Хелена Банч - Превратности любви

В первые годы их совместной жизни они оба решили создать современную супружескую пару, свободную от давлений буржуазной морали, предрассудков и религиозных диктатов, сбросившую оковы и путы, из-за которых было парализовано, погублено и уничтожено столько браков. Но и это не помогло.

С тех пор как они поженились, Анна изменилась. Она заполнила их жизнь второстепенными мелочами. Превратилась в приземленную мещанку, в организатора светских вечеринок. Она убивала его своими платьями и посудой, своим неуемным вещизмом. Ему надоели рекламные буклеты частных кулинарий со списками изысканных блюд, по претенциозным названиям которых даже нельзя было догадаться, из чего они приготовлены. Надоело, что она вечно всем недовольна, в том числе и самой собой, хотя ему, когда он пытался выяснить, что не так, всегда лгала, притворяясь, что все в порядке. Оставаясь женщиной, она подстраховывала свой возведенный на лжи карточный домик показной покладистостью в будничных семейных делах, так что ему всегда завидовали, какая у него чудесная жена – никогда с ним не спорит.

Любовь, которая, по идее, должна была стать базисом их семейной жизни, опадала на глазах, как проколотый воздушный шарик. А Анна, будто нарочно, делала все прямо противоположное тому, что следовало бы делать, чтобы помешать такому развитию событий, чтобы, пока еще не поздно, остановить стремительное падение – да, все шло, хоть сомнения еще были, очень быстро приближаясь к нулевой отметке. Но они увязли во всем этом, им было не вырваться, оставалось только идти до конца, а там – как получится. Пути назад не было.

Когда Ник отряхнулся от своих страстей, вроде пса, выбравшегося из воды, то обнаружил, что полностью опустошен. И тогда он впервые с момента их встречи завел роман на стороне.

Отец пытался образумить его, предостеречь.

– Ты сказал, у тебя любовница. Ладно, пусть так, – говорил он. – Но что, если в один прекрасный день твоей жене надоест быть брошенной и она тоже найдет себе любовника? А? И как это тебе понравится?

Ник в ответ лишь махнул рукой, давая понять, что ему все равно.

– Нет, нет, это ты сейчас так думаешь, – настаивал отец. – На самом деле тебе это будет далеко не безразлично. Так что не руби сук, на котором сидишь. И потом, если она заведет любовника, а ты об этом не узнаешь, – ведь может случиться и такое! – тогда она же вконец испортит себе жизнь! Разве может женщина быть счастливой, любя другого вместо своего мужа?! Ты только представь, в какой кошмар превратится ее существование: непрерывная ложь! Нет, это невозможно, это просто непереносимо!.. Впрочем, я вовсе не собирался читать тебе мораль, тем более что смыслю в таких вещах не больше младенца. Мне-то ведь повезло, ты понимаешь!

Ник понимал, полагая, что у его родителей был действительно счастливый брак. Оказалось, что он и в этом ошибался.

К тому же он знал, что Анна, в отличие от него, как бы плохо ей ни было, не станет заводить любовника: во-первых, она верующая христианка, а во-вторых – темперамент не тот. Да и чем ложь их нынешней жизни лучше, чем ложь измены, тем более когда твой роман ничего не значит для тебя?

Ведь при всем при том Ник любил ее или убеждал себя, что любит. Нет, все-таки любил, потому что у него случались приливы безотчетной нежности к ней, от которой он просто таял, всматриваясь, например, в ее улыбку. Весь мир для него озарялся светом в такие мгновения. Да, он любил ее – но не как женщину, не как жену, а как младшую сестру или племянницу, что конечно же не способствовало счастливой семейной жизни.

Однако, чтобы он ушел, нужна была очень веская причина, возможно, новая встреча заставила бы его вырваться, только настоящая встреча, а не вроде той интрижки, которая была у него с ассистенткой политика. Да и Анна сама наверняка ушла бы, найдись хоть что-нибудь, ради чего это стоило бы сделать.

И вот теперь у него появилась веская причина, его жизнь обрела смысл, наполнилась любовью. Он стал острее слышать и звуки, и тишину, отчетливее видеть цвета. Любовь помогла ему по-новому взглянуть на мир, научив удивляться, научив замечать то, на что раньше он просто не обратил бы внимания.

