Наталия Вронская - Превратности любви

Санкт-Петербург, январь 1818 года

— Вы слышали новость?

— Нет, а что?

— Младшая дочь Любови Матвеевны Загорской выходит замуж.

— Как? Прежде старшей?

— Представьте себе! Но какой скандал! Ведь молодой человек считался женихом Софьи Николаевны.

— А женится на Юлии Николаевне.

— Каково! Но их мать?..

— Их мать всегда благоволила к младшей и предпочитала ее старшей дочери.

— Бедная Софи…

— Отнюдь! Избавиться от такого ничтожества, как Павел Петрович… Я доподлинно знаю, что он просил руки Софьи Николаевны, но ее мать…

Тут одна из говорящих дам склонилась к другой и прямо в самое ухо ей шепнула:

— Ее мать отказала наотрез, заявив, что, хотя Павел Петрович ей и нравится, но ежели он хочет быть ее зятем, то пусть женится на младшей в обход Софьи…

— А что же Юлия?

— Ну! Той замуж да лишь бы за кого! Впрочем, Павел Петрович хорош собой, богат, со связями, делает карьеру…

— Но обойти сестру… Да еще в таком деле… А как же Софи?

— Софи! Она горда! И слова не скажет, но я знаю, что…

И дамы продолжили сплетничать, благо момент для этого был самый подходящий…

Что же это было за событие, которое две приятельницы так оживленно и с сочувствием обсуждали? О! Об этом странном событии вот уже целую неделю сплетничали во всех петербургских гостиных.

Любовь Матвеевна Загорская, богатая вдова, известная в свете, имела двух дочерей на выданье. Старшую — Софью Николаевну, и младшую — Юлию Николаевну.

Софье уж было двадцать два года и ее, по всем понятиям, давно следовало выдать замуж. И уж ежели посватался к ней жених, то как можно было ему отказывать? Если бы Софья была нехороша собой или имела какой-нибудь существенный недостаток во внешности, эти слова могли показаться справедливыми, но это было не так…

Девушка была красива, хотя и не так, чтобы быть записной красавицей. Лицо ее не было идеально. Нос, пожалуй, вовсе не греческий, а изгиб губ и прочие черты совсем не классические. Но большие выразительные глаза, вьющиеся русые кудри, живая речь и простая манера держать себя, без вычурности и затей, все это невольно располагало к ней всякого, будь то мужчина или женщина.

К тому же была она и мила, и грациозна, блестяще танцевала, умела поддержать любую беседу. О ней говорили, что она ко всем своим достоинствам еще и умна, и это было правдой! Но женихов у нее не было. Конечно, поклонники увивались вокруг Софьи. Но ни один еще не приглянулся ей настолько, чтобы она со всем своим чистым сердцем и открытой душой могла сказать, «люблю» и отдать ему и руку, и сердце. Оттого и не была Софья до сих пор просватана, потому что умела сразу дать понять свое нерасположение к тому или иному молодому человеку. Ну а претенденты были настолько нерешительны, что после Софьиной холодной отповеди к маменьке ее за поддержкой и за участием не шли.

Младшая сестра ее — Юлия — была девушкой совсем в другом роде. Ей только исполнилось восемнадцать лет. Лицо ее было бело и отличалось той картинной красотой, что так любят изображать художники в книгах, рисуя идеальных дев. Волосы ее были черны, щеки бледны, а губы алы. Весь вид ее был приторно-сладок, но как мухи летят на мед, так и мужчины слетались на ее красоту. Если Софья брала обаянием, то Юлия отличалась прекрасным, невозмутимым и несколько пустоватым лицом. Один поэт живописал красоту Юлии, сравнив ее с идеальной статуей. В том же стихотворении он, однако, рискнул заметить, что холоду мрамора и «равнодушию богини» он, пожалуй, предпочтет живость ума и свет души ее сестрицы, которую в том же стихотворении он сравнил с «цветком не ярким», но все же «с природой данным обаяньем и солнцем даренным теплом». Стих сей, разумеется, не понравился ни Юлии, ни Любови Матвеевне, и дерзкий поэт был отлучен от дома Загорских. Но это меткое сравнение все же попало в гостиные и прославило поэта как меткого наблюдателя.

