— Сейчас отправишься в ванную и все это смоешь, — распорядилась она. — Потом вернешься и проделаешь все сама, точно так же. Это трудней, чем может показаться.

На следующее утро Роза снова практиковала пальцы, наложив косметику к полному удовлетворению Филиппы, а затем девушки отправились на поиски обуви — башмаков на деревянной подошве к джинсам, удобных итальянских сандалий, нескольких пар плетеных шлепанцев на плоской подошве и пары туфель на скандально высоких каблуках, в которых Филиппа заставила ее ходить весь остаток дня, чтобы научиться сохранять равновесие. Роза долго отбивалась от этих туфель.

— Я и так достаточно высокая, — стонала она. — А в них я прямо-таки великанша.

— Это крутая вещица для всех низкорослых мужиков — отозвалась Филиппа невозмутимо. — Сражает наповал.

После ланча в универмаге, где Роза купила полный комплект косметики, а также отвела душу на хорошеньком нижнем белье, бикини и махровой простыне, они вскочили в очередное такси, которое высадило их перед матовыми стеклянными дверями, за которыми орудовал тот самый жуткий Спид.

— Я побуду с тобой, — заверила Филиппа Розу к ее облегчению. — Хотя он стрижет как ангел, нужно быть с ним очень жесткой. Если я оставлю тебя одну, все может закончиться тем, что ты окажешься либо завитой, либо полосатой, либо стриженой под мальчика. Теперь запомни: ты моя сестра, актриса, и у тебя проба в 4.30. Несмотря на свое скоростное имя[4], он может стричь тебя до вечера.

Филиппа была, очевидно, постоянным клиентом. Ее темные, кудрявые волосы требовали частого подравнивания. Спид, держа на весу ножницы, что-то сказал ей в знак приветствия, пока Роза снимала новоприобретенный льняной жакет, оставшись в белых брючках и облегающей фигуру красной майке. Ее ноги убийственно болели, однако страх перед Спидом приглушал боль.

После десяти минут ожидания, вызвавших ассоциации с приемной дантиста, в течение которых Роза дышала шикарной атмосферой салона — сплошные зеркала, плетеная мебель и пальмы в кадках, — Спид соизволил качнуться к ним. Он носил непристойно узкие джинсы, а сверху то, что можно описать только словом «блуза», и был увешан буквально гирляндами ювелирных изделий, пригодных для носки представителями обоих полов.

По команде Филиппы Роза освободила свои волосы. Она со стыдом подумала о расщепленных кончиках и отсутствии блеска из-за применения дешевых шампуней.

— Кто обычно подстригает твои волосы? — спросил с пренебрежением Спид, ощупывая их с явным неодобрением.

— Роза почти год была занята ролью в театре, — вмешалась Филиппа. — У нее не оставалось времени для салонов. Сейчас предстоят пробы костюмного спектакля, поэтому мы хотим оставить их длинными.

— Филиппа твой новый агент, милочка? — проскрипел Спид, скаля зубы. — Полосы просто супер, — пробормотал он. — Я мог бы сделать их короткими сверху и… — Тут он поймал предостерегающий взгляд Филиппы. — Впрочем, как скажете. Но прежде всего их надлежит привести в хорошее состояние — масло, пар, массаж. В чем ты их мыла, в карболке, что ли? — в то время как Спид попеременно восхищался и отчаивался, занимаясь своим делом под строгим взглядом Филиппы, волосы Розы преобразились в шелковистую гриву по плечи длиной, сияющую здоровьем и массивно колышащуюся при каждом движении ее головы. Спид, казалось, остался доволен своими трудами.

— Надеюсь, что ты получишь свою роль, милочка. И приходи снова через шесть недель, не забудь. Я подровняю тебе стрижку.

Когда Роза заканчивала выписывать чек — кисло подумав, что скоро окажется банкротом, — она подняла голову и увидела свое отражение в продолговатом зеркале. Рядом с ней отражалась другая посетительница, дожидавшаяся своей очереди, — хрупкая, светловолосая девушка со скучной, недовольной миной на лице. Роза непроизвольно встретилась с ней взглядом, прежде чем поняла, с шоком узнавания, что это никто иная как Камилла Траверс-Ффренч.

Девушка повернулась к ней и протянула:

— Прямо-таки зверство, как долго приходится здесь всегда дожидаться!

Роза улыбнулась и храбро встретилась с ней взглядом вновь, когда оценила свою нынешнюю внешность — модно одетая, длинноногая, с лицом девушки-модели и пышной фигурой женщина. Камилла с готовностью одарила ее ответной улыбкой. Это послужило веским доказательством: Роза стала совершенно неузнаваемой.

