Кэтрин обхватила руками колени, стараясь занять как можно меньше места и не задеть своим платьем сидящую рядом молодую женщину. Но это не помогло. Надменная девица отодвинулась и прижалась к окну, лишь бы не касаться Кэтрин. Это было сделано так очевидно, что Кэтрин покраснела.

Наконец карета остановилась перед особняком, стоящим в респектабельном городском квартале. Кучер помог спутницам Кэтрин выбраться из кареты. Молодая леди, покидая экипаж, что-то пробормотала по поводу чрезмерного усердия матери на ниве благотворительности и исчезла внутри здания. Пока двое слуг, вызванных из дома, пытались поднять тяжело дышащего сквозь приоткрытые бледные губы мальчика, Кэтрин обратилась к графине.

— Вы были очень добры, — произнесла она решительным тоном, выпрямляя стан. — Но я не могу больше обременять вас своим присутствием, мадам.

Все правильно. Они добрались до места назначения. О мальчике теперь позаботятся. Однако что она будет делать дальше, Кэтрин не имела ни малейшего представления.

— Это вздор, дитя мое. Вы должны побыть со мной, пока мы будем ждать доктора.

Графиня внимательно и требовательно посмотрела на девушку похожими на льдинки голубыми глазами, но взгляд ее не был ни холодным, ни злым. Кэтрин пришла в голову странная мысль, что в своей сущности эта женщина намного добрее, чем кажется.

— Я не ошибаюсь, — спросила графиня, — думая, что вы только что приехали в Лондон?

Кэтрин кивнула головой.

— Мы поговорим об этом после того, как мальчика осмотрит доктор, — несколько неожиданно продолжила хозяйка и, взяв ее под руку, решительно направилась к дому.

Кэтрин пришлось последовать вместе с графиней вслед за слугами, которые несли на импровизированных носилках пострадавшего. Ей оставалось только удивляться странному поступку этой женщины из высшего общества.

Кэтрин разместили в маленькой комнате на верхнем этаже дома, окна которой выходили в ухоженный сад. Эта милая комнатка была частью детской и соединялась с другой комнатой, где доктор уже осматривал безмолвно лежавшего маленького мальчика. Пострадавший все еще был без сознания и, несмотря на ужасное состояние покалеченных ног, не чувствовал боли.

Графиня — Кэтрин благодаря словоохотливой служанке уже знала титул хозяйки дома — прислала ей поднос с чаем и разнообразными закусками. Девушка быстро съела два бутерброда, и только стеснительность и боязнь показаться слишком голодной мешали ей приступить к третьему. Прошло целых два дня с тех пор, как опустела ее корзина со скудными съестными припасами, взятыми в дорогу.

В комнату вошли доктор и графиня. Лица обоих были мрачными.

— Он поправится? — с тревогой спросила Кэтрин, обернувшись к ним.

Она уже не думала о том, что беспокоится о воришке, укравшем ее саквояж. Девушка даже удивилась, когда поняла это. Как сильно все-таки меняется отношение к человеку в зависимости от обстоятельств. Еще час назад она готова была поколотить этого мальчишку, а сейчас жалела и волновалась о нем.

— Не будь он так истощен, возможно, поправился бы, — сказал доктор спокойным тоном. За время своей практики ему не раз приходилось сообщать плохие новости.

У доктора был добрый, но без особого сострадания голос, в котором все же угадывались нотки сожаления.

Кэтрин посмотрела на Мириам широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Это все из-за меня! Не погонись я за ним, мальчик сейчас был бы жив, — пролепетала она, с трудом сдерживая рыдания.

Она уже проклинала себя за желание вернуть серебряное зеркальце, хотя оно и было ей очень дорого. Все равно эта память о маме так и потерялась на лондонской улице.

— Не говорите ерунды, дитя мое. Если кто-то и виноват в этом несчастье, то прежде всего я, — сказала Мириам, присаживаясь на диванчик для няни. — Благодарю вас за помощь, Эдвард, — повернулась она к своему старому другу. — Я тронута вашим участием. Очень жаль, что не удалось ничего сделать.

— Мне тоже жаль, ваше сиятельство, — ответил пожилой доктор, слегка поклонившись. — Возможно, в будущем врачи смогут заглядывать внутрь человеческого тела без помощи скальпеля. А сейчас? Пока мы можем только предполагать.

— Еще одно медицинское чудо, друг мой? Что же будете делать вы, доктора, если холера и корь перестанут угрожать человечеству? Ваша профессия в этом случае станет никому не нужной, — произнесла серьезно графиня, но искра юмора на секунду все-таки промелькнула в ее глазах.

