Он повернулся на спину и посадил меня верхом, сказав: «Вот так», а затем приподнял мои бедра и устремился в глубь меня. Я выгнула спину и прижала руки к его твердому животу.

Я слышала, как мои собственные звуки, похожие на слабое мяуканье, смешивались с глубоким, тихим, утробным шумом, вырывавшимся из груди Мэтта.

– Ты чувствуешь? Ты чувствуешь это, Мэтт? – я задвигалась быстрее.

– Да, детка, – ответил он приглушенным голосом. Его глаза были затуманены желанием, губы раскрыты.

Я задвигалась еще быстрее, а затем откинулась назад, положив руки ему на бедра, еще усиливая темп. Он прижал большой палец к клитору. Легкие движения его пальца затмили мне целый мир. Стены могли бы обрушиться, моя виолончель в углу – заняться пламенем, а я бы осталась там, где была, до самого конца, соединенная с Мэттом воедино, двигаясь в одном ритме с ним.

Когда начались судороги, он сжал руками мою талию и напрягся. Я чувствовала, что мой рот раскрыт, но из него не вырывается ни звука. Я не могла вздохнуть, боясь, что все может закончиться. Я закрыла глаза. Было так странно: я не то чтобы забыла про Мэтта – это было невозможно, – но я не осознавала ни себя, ни его. Я забыла, где я и что со мной, когда в порыве восторга по моему телу побежали, чередуясь, холодные и горячие волны. Где-то внизу снова началось движение, более сильное, чем раньше. Мэтт издал странный полузадушенный звук.

Из моего горла вырвалось: «Да!», и это было практически больно. Оно звучало не победительно, как в кино, а тихо-тихо. Эйфорически.

Прежде чем я упала на Мэтта, полностью обессилев, в моем мозгу пронеслась единственная мысль. Я просто обязана заполучить ту книжку, которую ему дала его мама.

Спустя минуту Мэтт пошевелился подо мной. Я лежала, распластавшись на нем. Он поцеловал меня в макушку и глубоко вздохнул.

– Нам пора идти, да? – пробормотала я, уткнувшись лицом в изгиб между его плечом и шеей.

– Да, лучше бы пойти. Хотя я бы не возражал остаться с тобой тут на весь день. Даже идея провести Рождество в Нью-Йорке кажется мне совсем неплохой.

– И тебе не будет жаль не провести Рождество с родными?

– Нет, – увереннно ответил он.

– Нет?

– Ну разве что будет жаль не встретиться с мамой. Но я бы точно не скучал по чопорным обедам с моим противным братцем.

– Как вышло, что вы с ним такие разные?

Он перевернул меня на спину и соскочил с кровати.

– Наверное, мне повезло, – сказал он с небрежной улыбкой. – Я в душ.

Я смотрела на его прекрасную спину. Даже в утреннем полусвете на ней можно было различить четко очерченные мускулы.


По пути в аэропорт я заснула на заднем сиденье в такси, положив голову Мэтту на плечо.

– Просыпайся, малыш. Приехали. – Мэтт глянул на часы. – Черт, надо бежать.

Он выхватил из багажника свою сумку и мой маленький чемодан на колесах. Мы проскочили регистрацию, и, не успела я моргнуть глазом, как мы уже оказались в самолете. Мне досталось кресло в середине, а Мэтту – у окна. Я снова упала ему на плечо и заснула, не дожидаясь взлета.

Где-то на середине полета я проснулась, потому что нас немного тряхнуло. Мэтт спал, надев наушники. Я пошла в туалет, а когда вернулась, Мэтт заказал нам по «Кровавой Мэри». Я снова села рядом с ним. Он смотрел на меня сияющими глазами.

– Грейси, – сказал он, протянув мне стаканчик.

– Маттиас, – ответила я. Электричество между нами никуда не исчезло.

– Я взял тебе двойной.

– Я никогда раньше это не пробовала, – сказала я, застегивая ремень. – Но однажды надо попробовать все.

Я отпила глоток и удивилась, как мне понравилось сочетание остроты и соленого томатного вкуса:

– Алкоголь вообще не чувствуется.

– В этом вся штука, – засмеялся Мэтт.

Я повернулась и посмотрела ему в лицо. Под глазами у него были темные круги, а волосы торчали во все стороны. Но он все равно умудрялся выглядеть страшно привлекательно. Он тоже отпил глоток, взглянул на меня и разулыбался: «Хорошо, а?» Его голос был тихим и с такой хрипотцой, что у меня побежали мурашки по всей спине и ниже, туда, в пространство между ногами.