Но мать, бесспорно, больше любила младшую. Юлия олицетворяла для нее собственную молодость. Юлии пророчила она счастливое будущее. Для нее искала блестящую и выгодную партию.

Когда на одном из вечеров им был представлен князь Павел Петрович Пронский, единственный сын и богатый наследник тысячного состояния, то Любови Матвеевне он показался самым подходящим женихом для дочери. Когда же Загорская заметила, что предпочтение он отдает старшей из дочерей, очарованный ее манерой и прелестью, то она постаралась во что бы то ни стало привлечь его внимание к Юлии. Вскоре стало известно, что и Софья влюблена. Ей было жаль Софью, но ее материнский расчет строился в пользу Юлии.

Однако все вышло не совсем так, как сплетничали в светских гостиных. Князь Пронский не объяснялся с Софьей и не просил ее руки. Девушка, увлеченная молодым человеком, ответила бы ему согласием, признавшись в своих чувствах, но князь медлил с решительным словом.

В то же самое время Юлия, так же как и сестра, поддавшись обаянию лучистой улыбки, приятной наружности и светскому обхождению молодого князя, тоже увлеклась им. И когда, открывшись матери, она поняла, что желания их совпадают, заветной мечтой Юлии стало услышать признание в любви от Павла Петровича.

Сам же князь, желая вступить в брак, имел свои соображения и только выбирал, с какой из сестер союз его будет более выгоден. Тем временем кружил он головы обеим девушкам, забавляясь тем, что и глупенькая и равнодушная Юлия, и живая умница-Софья равно увлечены им.

Каковы же были расчеты молодого человека? Да весьма просты. Однако тут надобно сказать несколько слов о материальном положении молодого князя. Да, был он и знатен, и богат, но… Но это богатство еще только должно было принадлежать ему. Теперь же это зависело от множества обстоятельств. И, главное, зависело от будущей его женитьбы.

Вот то, чего не знали ни Софья, ни ее досточтимая матушка: Павел Петрович принужден был жениться по обстоятельствам. И на невесту ему указали!

Старый князь Пронский, недовольный сыном, вызвал Павла к себе для особого разговора, не далее как месяц назад. Он объявил, что расточительность и кутежи — есть занятия недостойные молодого человека. Что наследство он оставит сыну лишь тогда, когда увидит, что тот остепенился, то есть обзавелся семьей. Старый князь имел вокруг себя небольшое общество. Среди молодых девиц, из тех домов, что он знал, самыми достойными казались ему сестры Загорские. Хорошие девушки с порядочным приданым. Вот на них-то и указал старый князь своему сыну, велев жениться на какой-нибудь из сестер, все равно на какой.

Павел, решив исполнить приказание отца хотя бы внешне, то есть жениться, но прежних своих привязанностей не бросать, решил, что старшая из девиц, пожалуй, милее во всех отношениях. И решил уж было присвататься к ней, но тут вмешалась сама судьба, в облике Любови Матвеевны.

Госпожа Загорская, приметив интерес Павла Петровича к своим дочерям, как дама с опытом, сразу смекнула, куда дует ветер. Для решения дела в пользу своей любимицы Юлии Любовь Матвеевна решила рискнуть и вызвать князя на откровенный разговор. В один из визитов Пронского в их дом, она пригласила Павла Петровича в свой кабинет, который совсем недавно обустроила для пущей солидности, и начала вести такую речь:

— Вижу, милостивый государь мой, Павел Петрович, что вы нынче частый гость в нашем доме. В чем же причина? Признаться, я теряюсь в догадках…

Пронский, который также был не промах в том, что касалось его выгод, отвечал так:

— Любовь Матвеевна! Я не могу поверить, чтоб вы, с вашей проницательностью, и сами не догадывались о моих намерениях!

— О чем же речь, князь? Будьте смелы и подтвердите мои догадки… — Загорская лукаво посмотрела на Павла Петровича, давая ему понять, что ей-то все, конечно, уже давно ясно, но она хочет услышать истину из его уст.

— Мой батюшка, князь Петр Михайлович, не далее как с месяц назад сказал мне, что желал бы видеть меня в женатом положении. Я имею твердое намерение, согласно батюшкиной воле, теперь жениться.

— Жениться? Превосходное намерение! — воскликнула Любовь Матвеевна. — Сколько я знаю, женитьба всегда идет на пользу молодым людям.

