Хелена Банч - Превратности любви

Пляж, на который она его привела, оказался нудистским.

Пока прекрасная незнакомка избавлялась от своей одежды, он старался смотреть в сторону, но нельзя же все время выворачивать шею. Это выглядело бы неестественно. Так что он повернулся к ней, и ему пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы сохранить невозмутимость при виде невероятной – и до сего момента хранимой в секрете – округлости ее стыдливых грудей. Дело весьма осложнилось, поскольку теперь, когда Джордж видел ее всю как есть, незнакомка нравилась ему настолько, насколько он даже не мог себе представить.

Он поднялся на набережную и, сев на парапет, задумался: как соотносятся порядочность женщин и их готовность раздеться донага? В результате не слишком долгих размышлений он пришел к выводу, что одна лишь нагота статуй таит в себе аллегорию, безупречность которой не нуждается в превратности толкований, а потому не стоит впустую напрягать мозги, пытаясь ответить на этот вопрос.

Подойти к нагой незнакомке на пляже Джордж не решился, дождался, когда ей надоест загорать и плавать, и вновь последовал за ней на расстоянии, сопроводив ее таким образом до какого-то местного бара, который, как оказалось, назывался «Фрэш», подобно тысячам заведений такого рода.

Внутри обстановка была тусклой и затрапезной. Мебель отслужила более чем десятилетний срок, на обивке красовались жирные пятна и прожженные следы от сигарет. Пахло сыростью, все вокруг ходуном ходило от музыки. Хиты того лета, с синтетическими ритмами и банальными припевами, рассчитанными на легкое запоминание, чередовались с забытыми мелодиями прошлых лет: последние были дороги как память тому, кто ставил диски – не иначе как под эти аккорды ему отдалась когда-то одноклассница или он испытал свой первый незабываемый оргазм.

Джордж немного напрягся, когда взгляды всех присутствующих в баре обратились в сторону незнакомки, не успела она войти. Крутая и упругая грудь ее слегка превышала размер, который подсказывали пропорции стройной фигуры, и неизбежно притягивала к себе внимание мужчин. Однако никто из них не показался ему опасным. Разве что кто-нибудь отважится пригласить ее потанцевать, но его это не очень беспокоило.

Она подошла к стойке, и Джордж тут же пристроился рядом.

– Разрешите вас угостить, прекрасная леди? – спросил он.

– Боже, какие церемонии! Приятно встретить истинного джентльмена в этой дыре, – с улыбкой ответила она. – Разрешаю. Я бы не отказалась от красного вина. Кстати, меня зовут Элизабет, можно просто Лиза. – Она насмешливо всплеснула руками. Ниже, в вырезе ее платья, произошло какое-то ленивое колыхание, из-за которого Джорджу стало труднее сохранять равновесие.

Джордж представился. Взял бутылку «Мутон Ротшильд» – лучшего в этом заведении вина – и повел Лизу к свободному столику в углу бара.

– Хорошие вина нельзя описать словами, – заметил он, ставя бутылку на стол. – Они говорят за себя сами, едва касаясь языка.

Пока он усаживался, она, вопреки этикету, согласно которому вино должен наливать мужчина, до краев наполнила бокалы, точно это была диетическая кола, подняла свой бокал обеими руками и одним махом выпила.

«Не самый элегантный способ поглощать первоклассное вино», – подумал Джордж. Он не знал, что она недавно рассталась с бойфрендом и очень болезненно это переживала, но интуитивно почувствовал ее состояние, а потому не стал заострять внимания на такой в общем-то мелочи и просто молча последовал ее примеру.

Лиза достала сигарету из элегантного кожаного портсигара, который извлекла из сумочки, и щелкнула такой же стильной зажигалкой. Джордж не успел ее опередить. В жестах Лизы появилась ослепительность, не виданная им раньше, и прекрасная незнакомка показалась ему еще более сексапильной – как актриса из старого черно-белого фильма. Как только она сделала глубокую затяжку, ей явно стало легче.

– Тебе нравится лето, Джордж? – спросила Лиза.

– Да, – ответил он.

– И что же тебе нравится больше всего?

– Берег моря, лунные ночи, сероглазые девушки, из-за которых забываешь и про луну, и про ночи, и про море. – Джордж улыбнулся.

– Это комплимент?

Лиза выглядела немного растерянной.

– Сколько тебе лет? – поинтересовался он.

