негодование и даже на то, что у этого все время подшучивавшего над ней викинга где-то есть жена, она не могла справиться со своим одиноким сердцем, мгновенно отозвавшимся на ласковое слово.

Весь день Рейн посвятила Тайкиру и десяткам других раненых, оставленных на ее попечение. Многих похоронили утром. Еще больше увезли с собой соплеменники. А эти остались.

Скоро она поняла, почему скотты и скандинавы не взяли всех. Ни один из оставшихся не должен был выжить. Тем не менее Рейн вовсю работала, облегчая несчастным их страдания и для этого используя акупунктуру как последнее средство, когда дарвон и аспирин уже не помогали. Трое умерли до наступления темноты, еще один одной ногой уже стоял в могиле.

Было совсем темно, когда Рейн ушла из «больничного» шатра, убедившись, что Тайкир спокойно проспит всю ночь. Она поставила ему несколько иголок для облегчения боли и, согласно заведенному Селиком порядку, посадила одного из воинов рядом с привязанным к ложу мальчиком. Еще не хватало, чтобы он невзначай что-нибудь повредил себе.

Когда она, усталая до изнеможения, уселась на землю возле костра, Убби подал ей миску с оставшимся с утра тушеным мясом и толстый кусок подсохшего черного хлеба. Рейн никогда еще не ела с таким удовольствием и с трудом удержалась, чтобы не вылизать деревянную миску.

— Хочешь еще?

Она покачала головой:

— Остальное для Селика и его людей.

Она вдруг осознала, как давно они уехали, и беспокойно оглядела лагерь. Возле двух небольших костров на шкурах лежали люди. Вдалеке можно было разглядеть еще несколько фигур — это караульщики. Селика не было.

— Ему не пора вернуться?

Убби пожал плечами.

Что ей делать, если Селик не вернется? Рейн сама удивилась, поняв, что грубый неистовый Селик стал ее якорем в этом стремительном прыжке через время. Без него ей грозит… что? Смерть? Заточение? Перевоплощение? Из всех вариантов Рейн не находила ни одного, который мог бы вернуть ее в будущее. Почему-то она чувствовала, что была отправлена в прошлое не просто так.

Спаси его.

Рейн застонала, все еще не зная, ее это голос или чей-нибудь еще. О Господи!

Я слышу тебя.

Рейн вскочила, и ее взгляд метнулся к костру, возле которого деловито суетился Убби.

— Вот уж не думала, что ты такой шутник, Убби. Никак не думала.

— Что?

— Не смотри на меня невинными глазами. Я знаю, это ты изображаешь из себя Бога, как будто Он говорит со мной.

— Бога? — ничего не понимая, переспросил Убби. — И что я… нет, Бог… сказал тебе?

Она не сводила с него сердитых глаз, и он тоже, разинув рот, таращился на нее. Ей стало ясно, что он не мог ничего сказать.

— Я, должно быть, ошиблась, — пробормотала Рейн, отходя от костра. — Где я сегодня буду спать?

Он пожал плечами:

— В шатре хозяина, конечно.

— Хм-м! Не лучшая идея. Словом, если увидишь его раньше меня, скажи ему, чтобы он расстилал свою меховую постель здесь, у огня. Я не намерена делить с ним постель.

— Почему? — спросил Убби, по-видимому, изумленный, что нашлась женщина, которая не считает для себя честью делить с Селиком постель.

— Я никогда не сплю с женатыми мужчинами.

Убби наклонил голову, стараясь понять ее слова.

— Женатый мужчина? Но кто… Хозяйка, ты, верно, неправильно поняла меня…

— О, я поняла все правильно, но ты не беспокойся об этом. Это моя проблема, и, можешь быть уверен, я с ней справлюсь.

— Ты хочешь сказать, что хозяин должен спать здесь… на земле? — спросил он и криво усмехнулся. — Да он расплющит меня, как свой щит, за такие слова.

— Я скажу ему об этом утром, — стояла она на своем. — Скажу как бы между делом. — Она помахала рукой, подыскивая слова. — Ну, просто скажу, что он слишком громко храпит, а я не хочу, чтобы меня беспокоили.

Она вновь повернулась спиной к Убби и, не желая того, улыбнулась, услыхав, как Убби щелкнул языком.

Один из воинов сказал ей, что всего в четверти мили есть прудик с вешней водой. Рейн, порывшись в сундуке Селика, нашла чистую зеленую тунику, какое-то мыло и льняной холст, который можно было использовать вместо полотенца. Через полчаса, несмотря на прохладу, она уже сидела в воде, намыливая волосы. Потом она постирала свое белье, не забыв и о брюках с блузкой.