– Угу, – выдохнула я. Я думала о том, чем мы с Мэттом занимались несколько часов назад и что это значило для нас… Кем это сделало нас теперь…

Его улыбка исчезла, а выражение лица изменилось, как будто он мог прочитать мои мысли:

– С тобой все в порядке?

– Ага. – Я была в порядке и даже счастлива, и вся полна ожиданий – но я чувствовала и легкое беспокойство, даже не знаю почему. Казалось бы, мой первый раз был безупречным – можно сказать, почти невероятно прекрасным. Я слышала столько ужасных историй от девочек в старших классах, как ужасно, больно, противно было им в первый раз – это невозможно было сравнить с моей историей. Каждый ее миг был прекрасен. Мэтт не давил на меня, был так терпелив, так осторожен. Он был ласковым, знал все, что нужно, а потом был внимательным и нежным. Все воспоминания снова закружились в моей голове… как он касался меня рукой в темноте его крошечной комнаты… Его губы… его губы везде…

Мэтт смотрел, как я сидела с застывшим взглядом и раскрытым ртом. Он догадался, о чем я думаю, и подмигнул мне: «Я люблю это выражение твоего лица».

Потянувшись, я коснулась его губ своими, ища успокоения. Мы покорились потоку энергии, окружавшему нас, как будто питая его, мы рассчитывали его насытить. Мы начали целоваться медленно и нежно, касаясь друг друга языками, и вдруг я услышала неподалеку безошибочный звук характерного покашливания. Я обернулась через плечо. Женщина в крайнем кресле внимательно смотрела на нас. С виду это была бодрая дамочка из южанок, с обильной косметикой и взбитыми волосами, выкрашенными в яркий блонд.

Возможно, мы и в самом деле вели себя некрасиво, целуясь взасос в тесных креслах набитого самолета. Но мне было все равно. Если бы Мэтт попросил меня, я была готова раздеться догола прямо здесь.

Я улыбнулась ей. С выражением лица: «Все с вами ясно», она подняла глаза к небу и улыбнулась в ответ.

Мэтт казался вымотанным. Найдя мою руку, он крепко сжал ее, опустил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я взяла свой стаканчик с откидного столика и допила его в три больших глотка. Было очень вкусно, и алкоголь подействовал на меня почти мгновенно. Я положила голову Мэтту на плечо и заснула.

– Я забыла спросить, а как мы доберемся к твоей маме?

– Она встретит нас, – ответил Мэтт, выцепляя мой фиолетовый чемоданчик с багажной ленты.

Когда мы вышли из здания аэропорта Лос-Анджелеса, к нам подъехал коричневый минивэн. Мэтт открыл скользящую боковую дверь и раскинул руки:

– Мама!

Она счастливо просияла:

– Маттиас, я так скучала! Давайте забирайтесь скорей.

– Мам, это Грейс, – сказал Мэтт. Я, волнуясь, стояла рядом, пока он грузил вещи в машину.

– Грейс, я столько слышала о тебе. И так рада наконец увидеть. Меня зовут Алетта, – она потянулась, обернувшись из-за руля, и пожала мне руку. Она говорила с легким греческим акцентом. Хрупкая, тонкокостная, с резким, но красивым лицом и таким же безукоризненным носом, как у Мэтта. В ее темных волосах мелькали седые пряди, и на ней был тонкий длинный шарф, обмотанный вокруг шеи столько раз, что напоминал ворот свитера.

– Рада познакомиться, Алетта.

Мэтт сел на переднее сиденье, а я сзади, посередине. Вместо третьего ряда кресел, обычных для минивэна, там лежала куча разных материалов и инструментов для рукоделия, включая большой металлический гончарный круг.

– Маттиас, мне только что удалось раздобыть это колесо за копейки. Но мне нужна твоя помощь, чтобы разгрузить его в Лувре, – оно тяжелое, мне самой не справиться.

– Конечно, мам.

Она взглянула на него и широко улыбнулась:

– Что, больше не мамочка? Мой сын стал слишком взрослым, чтоб называть меня мамочкой?

– Мамочка, – отозвался Мэтт писклявым детским голосом.

– Дурачок.

Видно было, как легко им друг с другом. Хотела бы я так же общаться со своей мамой.

– Грейс, Маттиас говорил мне, что ты музыкант?

– Да, я занимаюсь музыкой.

– Ты играешь на виолончели?

– Да. Я могу играть и на других инструментах, но на виолончели получается лучше всего.

– У папы Мэтта дома стоит роскошный рояль. Ты должна поиграть на нем, когда вы пойдете туда в гости. Чертовски жаль, что такой прекрасный инструмент вынужден всю жизнь выполнять роль обычного предмета мебели.

– Точно, – поддакнул Мэтт.