– Двадцать три. А тебе?

– На двенадцать больше. Тридцать пять лет – вполне достаточно, чтобы начало тошнить от старости. Это, возможно, мое последнее лето.

– О нет! – воскликнула она.

– Я это знаю, Лиза. И потому всячески ищу способ сделать его незабываемым. Кто-то должен мне в этом помочь.

– А что, кроме меня, других кандидатур нет? – лукаво спросила она.

Однако глаза у нее блестели, она водила пальцами по его руке и, как и он, слегка перебрала. Впоследствии, узнав, какая она на самом деле, он был рад, что все сложилось так, как сложилось. А в ту ночь, распаленный алкоголем и бешеным темпом происходящих событий, понимая, что встретил ее именно тогда, когда она нуждалась в чьем-то внимании, он опасался, что это помешает правильному развитию их отношений.

Джордж закурил сигарету – последнюю из ее пачки – и передал ей.

– Спасибо за компанию, – сказала Лиза.

Затем вернула ему сигарету, и они курили ее поочередно, передавая друг другу после нескольких затяжек. Ему хотелось дотронуться до нее, как-то соприкоснуться с ней, прежде чем она пошлет его и он снова окажется один. Но Лиза вновь его опередила.

– Пригласи меня танцевать, – попросила она.

Он повиновался. Как только они вышли на танцпол, она всем телом прижалась к Джорджу и подарила ему жаркий поцелуй, отдающий алкоголем. Он ответил ей тем же. Его поцелуй был долгим и дерзким.

Остальное Джордж помнил весьма смутно – разве только то, что упругое тело Лизы неутомимо вертелось у него в руках. Он не спрашивал ее ни о чем, она тоже не задавала никаких вопросов, безропотно подчинившись отвратительной музыке. В одной из пауз между пошлыми хитами их вдруг явилась поддержать то ли Элла Фицджеральд, то ли Дина Вашингтон – Лиза как раз шептала что-то ему на ухо, – и ночь на какое-то мгновение достигла предела совершенства.

А тем временем близился конец лета. Подступали осенние ветры, окутывая своими вздохами деревья, листья приобретали золотисто-красные оттенки, и теплые вечера становились короче.

Увидев Лизу, увидев ее потрясающе молодое, прекрасное тело, даже теперь пробуждающее в нем соблазны плоти, Джордж забыл все доводы разума и беспечно поверил, что настоящая жизнь в действительности совсем другая, чем та, к которой он привык, что не разбрасывает она просто так подобные обещания счастья. И, уговаривая Лизу стать его женой, он ни секунды не сомневался в правильности этого шага. Ведь благодаря ей он словно заново нашел себя. К нему вернулись чувства, утерянные, казалось бы, безвозвратно.

Ему все нравилось в молодой жене. Лишь один ее недостаток раздражал его – неспособность поддерживать в доме порядок. Вещи она разбрасывала где попало, и в каком-нибудь углу неделями мог валяться ее бюстгальтер. Но с этим недостатком он вполне готов был мириться.

Только одного Джордж не мог понять: почему она согласилась выйти за него замуж? При разводе ей ничего не светило, она подписала весьма жесткий брачный договор, причем подписала с охотой. Более того, она отказывалась брать у него деньги и продолжала сниматься в сериалах и рекламах, не желая терять свою независимость. Значит, дело не в его богатстве. Но ведь он был намного старше ее, да и внешне – не Аполлон. Так что же она в нем нашла, почему решила связать с ним свою жизнь?

Весь год, что они были женаты, он мучился этим вопросом и, не находя ответа, боялся, что она в любой момент может его бросить.

«Впрочем, все это ерунда до тех пор, пока существует любовь! – думал он. – Да, я не Аполлон, не гений, не Дон-Жуан, и я прекрасно знаю, что любовь – это чудо. Я самец, который сам умеет любить и хочет быть любимым, который умеет видеть любовь там, где она действительно есть, и быть за это благодарным! Наши с ней жизненные пути сошлись, и я уверен, что ни разу ее глаза не лгали мне, ни разу ее губы, ее тело не обманывали меня. Так стоит ли, предвкушая конец, лишать себя того, что имеешь сейчас?»

Иногда единственный способ избежать несчастья – просто не верить в него.

Очарование пляжа связано с тем, что там всегда ощущаешь дыхание вечности. На песке, под мягкий рокот волн, с наслаждением обращаешься в далекое прошлое и ощущаешь связь с первыми существами, вышедшими из моря, чтобы жить на твердой земле.