— Уверен, что мои коллеги без работы никогда не останутся, — парировал доктор, сменив официальный тон на дружеский, затем кивком головы попрощался с Кэтрин и ушел в соседнюю комнату, чтобы отдать распоряжения относительно мальчика.

— Как хочется, чтобы все это оказалось неправдой! — произнесла, глядя на закрывшуюся за ним дверь, графиня. — Разве не лучше ли был бы мир, если бы в нем не было болезней и мучительной бедности? — не то обращаясь к девушке, не то просто произнося мысли вслух, сказала графиня. — Но все равно вина за смерть этого ребенка навсегда останется пятном на моей совести.

— Вы не можете взять на себя вину вашего кучера, мадам.

— Благодарю вас, дитя. Но я чувствую, что в этом есть и моя вина. — Лицо графини омрачилось. — Кроме этого еще и случайное стечение обстоятельств привело к смерти мальчика.

— Моя гувернантка части говорила, что ничего не происходит случайно. Это нам только кажется. Во всем есть воля Господня.

На мгновение в памяти Кэтрин возникло худощавое лицо Констанции с умными и добрыми глазами. Графиня взглянула на гостью с интересом. Возможно, гувернантка была права.

— Расскажите мне немного о себе, дорогая, — попросила она, жестом показывая на стул с прямой спинкой, стоящий напротив.

Кэтрин растерянно опустилась на стул, не зная, как ей реагировать на эту просьбу. Царственная внешность этой пожилой женщины, безупречно причесанные белые волосы и строгое, хорошо сшитое платье говорили о богатстве и принадлежности к высшему обществу. Кэтрин боялась выглядеть смешной перед ней. Но теплые голубые глаза графини смотрели с доброжелательным любопытством. Четко вылепленные губы смягчились в сочувственной улыбке без тени презрения и надменности.

Видя, что собеседница затрудняется с ответом, Мириам снова заговорила сама.

— Может быть, я смогу помочь вам приобрести положение в обществе, детка, — добавила графиня, понимая нерешительность девушки. — Наверное, вы приехали в Лондон в поисках места?

Кэтрин опустила взгляд на свои нервно переплетенные руки и приложила видимое усилие, чтобы расцепить их. Она разглаживала рукой свое гадкое коричневое платье, желая выглядеть более приличной. Весь прошлый год она так редко держала деньги в руках. И такая безделица, как красивая одежда, была для нее предметом роскоши, ведь на другой чаше весов были пища и кров. Она хотела выглядеть более практичной, важной и взрослой в этой поездке в Лондон. Девушка невольно усмехнулась, вспомнив две последние ночи, которые ей пришлось провести почти без сна в трясущейся карете. Теперь она точно выглядит старше. Смертельная усталость прибавляет годы как ничто другое.

— Я подумала, — наконец произнесла она, — что могла бы стать гувернанткой.

— Вы — сирота? — Мириам Латтимор произнесла слова, которые не решалась сказать Кэтрин.

Некогда модное, а теперь поношенное и выцветшее платье выдавало бедность, которую было невозможно скрыть. В скромных, непринужденных манерах молодой женщины чувствовалось благородство. Ногти ухожены, а ботинки, сейчас покрытые лондонской пылью, явно были недавно тщательно начищены. Но что еще важнее: девушка искренне плакала из-за маленького мальчика, совсем ей незнакомого, который к тому же обокрал ее.

— Нет, — коротко ответила Кэтрин и, тяжело вздохнув, стала рассказывать более подробно.

Инфлюэнца унесла сначала ее отца, затем скончалась мама, а чуть позже и Констанция. Во всем замке Донеган не осталось ни одной родной души. Так тяжело говорить об этом! Непереносимая печаль, которую она испытывала весь прошлый год, тяжелая поездка, а затем трагическая смерть ребенка, кажется, совсем истощили ее силы. А вдобавок она еще лишилась всех своих ценных вещей.

— А ваши слуги? — спросила Мириам с искренним сочувствием.

— Их у меня не было с прошлой весны. Тогда ушли последние.

У нее не было денег, чтобы платить слугам, и Кэтрин не просила их остаться, ведь они должны кормить свои семьи.

— Вы хотите сказать, что все это время были совершенно одиноки?