– Может быть. Я подумаю, что бы такое сыграть, чтобы всем понравилось, – не могу сказать, что мне понравилась эта идея. Из того, что я слышала про семью Мэтта, можно было сделать вывод, что они окажутся суровыми критиками любого искусства.

Вскоре мы въехали в узкий длинный проезд возле маленького прелестного бунгало, с крышей из дранки зеленого цвета и красно-коричневыми двустворчатыми ставнями.

Дворик перед домом выглядел как английский сад с кустами по пояс, но кусты были аккуратно выстрижены и не казались дикими зарослями. Воздух был прохладным, но ничего похожего на нью-йоркский мороз.

– Тут так красиво, – сказала я, ступив на дорожку.

– Теперь, когда мальчики выросли, у меня полно времени, чтобы возиться в саду. – Алетта отперла дверь, по обеим сторонам которой висели бронзовые лампы. – Входи, Грейс, я покажу тебе вашу комнату. Маттиас, оттащи, пожалуйста, это колесо.

Мэтт побежал обратно к машине, а мы зашли в дом.

Я не знала, чего ожидать. Она собиралась подвергнуть меня допросу третьей степени или зачитать свод правил поведения в этом доме? Я нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке. Мы зашли в гостевую спальню, и Алетта тут же распахнула настежь окно, чтобы впустить свежий воздух – точно так же всегда делал Мэтт, входя в комнату. Они были так похожи – плавными изящными движениями, легкими характерами. Интересно, что же Мэтт унаследовал от отца? И унаследовал ли хоть что-то?

Она подошла ко мне и обхватила за плечи. Я втянула живот.

Она тепло улыбнулась.

– Не нервничай ты так. Я хотела улучить минутку, чтобы сказать тебе – Мэтт кажется таким счастливым в последнее время, и я думаю, что это связано с тобой.

– Да? – я старалась казаться спокойной.

– Ну, и я хотела сказать – добро пожаловать.

Я поставила свой чемоданчик и заметила, что она принесла сюда же сумку Мэтта.

– Большое спасибо, что пригласили меня, Алетта. Я правда очень рада, что Мэтт смог взять меня с собой на праздники.

Я указала на двойную кровать, укрытую пестрым покрывалом:

– Я буду спать здесь?

– Да, я думаю, вам будет тут удобно. Маттиас любит эту кровать.

Я сглотнула. Вам. В глазах защипало, как будто я долгое время не моргала. Может, я и правда об этом забыла. Алетта обняла меня.

– Грейс, – сказала она, смеясь. – Милая Грейс, я же не вчера родилась.

Она вышла из комнаты, оставив меня в изумлении. В изнеможении я рухнула на кровать.


Вечером, после долгого сна, мы с Мэттом сидели за большим дубовым обеденным столом. Алетта налила нам по полной тарелке горячего, душистого домашнего куриного супа.

– Ты говорил с Александром? – спросила она у Мэтта, поставив тарелки на стол.

– Нет.

Она подняла голову от тарелки и поглядела на него, нахмурившись, поверх квадратных очков, сдвинутых на самый кончик носа. Она казалась огорченной, но я не знала ее настолько хорошо, чтобы быть уверенной в этом.

– Нет, мам. Мы с Алексом не особо разговаривали и в мой последний приезд.

Она опустила вилку, взглянула на меня и снова на Мэтта.

– Вы с ним братья. В детстве вы были неразлучны. Что происходит с этой семьей? – Голос ее дрогнул.

Мэтт казался возмущенным, но постепенно его лицо смягчилось.

– Я поговорю с ним, мам. – Он протянул ей руку. Она взяла ее, поцеловала в ладонь и отпустила. – Просто я не могу отделаться от ощущения, что такие, как Алекс, держат нас за какую-то низшую расу. Вот он ходит, весь такой в розовых шортах и рубашке поло и воображает себя Адонисом, – Мэтт ухмыльнулся.

Я подавилась куском курицы и не могла удержаться от смеха. Даже Алетта не выдержала. Она хохотала, не в силах перевести дух, так что по щекам у нее покатились слезы. Еле-еле она сумела возразить:

– Эй! Он тоже мой сын.

Общее настроение внезапно прояснилось.

– Ну, ты в этом не виновата, – заметил Мэтт, все еще смеясь. Мы все с трудом переводили дыхание.

– Ох, Маттиас. Вот в этом ты пошел в отца.

– В чем – в этом? – заинтересовалась я.

Алетта тепло улыбнулась.

– Они с отцом оба легкомысленные. Ни о чем не могут думать серьезно больше двух минут, чтобы не превратить это в шутку.

– Он больше не такой, – возразил Мэтт.

Плечи Алетты все еще качались от сдерживаемого смеха.

– Ну, по крайней мере раньше твой отец был таким.