После бурной ночи они лежали на пляже, стараясь не думать ни о чем.

Морская гладь светилась лучезарной, ясной голубизной, мерцающей драгоценными переливчатыми блестками, тонкая темно-синяя черта отделяла море от белесой голубизны бескрайнего неба, в котором, казалось, взгляд в такой день мог утонуть безвозвратно.

Ник уткнулся лицом в полотенце и закрыл глаза. Расслабил мышцы, умерил умственное напряжение и задремал. Было жарко, пекло солнце. Он потерял ощущение времени и вскоре слышал одно только собственное дыхание на фоне голосов купающихся и шума волн, где-то далеко-далеко.

Неожиданно его вывела из полузабытья струя ледяной воды, обрушившаяся ему на спину. Он так и подскочил. Открыл было рот, чтобы сказать что-то нелицеприятное, но тут зрение прояснилось, и он увидел Лизу, которая выжимала на него свою мокрую гриву. Откровенно говоря, первое, что он увидел, были скрытые купальником части ее потрясающего тела. Зрелище, представшее его взору, да еще с такого близкого расстояния, само по себе заставило Ника повременить с выражением недовольства.

– Хватит жариться под солнцем, – со смехом сказала Лиза. – Поднимай свои ленивые телеса и пошли в воду.

– Тебе вряд ли кто-нибудь смог бы отказать, – ответил он.

Пришлось подняться и взять протянутую ему руку. Лиза потянула его за собой, и они засеменили к морю. Вода была как парное молоко, но после долгого лежания на солнце все равно освежала.

– Посмотри, какого нереального цвета море, – сказала Лиза. – Совсем не синее, а как бы чаша, полная свечения. Неужели тебе не хочется погрузиться в эту чашу и устремиться к водовороту чистого света, где уже и цвета-то больше нет, а есть лишь сплошное блаженство?!

Море манит ее к себе, оно соскучилось по изгибам ее тела. Морской ветерок перебирает ее волосы, украшенные солнечным нимбом. Она отпускает руку Ника и накидывает голубую ткань воды себе на плечи, бескрайняя ширь этой воздушной материи ей как раз впору, и вот она уже скользит по упругой дуге горизонта. Ник спешит следом, страстно желая поцеловать ее.

В какое-то мгновение он испугался при мысли, что Лиза обладает такими же сверхъестественными способностями к передвижению в воде, как красотка, о которой рассказывал небритый парень на пляже. К счастью, его опасения не подтвердились, и вскоре они уже повернули обратно.

Море было такое тихое, что казалось неподвижным, с неслышным плеском целуя берег и изредка наползая на него завитком крошечной волны. Солнце сквозь прозрачную воду освещало песчаное дно. Поверхность воды роняла на песок расплывчатые тени, испещряя его легкими пузырчатыми очертаниями, похожими на изъяны в стекле.

– Знаешь, почему я просто балдею от моря? – крикнула Лиза, в то время как вода тянула ее за волосы.

– Нет.

– Потому что его невозможно переплыть.

– Ну, не скажи. Оно тоже кончается, как и все на свете.

– Не прикидывайся. Чтобы увидеть, где оно кончается, без техники не обойтись. Какой в этом интерес, если надо пользоваться техникой. Я имею в виду вот так – только собственными силами.

– Ну, так, конечно, не переплывешь.

Лиза сделала паузу, чтобы нырнуть и несколько раз перекувыркнуться. Такая неуемность восхищала Ника.

– А знаешь, – сменила она тему, проделав очередной кувырок, – пока ты валялся на пляже, я довольно далеко заплыла и видела дельфина.

– Я не раз видел дельфинов, когда был в Малибу. Там, подальше от берега, вполне можно было напороться на целый косяк дельфинов, которые плавали в свое удовольствие – собственно, как и я. А однажды я на полном серьезе оседлал дельфина. Понимаю, что звучит не очень правдоподобно, но, тем не менее, правда. Я держался за его шею, если, конечно, так можно назвать это место у дельфина, и ехал на нем верхом. Там было очень глубоко, и течение было очень сильным. Оно-то и привлекло туда дельфинов. То же самое течение, из-за которого случилось столько кораблекрушений.

– Могу только позавидовать этому дельфину, – засмеялась Лиза.