– Ясно, – язвительно произнес он и кивнул, отпуская меня. Я поспешила присоединиться к Тати.


Как только мы вышли из аудитории, Тати толкнула меня плечом:

– Думаю, ты только что разбила ему сердце.

– Он очень хороший, но он ничего не понимает.

– Знаешь, сдается мне, я тоже.

– Ты-то что? У меня нет денег, и некому мне помогать. Думаешь, путешествовать по Европе можно задаром?

– Я думаю, это не единственная причина.

Я знала, что она хочет сказать что-то по поводу Мэтта.

– Даже не начинай. А если тебе кажется, что это так замечательно, почему бы тебе самой не пойти на прослушивание?

Она резко остановилась.

– Знаешь, а я, пожалуй, пойду. – Она повернулась и пошла обратно в аудиторию. – Пока, Грейс.

Тати не нужно было никакое прослушивание. Она была исключительно хороша. Я знала, что Порнсайк возьмет ее, но я была уверена, что она хочет, чтобы я тоже пошла. Было обидно, что даже она ничего не понимает в моей ситуации.

По пути в общежитие я прошла мимо лавочки Орвина. Он сидел на скамейке около входа.

– Привет, Орвин. – Он поглядел на меня и наморщил лоб. – Это я, Грейс. Помните? Я приходила с Дэном.

– Ах да, – он похлопал по скамейке рядом с собой. – Присядь, голубушка.

Было уже поздно, начинался мороз, и ветер от проносящихся мимо такси был особенно сильным.

– Кстати, новый смычок совершенно замечательный.

Он просиял:

– Я очень рад это слышать, Грейс.

– Я просто не могла поверить, насколько отличается звук.

Он не повернулся ко мне, продолжая смотреть куда-то перед собой, но положил свою руку на мою.

– Не забывай, это просто инструмент. Музыка, она передается сквозь инструменты, но исходит она от тебя, из твоей души.

Вау.

– Да, – прошептала я, преисполненная глубочайшего понимания. – Это правда. Но я устала от исполнения классики, и у меня от этого неприятности.

– Ха, – фыркнул он. – Я знаю, о чем ты говоришь, дорогуша. Самые лучшие музыканты всегда нарушали правила. Но фокус в том, что ты должен знать правила как следует, чтобы суметь нарушать их, как надо.

Мы долго сидели молча. Я закрыла глаза, и вдруг он сказал:

– Музыка, она же везде вокруг нас, правда?

Я слышала шорох и гудки проезжающих машин, смех и крики детей, непрекращающееся гудение разнообразных труб, вырывающееся из-под крышек подземных люков. А потом, внезапно, все эти невнятные звуки вдруг стали ясными, и волшебным образом сплелись в прекрасную симфонию. Ради такого стоило жить.

Открыв глаза, я заметила, что Орвин наблюдает за мной.

– Понимаешь, о чем я говорю? Это внутри тебя.

Мои глаза стали влажными, то ли от ветра, то ли от переполняющих меня эмоций:

– Да.

– Чтобы воспарить, надо уметь летать.

Я благодарила его снова и снова. С каждым днем я училась, как можно упростить свою жизнь. Может быть, это и есть взросление. Взрослые всегда говорят, какой сложной становится с возрастом жизнь, но я думаю, что на самом деле мы просто усложняем свои задачи. И наши страхи перемещаются от невозможности заснуть без любимого плюшевого мишки к поискам смысла жизни. Интересно, всех ли время, взросление, преодоление обстоятельств приводят в конце концов к такому уровню самореализованности, как у Орвина? Или же мы сдаемся и покоряемся тем жизненным условиям, в которых существуем?

– Приходи снова навестить меня, – сказал он, поднимаясь со скамьи.

– Обязательно приду.

Я вытащила из кошелька телефонную карточку, выигранную в месячном розыгрыше в общаге, нашла телефон-автомат и позвонила маме.

– Грейс, дорогая, как ты? – Она казалась занятой. В трубке было слышно, как отец кричит на моих сестер.

– Как вы там?

– Папа снова потерял работу.

– Не может быть! – сказала я, хотя была ничуть не удивлена.

Она устало вздохнула:

– Да, опять.

– Я очень хочу приехать домой на Рождество. Я бы могла найти подработку в молле и помочь вам деньгами.

– Грейс, это было бы чудесно. А у тебя хватит на билет?

– Я думала, может, вы с папой могли бы купить мне билет на Рождество. В смысле вместо подарков? – У меня забрезжила слабая надежда.

Но мамины слова придушили ее на корню:

– Нет, детка, у нас нет таких денег. Ты уж прости.