Ник приехал домой, точно зная, что должен делать, но абсолютно не представляя, как.

У Анны, на его счастье, был вечерний спектакль, так что возвращение «блудного папы» получилось на редкость радостным. Дженнифер, когда он подхватил ее на руки, чуть не задушила его в своих объятиях и прямо с порога начала взахлеб рассказывать, как их кот Счастливчик украл у няни Наташи кусок мяса, который и так предназначался ему. Няня Наташа, тоже вышедшая поприветствовать его, наблюдала за своей подопечной с улыбкой.

На русской няне настояла Анна, которая хотела, чтобы ее дочь помнила о своих корнях и обязательно научилась говорить по-русски.

Только Счастливчик проигнорировал возвращение хозяина, видимо, где-то прятался. Впрочем, хозяйкой он считал Анну, а к Нику относился довольно индифферентно. Хотя в данном случае, возможно, просто боялся, что его накажут за воровство.

Мысли о Счастливчике напомнили Нику, как, глядя на совершенной формы руки Элизабет, он не раз представлял себя свернувшимся у нее на коленях котенком, которого ласкают эти руки, перебирая длинными пальцами его шерстку. И, стоило ему подумать о Лизе, как он сразу ощутил легкое головокружение, даже возбуждение, слишком эротическое, при условии, что он держал в объятиях свою дочь.

Ник аккуратно опустил Дженнифер на пол, а она схватила его за руку и потянула куда-то за собой. Он улыбнулся няне Наташе, пожал плечами, – мол, вынужден подчиниться, – и последовал за дочкой в гостиную.

Там она «завалила» его на диван и, стоя рядом, принялась отрабатывать на нем боксерские приемы – бум-бум, БУМ! Ник поймал ладонями ее маленькие кулачки, колотившие его грудь, – нет, это ей не понравилось, она с досадой попыталась высвободиться.

– Дженни, ты бы полегче, – засмеялся он.

– Не хочу полегче, хочу, наоборот, посильнее.

– Чтобы я стонал? – Да, обязательно!

Ник поцеловал ее в шею, Дженнифер не отстранилась, чего вполне можно было ожидать, поскольку, как она говорила: «Не люблю я все эти ваши взрослые нежности», – но и никак не отреагировала на прикосновение его губ. Он снова поцеловал ее – и опять никакого внимания; насупившись, что-то обдумывает, прислушивается к себе.

– Пап, мне уже шесть лет, – наконец сказала она. – Я уже большая и хочу знать, в чем смысл жизни. Я слышала, как мама говорила по телефону, что не видит смысла в своей жизни. Так в чем он, этот смысл? – В чем смысл жизни? Ммм. Сложный вопрос…

– Ты считаешь, что спрашивать об этом – неприлично?

– Ну, почему же неприлично, очень даже прилично, но я как-то… Дай мне минутку сообразить.

– Но только минутку, а то я еще хотела показать тебе свои последние рисунки.

Надо будет объяснить Анне, что вести такие телефонные разговоры при ребенке не следует, подумал Ник.

– Видишь ли, – подбирая слова, вновь заговорил он, – смысл в том, что не нужно искать никакого смысла, нужно просто жить, жить, как живется, пойми это, и все сразу станет ясно. Наверное, есть какие-нибудь философы и специалисты, которые во всем этом разобрались, но нам-то с тобой зачем ломать голову? Надо просто жить и радоваться жизни… понимаешь?

– Понимаю, – очень серьезно ответила Дженнифер.

– Улыбнись, Дженни. Улыбнись! – Она тут же откликнулась на его призыв и лучезарно улыбнулась. – Я полагаю, так улыбаться тебя научили феи, – сказал Ник. – Храни для меня эту улыбку, хорошо, но дари ее мне почаще.

Дженнифер радостно засмеялась.

Когда пришла с работы Анна, Дженни уже сладко спала. На тумбочке рядом с ее кроватью лежала огромная ракушка, которую «папуля» привез ей из Венеции. А Ник, рассказав дочке на ночь сказку о спящей красавице и пообещав, что как самый настоящий принц разбудит ее утром поцелуем, успел до возвращения жены ответить на письмо Элизабет – короткое, но страстное. Оно всколыхнуло все его чувства, вознося к небесам. И, будучи во власти этих чувств, он написал ей:

...