— Вы рассуждаете точь-в-точь как мой папенька!

— Мне лестно такое сравнение. Неужели вы признаете за мной такую же мудрость, как и за своим батюшкой?

— Любезная Любовь Матвеевна! Признаю, и ни минуты не имел намерения усомниться! Теперь, стало быть, вы одобряете это мое намерение?

— Да для чего же вам мое одобрение? — притворно удивилась Загорская. — Ужели только… Но я боюсь предположить…

— Да, вы верно предположили, — князь потупил очи. — Я влюблен в некую девицу… — Тут он помолчал для создания пущего эффекта. — И батюшка мой, — сказал он, как бы в сильном волнении, — признал мой выбор преотличным и благословил на поиск руки сей достойной особы!

— Но кто же она?

— Как, Любовь Матвеевна, может ли быть такое, что вы до сей поры не догадались? Девица, руки которой я ищу, одна из ваших дочерей!

— Ах, помилуй Бог! — всплеснула руками Любовь Матвеевна. — Князюшка! Да может ли быть такое счастье?

Павел Петрович смущенно улыбнулся, давая понять, что сие расположение ему очень приятно, но он нимало его не заслуживает.

— Но кто же она? — Загорская нахмурилась, делая вид, что размышляет.

В голове ее имелось только одно имя — Юлия! Только она станет достойной носить имя княгини Пронской! Павел же Петрович только того и ждал, чтобы его будущая теща сама назвала это имя. Он вовсе не желал попасть впросак и догадывался, что матери самой приятнее будет выбрать ему жену среди своих дочерей. Ему бы хотелось услышать имя Софьи, но… Но привередлив он не был.

— Я думаю, — сказал князь, отринув все размышления, — что вы уж догадались, чей образ влечет меня. Вы, с вашим материнским сердцем, уж почувствовали к кому устремлены мои мечты и желанья…

— Ах, это не может быть никто, кроме моей дорогой Юлии, — прошептала госпожа Загорская.

Князь вздохнул про себя, мысленно посетовав, что в мире совершенства не найдешь, и кивнул головой:

— Истинно так, милая моя Любовь Матвеевна. Конечно, Юлия Николаевна предмет моих грез и самых радужных надежд. Позволите ли вы мне искать ее руки?

— Милый мой! Дорогой мой Павел Петрович. — Загорская прижала руки к груди и устремила влажный взор на Пронского. — Нет для меня более счастья, как знать, что судьба моей любимой дочери будет связана с вами!

«Вот как, матушка, стало быть, я теперь жених любимой вашей дочери. Хорош бы я был, ежели б полез вперед со своими расчетами…» — подумал князь.

Да, в двадцать пять лет иметь такую расчетливость… Не в этом ли залог светских успехов и самое большое обеспечение грядущих капиталов?

Будущие родственники, обменявшись самыми лестными, друг для друга уверениями и каждый про себя решив, что только благодаря его находчивости дело сладилось как нельзя лучше, расстались весьма и весьма дружелюбно. Князь и Любовь Матвеевна уговорились, что Пронский не будет тянуть и объяснится с Юлией немедленно. А тем временем…

Тем временем Юлия рыдала на плече у сестры, признаваясь ей в своих пылких чувствах к князю Пронскому и уверяя, что ежели он не осчастливит ее супружеством, то она, пожалуй, наложит на себя руки.

Софья, которая любила сестру, несмотря на те раздоры, что вольно или невольно сеяла меж ними маменька, искренне сочувствовала бедняжке. В себе она, однако же, не находила признаков такого смертельного увлечения князем. Да, молодой человек нравился ей, но и без него она вполне могла бы прожить, не особенно печалясь.

— Ах, сестрица, — бормотала сквозь слезы Юлия. — Ах, сестрица! Мне не жить без него…

— Что же, Юлюшка, ты совсем не можешь? Не дело это… — отвечала ей Софья. — Ну-ка, утри слезы и…

Тут в комнату ворвалась маменька и, вцепившись руками в плечи Юлии, страшным шепотом произнесла:

— Что за глупые слезы, дурочка? Тотчас же приведи себя в порядок! Князь явился тебя сватать!

— Князь? — протянула заплаканная девушка. — Какой князь?

— Да Пронский же! А ты что расселась? — прикрикнула Загорская на старшую дочь. — А ну зови сюда горничных!