Я не была дома почти год. Мне было жаль маму, и я не хотела добавлять ей сложностей, но я так соскучилась по дому, по сестрам, по их болтовне, по той силе, которую я всегда черпала в своем доме, даже в самые трудные времена. Мысль о том, что я снова проведу каникулы в Стариковском приюте, была невыносимой. Я уже проторчала тут в одиночку три недели летом, перед тем как приехал Мэтт.

Чтобы перебить неловкую паузу, я быстро сказала:

– Ладно, мам. Мне пора. Нужно экономить деньги на карточке.

– Конечно, детка. Мы тебя любим.

– И я вас тоже, мам.

Остаток дня я провела в своей комнате. Я пила дешевое вино и жалела маму, свою семью, но в основном себя. Мэтт, вернувшийся поздно вечером после работы, зашел ко мне.

– Тук-тук, – сказал он, распахивая дверь.

– Заходи, располагайся. – Я играла у окна на виолончели. На мне была его майка с Рамоном.

Он зашел и опустил на пол свою сумку.

– Сдается мне, я никогда не получу ее обратно.

При виде его улыбки на меня что-то нашло. Я встала и подошла к нему, одновременно стягивая его рубашку через голову. Под ней на мне не было ничего, кроме трусов и лифчика. Я протянула ему рубашку:

– Можешь взять.

Он изумленно моргнул.

– Мэтт, поцелуй меня.

Он закрыл дверь пинком ноги.

– Ты пьяна?

– Поцелуй меня.

Я обняла его за шею. Он положил руку мне на спину, притянул к себе и наконец поцеловал.

Поцелуй начался мягко и медленно, но потом все начало ускоряться. Мы двигались все быстрее, языки дрожали, руки сплетались, кожа горела от касаний, напряжение все росло. Мы целовались и целовались, и скоро мне невыносимо захотелось, чтобы он был везде вокруг меня.

Я затеребила его ремень.

– Понял, – сказал он, сбрасывая сапоги. Я скинула трусы и лифчик, он снял джинсы. Я положила руку ему на боксеры спереди.

– Ты будешь?

– Буду что? – выдохнул он.

– Заниматься со мной сексом?

Он обхватил мой затылок рукой и приподнял мою голову так, чтобы я смотрела ему в лицо. В его глазах было искреннее благоговение.

– Ты хочешь, чтобы это был я?

Я кивнула.

Он снова поцеловал меня, а затем его губы придвинулись к моему уху.

– Грейс, я в жизни ничего так не хотел, чем оказаться внутри тебя здесь и сейчас.

Я только представила его во мне, и мне свело руки и ноги от желания.

– Но мы не будем делать этого, когда ты настолько пьяна. Правда. Поверь мне, так будет лучше.

– Но я не боюсь.

– Я знаю, но ты потом пожалеешь, что ничего не почувствовала.

– Правда?

– Да, малыш.

Я знала, что он прав:

– Ладно.

Он на секунду прижал меня к себе и потом отпустил. Я протянула руку и снова дотронулась до него сквозь трусы.

– Но мы же можем заняться чем-то другим?

Мускулы у него на шее напряглись. Он сглотнул.

– Иди ляг в постель.

Я послушалась. Он стянул свои боксеры. Я впервые видела его вот так, обнаженным, беззащитным и таким возбужденным, что мне всерьез стало его жаль. Это был не первый член, который я видела, но, с учетом всех обстоятельств, впечатление было самым ярким. Я даже слегка испугалась. Я не могла поверить, что только что буквально умоляла засунуть в меня вот это.

Когда он заметил панику на моем лице, то сказал:

– Не пугайся, когда ты будешь готова, тебе понравится.

Он скользнул в постель позади меня и обнял. Наши тела, прижатые друг к другу, казались обжигающе горячими. Он откинул мои волосы в сторону и поцеловал в плечо. Я задрожала, но потом закрыла глаза и расслабилась в его руках.

Одной рукой он обнимал меня за талию, а другой гладил грудь, продолжая целовать сзади в шею.

– Я все хотел спросить – почему ты рассердилась на меня вчера? – прошептал он. Я поежилась. – Ну скажи.

– Потому что Кэри с Джейсоном трепались всем, что у вас на факультете фотографии по пятницам происходят оргии в темной комнате.

Он затрясся от смеха.

– Какая чушь! Я возьму тебя туда в следующую пятницу. Там никого не бывает, кроме нескольких придурков вроде меня.

– А почему они такое говорили?

– Не знаю. Может, это такая городская легенда.

Я еще больше расслабилась, утопая в нем. Рука, обнимавшая мою талию, слегка сжала мое бедро.

– Расскажи мне, о чем ты думаешь?