Он не представлял, как вести себя при встрече с Анной. Ему и раньше было непросто сохранять видимость отношений, но теперь это казалось просто невыносимым.

Он бродил по безмолвным, пропитанным ароматами комнатам, порою садился в какое-нибудь кресло, глядя вдаль и пытаясь осознать происходящее.

Что может быть больнее, чем распадающийся брак при наличии ребенка? – думал Ник. Раскаяние, чувство вины, гнев, взаимные обвинения…

Это тупиковая ситуация – механические действия, ряд хорошо отрепетированных движений, и в постели, и вне ее, набор заданных, однообразных моделей. И невозможно сдвинуть что-то с мертвой точки. Слишком много разочарований позади, чтобы поверить в успешность подобных усилий.

Но ведь Дженнифер ни в чем не виновата. Как уберечь ее от этой боли? Как оградить от той гнили, что всегда сопутствует разводу?

Зачастую люди хранят обиды годами, ибо считают, что должны отомстить. Страдают от этого только они сами – и дети. Кто-то сказал: «Ненависть – это костер, опаляющий землю, на которой он разожжен».

Так как убедить Анну не разжигать костер войны? Как остаться людьми, уважающими свободу друг друга и готовыми ради любви к ребенку жертвовать своими амбициями?

У него не было ответов на эти вопросы.

Анна не спешила домой после того, как освободилась в театре. Предстоящая встреча с мужем немного напрягала ее. Она посидела с подругой в баре, спиртного не пила, ни в коем случае, а то он заметит, потом они вместе пошли ужинать, болтая, по обыкновению, о своих мужьях. Каждая изливала обиды, ожидая от другой того же, чтобы на словах ощутить единение – да, любовь нелегкая штука! – и тем самым утешиться. А под конец, уже при расставании, обе признали, что есть у их супругов и хорошие стороны. Анна начала перечислять достоинства Ника, отчасти чтобы подруга чуточку позавидовала, отчасти убеждая саму себя, перед тем как оказаться дома лицом к лицу с ним.

Выражать бурную радость или «ахать» и «охать», когда муж начнет делиться впечатлениями о своей поездке в Италию, ей не хотелось, поэтому Анна, не успев переодеться, сразу занялась приготовлением ужина – так не придется смотреть ему в глаза.

Ник упрекнул ее, что, разговаривая по телефону, не стоит в присутствии дочери жаловаться подруге на жизнь.

Он вернулся из Италии загоревший, отдохнувший, обворожительный. У него хватило времени облачиться в тогу человека, сознающего свои законные права и наперед разыгрывающего роль мужа, главы семьи.

Он не ругался, не злился, просто довел до ее сведения то, что считал нужным. Она не ответила, лишь молча кивнула, продолжая суетиться на кухне.

И – странная штука! – то ли из-за усталости, то ли еще по какой-то причине, ее суетливая индифферентность подействовала на Ника расслабляюще. Будто он угодил в плотную вязкую пелену облаков. Зачем напрягаться, что-то доказывать, раз тебя все равно не слушают? Он поймал себя на мысли, что это абсурдное мельтешение ему даже нравится. Примерно то же самое испытываешь, качаясь на волнах, когда непонятно, где низ, где верх, просто отдаешься им, ни о чем не думая. Но стоит выйти из воды, все сразу становится на свои места – и небо, и берег.

Пытаясь привлечь внимание жены, Ник рассказал ей о письме, которое нашел в доме отца.

– Забудь все, что я говорил тебе о своей матери, о ее неслыханной любви к отцу и об их идеальном браке. Все браки одинаковы, – заявил он.

Анна поняла, каким это было для него потрясением.

– Я вижу, что тебе больно, – заметила она, вынимая из морозилки мясо. – Но жизнь вообще полна сюрпризов.

Как только она отошла к мойке, чтобы наполнить водой чайник, неизвестно откуда материализовавшийся Счастливчик, радостно мурлыча, принялся сдирать полиэтиленовую пленку с замерзшей в камень грудинки. Анна выхватила у него мясо и положила в духовку, включив электроплиту на триста градусов.

– Да мне в высшей степени наплевать на то, что я сын какого-то типа, о котором до сих пор и понятия-то не имел, – между тем хорохорился Ник.

– Ты в этом уверен? – спросила Анна с легким сомнением в голосе.