По дороге домой, в такси, Филиппа предложила ей очередную пытку.

— Пожалуй, мне следовало бы заехать с тобой в мою клинику, — сказала она отрывисто, — чтобы тебе сказали, как предохраняться.

Роза застыла.

— Это еще зачем? Я не планирую ложиться в настоящий момент ни с кем в постель!

Филиппа вздохнула.


— Роза, из всех людей на свете ты меньше всего способна планировать это. Это я могу планировать, признаюсь тебе, но только не ты. Мужики же, с другой стороны, планируют это беспрестанно, каждую минуту дня и ночи. Вот в чем соль. Я чувствую ответственность за тебя. Ты вскоре обнаружишь, что мужчины начали уделять тебе массу внимания, и, разумеется, я не могу научить тебя, как справиться со всем этим. Тебе придется учиться этому самостоятельно, на собственных ошибках и травмах. Но если ты окажешься в ситуации, когда ничего не сможешь сделать — либо не захочешь ничего делать, — то тогда одной проблемой будет меньше, не придется беспокоиться об этом, не так ли?

Но тут Роза проявила упрямство.

— Я ужасно благодарна тебе за все, Фил, и никогда не смогу отплатить тебе за все хлопоты со мной. Однако я едва ли стану заниматься в Уэстли амурными делами, даже если допустить, что безумно в кого-нибудь влюблюсь. Я просто не в состоянии представить себе, что прыгну в постель с мужчиной, которого знаю от силы две недели.

Филиппа про себя улыбнулась наивности слов Розы, но решила не спорить.

— Что ж, смотри сама, конечно, — ответила она, пожимая плечами. — Но уж если ты отказываешься проявить осторожность, тогда тебе действительно придется хорошо себя вести.

На следующее утро, сложив все свои старые наряды в одну из пустых сумок, где они будут дожидаться старьевщика, Роза заботливо упаковала свои покупки, причем ей пришлось взять у Филиппы на время второй чемодан и портплед. Она решила надеть джинсы, сандалии и клетчатую блузу, которая завязывалась впереди под диафрагмой. Природная одаренность Розы помогла ей быстро овладеть искусством краситься, и она даже кое в чем усовершенствовала уроки Филиппы. Машинально она позвонила по телефону и заказала такси до Паддингтонского вокзала, а потом с усмешкой осознала, что новая, внешняя Роза одерживает верх над прежней внутренней. Прежняя Роза потащилась бы, тяжело нагруженная, на автобусную остановку и ехала бы, держа билет в зубах, усталая, потная и разгоряченная, ради ненужной экономии и самоуничижения.

Филиппа, намеревавшаяся в этот день появиться на работе, обняла ее и сказала прочувствованно:

— Ты выглядишь потрясающе. Найджел все-таки идиот! Не береги себя для него. Проводи время как можно интересней и навести меня, когда будешь возвращаться домой.

— Спасибо тебе за все, Фил, — ответила Роза, тронутая ее словами. — Я буду полностью погружена в занятия живописью. Это будет чем-то вроде учебной прогулки, где я постараюсь привыкнуть к своему новому облику, прежде чем вернуться снова к реальной жизни.

— Эту жуткую школу, прозябание у Ферфаксов и квартиру пополам с Беатрис нельзя называть реальной жизнью, — зловеще заявила Филиппа, — однако всему свое время. Пока, Роза.

И она отправилась по своим делам.

Высадившись из такси у вокзала, впервые оказавшись без моральной поддержки со стороны Филиппы, Роза испытала несколько минут сомнений. Она не привыкла к мужскому вниманию, и взгляд, полный откровенного обожания, которым встретил ее молодой контролер, подействовал ошеломляюще.

— Я боюсь, что вы найдете все места второго класса занятыми, мисс, — объяснил он словоохотливо, игнорируя очередь, выстроившуюся за Розой. — Как вам известно, только что в школах начались каникулы. Это канун летнего пика, и все места до Эксетера зарезервированы. Разумеется, может оказаться, что место будет не востребовано и вам повезет. Либо вы можете поехать первым классом. Там масса свободных мест.

Роза быстро приняла решение. После всех своих хлопот ей не хотелось появиться в Уэстли изможденной в результате двух часов стояния в коридоре либо после того, как просидит эти же два часа стиснутой в переполненном купе.