– Вот прямо сейчас – ни о чем. Твои руки отключают мой мозг, – хихикнула я, но Мэтт не рассмеялся.

– А что у тебя с Порнсайком?

– Его зовут Дэн.

– Хорошо, что у тебя с этим Дэном?

– Ничего. Он милый. Он мой учитель. Он купил мне смычок и пригласил на ужин. Все. А, и еще – он набирает оркестр, чтобы ехать на гастроли за границу, по всей Европе. И он хочет, чтобы я тоже поехала.

Я почувствовала, как Мэтт напрягся:

– Это надолго?

– На полтора года… Но я не поеду. Слишком долго, а я не хочу откладывать аспирантуру.

– Хорошо. – Он поцеловал меня в ухо. Я почувствовала, что он снова расслабился.

Его рука проползла еще ниже, и я вскрикнула, когда он дотронулся до самой чувствительной точки моего тела. Он водил там кругообразными движениями, сперва нежно, чуть касаясь, но постепенно нажимая все сильнее. Я почувствовала, как мои соски напряглись, а по позвоночнику побежали мурашки. Ноги сжались.

– Тебя кто-нибудь трогал – вот так?

– Нет, – вырвалось из меня вместе с глубоким выдохом.

Он поцеловал мне ухо.

– А сама ты трогала себя так?

Я кивнула.

– Скажи мне что-нибудь.

– Что ты делаешь? – простонала я.

– Я так хочу тебя, Грейси.

Учитывая напряжение, которое мы сами создали между собой за последние месяцы, после еще нескольких минут Мэттовых упражнений я почувствовала – вот оно. Он не прекращал своих действий; он точно знал, что именно он со мной делает. Мне было почти больно, настолько я была возбуждена, но я понимала, что так нужно. Я прижала его руку своей, чтобы он не останавливался. Мой живот был страшно напряжен, а по ногам пробегали будто электрические разряды. На секунду я представила, какой меня видит Мэтт, и приятное ощущение едва меня не покинуло.

Он прошептал: «Оставь. Просто расслабься». И я послушалась, и все вернулось снова, на этот раз даже быстрее, и наконец это стало неостановимо. Все мое тело сотрясалось в ритмичных спазмах. Он держал меня большой горячей рукой и целовал, и покусывал за шею, пока эта дрожь не прошла.

Я опустила голову ему на плечо. Я могла только прошептать: «Боже».

Он гладил мои плечи и руки. «Ты так прекрасна».

Я уже испытывала нечто похожее, но всегда в одиночку, и даже не представляла себе, что можно настолько хорошо себя чувствовать в такой момент рядом с кем-то еще. Но Мэтт точно знал, что надо делать.

Я повернулась к нему, и мы поцеловались. «Спасибо», – прошептала я ему на ухо. Я попыталась поцеловать его сильнее, но он отстранился, сказал: «Девочкам пора спать» – и ущипнул меня за задницу.

– Ой, зараза!

– Пора спать, Грейс.

– А ты не хочешь, чтобы я сделала что-то с тобой?

– Да, хочу, до смерти. Но не сегодня.

– Где это ты так научился? – с подозрением спросила я.

Он лежал на спине, а я на боку, в изгибе его руки, глядя ему в лицо.

– Где я научился чему?

– Вот этому, что ты со мной делал. Все мальчики так умеют?

Он молчал. Я видела, как он моргает, глядя в потолок. Думаю, он пытался сообразить, как лучше ответить на мой вопрос. Снаружи из окна пробивался слабый свет. Но этого неясного лунного свечения в темноте было достаточно, чтобы я увидела, как Мэтт лениво улыбнулся.

– Не знаю, что и как умеют все мальчики, но, если я тебе скажу, как научился я, ты будешь смеяться.

– Ну теперь ты просто должен мне это сказать, – я куснула его за плечо. – Что, ты насмотрелся всего этого в порнофильмах?

– Нет. Мужчины ничего не учат по порнофильмам. Это больше для удовольствия, а не для обучения. – Мэтт явно был мудр не по годам.

– Хм. Может быть, мне тоже стоит посмотреть что-нибудь такое.

– Да ты и так в порядке. Уверяю тебя, для удовольствия тебе достаточно просто быть.

Я вырвалась из его рук и отвернулась, пряча от него лицо.

– Не надо, Мэтт. Я ничего не умею, и мне будет страшно стыдно, когда мы…

Он повернулся ко мне и снова обнял, прижавшись всем телом.

– Не надо больше думать о том, как и что мы будем делать, ладно, Грейс? Пусть все просто идет естественным путем.

– Ладно, – согласилась я, подавив зевок.

Мы лежали в полумраке, балансируя на самой границе сна.