В голосе графини слышались нотки ужаса. Несмотря на неожиданную смерть мужа, которая, впрочем, принесла ей тайное облегчение, Мириам никогда не ощущала одиночества. Прежде всего у нее были дети, кроме того, многочисленные родственники, число которых увеличивалось с каждым годом, и, наконец, друзья.

— Неужели у вас нет друзей, нет знакомых, которые могли бы вам помочь?

Если бы Кэтрин хорошо знала Мириам Латтимор, она бы догадалась, что в спокойном разговоре графиня старалась за короткое время узнать как можно больше о ней. Это было искусство, которым Мириам овладела в совершенстве за годы воспитания своих трех очень своенравных детей. И люди, доверяющие ей свои нехитрые секреты, были уверены, что она сохранит тайну и никогда не воспользуется их доверием.

— Нет, никого не оказалось.

Кэтрин произнесла это спокойным тоном, хотя сильно тосковала о невозвратных потерях. В светло-карих глазах девушки застыла печаль. Мириам чуть не вскрикнула, вспомнив, где она видела точно такой же взгляд раньше.

— Скажите, дорогая, — спросила она, — вам нравится деревенская жизнь?

Кэтрин улыбнулась. Это была первая открытая улыбка за последние месяцы, но Мириам не знала этого. Она только заметила, что ее улыбка невероятно очаровательна и просто преображает юное лицо.

— После двух последних часов в Лондоне я еще больше убедилась, что обожаю деревню.

Хозяйка дома тепло улыбнулась гостье, как будто отгоняя малоприятные воспоминания, — А почему, милочка, вы выбрали именно работу гувернантки?

— Боюсь, что образование — единственное мое достояние.

Губы Мириам снова разошлись в улыбке. Невинное дитя! Она не понимает, что обладает куда более ценным достоянием — удивительной красотой. Золотисто-каштановые локоны горели в солнечных лучах словно пламя. Блестящие карие глаза с длинными ресницами освещали прекрасное лицо. Ровные белые зубы, словно жемчужины, поблескивали между полными коралловыми губами. Несмотря на свое платье и пряди волос, выбившихся из пышной прически, Кэтрин выглядела очень женственной. Ей немного не хватало округлости форм, но это легко поправимо. Это всего лишь вопрос времени и хорошего питания. Ее речь была изысканна, с легким акцентом приграничной жительницы. Даже утомленное лицо и нервное состояние Кэтрин не уменьшили ее очарования.

— Дитя мое, — порывисто и в то же время властно произнесла вдовствующая графиня Монкриф, — у меня есть для вас предложение.


Кэтрин на собственном опыте смогла убедиться, что Мириам Латтимор не тратила много времени между принятием решения и его выполнением. Уже на рассвете следующего дня вместительная карета везла ее к месту, где ей предстояло жить и работать.

Графиня этим утром завтракала с одним из своих близких знакомых. Завтрак продолжался уже около часа.

Несмотря на свою сердечность и дружелюбие, Мириам не была наивной. Чтобы выжить в такой семье, какая была у нее, требовались хитрость лисы, мягкость игривого котенка и бесстрашие задиристого щенка. Жизнь научила ее доверять собственной интуиции, а давно умерший муж — не верить никому. Поэтому графиня не видела противоречия в том, что она сначала наняла на работу совершенно незнакомую девушку, только что приехавшую из деревни, а затем решила посоветоваться по поводу этого решения со своим старинным другом.

— Ну, Дункан, что ты об этом думаешь? — спросила она, рассказав ему основные события вчерашнего дня. Одна бровь собеседника удивленно приподнялась.

— Мириам, — начал он, — мне не нравится, что ты сначала поспешно действуешь, а потом сообщаешь мне об этом. Почему ты никогда не посоветуешься со мной?

Давний, испытанный друг — Дункан Маккоркл знал графиню еще тогда, когда она была просто Мириам, расцветающей по соседству девушкой, которая до безумия любила лошадей и лучше всех в округе лазила по деревьям. Это давало ему право говорить с графиней осуждающим тоном.

— Дункан, будь серьезнее. Ты знаешь, что я не нуждаюсь в твоих указаниях, что мне следует делать. Я только хочу, чтобы ты мне сказал, права ли я? Надеюсь, ты понимаешь разницу?

— Ты хочешь одобрения, старушка, — криво улыбнулся Дункан. — Меня всегда удивляла твоя самоуверенность. В данном случае я полагаю, что ты поступила неправильно. Прежде всего, ты совершенно не знаешь эту молодую женщину. Кто может поручиться, что она не обчистит Мертонвуд, исчезнув в один прекрасный день вместе со столовым серебром?