— Тогда я возьму билет первого класса в один конец вместо обратного билета второго класса, будьте так любезны, — заявила она с непривычным размахом.

По опыту Роза знала, что на железнодорожных станциях носильщика обычно не дозовешься, они там как редкие птицы, и уже собралась сама волочить тяжелые чемоданы на указанную дальнюю платформу, когда неожиданно перед ней возник непрошенный член этого невидимого братства и, прежде чем она успела опомниться, помог ей сесть в вагон первого класса. С проворством он загрузил ее чемоданы на багажные полки, а его глаза неотрывно и с уважением глядели на ее грудь, пока она рылась в сумочке в поисках чаевых.

В купе находился еще один человек, который, судя по тому, как он слегка ощетинился, явно надеялся, что будет тут в одиночестве. Роза, со своей стороны, в обычных условиях тоже предпочла бы сидеть в одиночестве, либо в вагоне, где едут другие женщины. Однако носильщик выбрал за нее, и сейчас трудно было что-то поделать. Внезапно Роза подумала, не начнет ли и этот мужчина тоже пялить на нее глаза, и нерешительно прикинула, не надеть ли ей жакет, но потом решила остаться так, поскольку день был действительно жарким. Да и вообще, отругала она себя, что за абсурдные опасения, она положительно становится самонадеянной.

Роза отличалась почти рефлекторной привычкой пристально разглядывать людей, когда думала, что за ней никто не наблюдает, аккумулируя в подсознании зрительные образы, подобно тому как писатель заносит свои впечатления в записную книжку. Ее вынужденный попутчик сохранял свою негалантную позу несколько наигранной дремоты, что в железнодорожном купе было равнозначным просьбе не беспокоить. Ее глаза с любопытством шарили по худым, загорелым чертам. Это необычное лицо, аскетичное, почти средневековое, с классически правильным носом и твердым, несколько жестким ртом, слегка изможденное и некогда чисто выбритое, уже успело обрасти щетиной, словно он не спал всю ночь. Светлые, слегка выгоревшие на солнце волосы с легким оттенком рыжины завивались над воротом дорогостоящего на вид, но довольно мятого костюма «сафари». Длинные ноги по диагонали протянулись через купе. В особенности поражали пальцы рук — длинные, сильные, заостренные на кончиках, они небрежно держали номер «Таймс».

В его дремоте сквозило что-то особенное, слегка оборонительная поза и тень враждебности на лице напоминали Розе картинку из книги, подаренной ей Энид, когда она была еще ребенком, где описывались жития святых великомучеников. Одна из них, она не могла припомнить, какая именно, изображала мучения святого в руках центуриона — глаза на его гордом, суровом лице закрыты, лицо выражает пренебрежение и отказ подчиняться.

Глаза попутчика неожиданно распахнулись, словно он почувствовал на себе ее взгляд, и она начала шарить в портпледе Филиппы, отыскивая книгу Алека Рассела, по наивности не замечая, когда наклонилась вперед, чтобы расстегнуть молнию, что предоставляет взору этого святого хорошее зрелище на глубокие тени, притаившиеся в вырезе ее блузки.

Она положила книгу на колени, нашла место, которое отметила накануне, и начала читать, чувствуя, как ей недостает очков, которые Филиппа, верная своему обещанию, поместила предыдущей ночью в надежное место. Незнакомец, казалось, теперь окончательно проснулся и разглядывал ее с ленивым интересом, однако у нее не было желания проверять новоприобретенную привлекательность в железнодорожном купе, так что она подчеркнуто игнорировала его. Но что ей действительно хотелось сделать, так это выудить свой блокнот для эскизов и запечатлеть эти таинственные черты на бумаге, однако, за отсутствием храбрости, она уговорила себя, что для ее зудящих рук не будет недостатка в более податливых объектах, когда она прибудет в Уэстли.

Ее попутчик извлек очки в металлической оправе и начал пристально изучать газету. Она украдкой бросила еще один взгляд, гадая, как часто это делала по поводу своих попутчиков, чем бы он мог заниматься в жизни. Он выглядел как театральный критик, решила она, либо как преподаватель из университета; выражение его лица, когда он проснулся, носило печать холодного превосходства и бессильной скуки, вызванной, вне всяких сомнений, обитанием в мире, полном простых смертных. Она все разглядывала его, пока, неожиданно, он не поймал снова ее взгляд и не одарил ее ледяной улыбкой, в которой ощущался намек на угрозу, словно он находил ее присутствие раздражающим, однако считал себя слишком цивилизованным, чтобы что-либо предпринять.