Рене Карлино - Прежде чем мы стали чужими

Мы доели суп, ведя приятную беседу, и Мэтт встал из-за стола.

– Спасибо, мам. Было очень вкусно. Грейс, хочешь пойти в душ, пока я помогу убрать со стола?

– Да, спасибо. Но я тоже могу помочь.

– Не валяй дурака, Грейс. Мы справимся. – Алетта потрепала меня по плечу.

На выходе из столовой я заметила большое панно с фотографиями в деревянной раме. Мэтт проследил за моим взглядом. Там было много детских фото Мэтта и Алекса, детские рисунки, какие-то вышивки, поделки из глины и несколько черно-белых фотографий молодой Алетты, которая весело смеялась.

– Это я сделал, когда был маленький, – сказал Мэтт.

– Потрясающе, – я подошла рассмотреть получше, и Мэтт пошел за мной. – Она была твоей первой музой.

Я обернулась и взглянула в его темные прищуренные глаза. Все как будто на минуту застыло. Он смотрел на мои приоткрытые губы. Его пальцы пробежали по моей щеке. Их прикосновение к моей коже казалось божественным. Я задрожала.

– Это ты моя муза, Грейс.

Музыка, которой научил меня Орвин, вдруг охватила меня. Моя душа была полна ею, когда Мэтт наклонился к моим губам с нежным поцелуем.

Когда я проснулась утром, кровать со стороны Мэтта была пустой и холодной. Я выбралась в столовую. Алетта сидела за столом одна, пила кофе и задумчиво ела овсянку из широкой миски.

– Доброе утро, дорогая.

– Доброе утро, Алетта. А Мэтт уже ушел?

– Да, побежал по делам. Он не хотел тебя будить. Будешь овсянку?

– Спасибо, мне только кофе.

– Садись.

Когда она поднялась, я увидела, что на ней были заляпанный фартук и садовые башмаки. Она заметила, что я рассматриваю ее.

– Я была в Лувре. Это моя студия позади дома, также известная как гараж. Я называю ее так, потому что, елки-палки, хочу, чтобы мои работы выставлялись в Лувре – и это максимальное приближение к моей мечте. Я могу тебе показать после завтрака.

Она прошла в кухню, а я села к столу. Задумчиво водя пальцем по прожилкам дерева, я наблюдала, как она ищет чистую кружку в подвесном шкафу. Алетта выглядела так, будто ее душа находилась в полной гармонии с миром, будто в нем не было никаких тайн для нее.

– Я боюсь встречаться с папой Мэтта и его семьей, – призналась я, даже не подумав, что ей может быть неприятно слышать про его другую семью.

Она на мгновение остановилась в своем движении, замерла, стоя на носках и заглядывая на верхнюю полку шкафа. Это продлилось столько, что я успела понять, что мои слова были ей действительно неприятны.

– Все будет в порядке, – ответила она, не глядя на меня. Вернувшись в столовую, она вручила мне глиняную чашку ручной лепки, наполненную черным душистым кофе.

– Чарльз, отец Мэтта, когда-то был очень похож на него, – улыбнулась она.

– Когда-то?

Она указала на стол, где на серебряном подносе стоял маленький кувшинчик со сливками.

– Мне лучше черный, – ответила я на незаданный вопрос.

Она присела с другой стороны стола, откинулась на спинку стула, сняла очки и пристроила их возле миски из-под овсянки.

– Деньги иногда меняют людей. Насчет Александра, брата Мэтта, ты можешь не волноваться. Тебе нужно приглядываться к Монике, особенно когда она будет находиться возле Маттиаса. От нее можно всякого ожидать. Александр, он просто… Ну, я думаю, Мэтт вчера достаточно точно его описал. Благожелательным я бы его не назвала, но он безвредный. Думаю, это наиболее мягкое определение.

Я широко раскрыла глаза, потрясенная ее откровенностью.

– Я говорю как есть, Грейс. Монику всегда тянуло к Мэтту. Просто к деньгам ее тянуло еще сильнее. Я думаю, что Александр знает об этом, отсюда и этот барьер между братьями. Они разные, но всегда были очень близки, пока она не встала между ними.

Мне очень хотелось сменить тему. Я кивала и пила кофе, несмотря на спазмы в желудке.

– Мне бы хотелось что-то подарить Мэтту, – начала я. Алетта молчала. – Но у меня почти нет денег. Может быть, вы могли бы мне подсказать, что может ему понравиться?

Она оторвала глаза от своей чашки и улыбнулась.

– Ну конечно. Я рада, что ты спросила. Думаю, я знаю, что отлично подойдет. Пойдем в мою студию.

Я пошла за Алеттой в гараж, который выглядел таким же старым, как дом, но поддерживался не в таком порядке, и его бежевая, потрепанная дранка на крыше явно просила ремонта. Алетта втолкнула меня внутрь и быстро закрыла дверь, хихикнув, будто мы с ней были школьницами, решившими похулиганить. В гараже повсюду были полки с сохнущими свежевылепленными горшками и скульптурами, тут же стоял мольберт с полузаконченным пейзажем. Полки уходили по стенам до самого верха, и все до краев были забиты кистями в жестянках, стеклянными банками и разными инструментами. Единственной нетронутой, чистой поверхностью была гладкая металлическая крышка гончарного круга, который вчера принес Мэтт. Алетта взяла халат, висевший на двери сзади, и сунула мне.

– Хочешь сама сделать что-нибудь для Мэтта?

– Да, но только что? Я ведь не умею ничего такого, – я взяла в руки небольшой цилиндр, бывшую банку из-под кофе, наполненную тонкими острыми инструментами. – Это для чего?

– Это для обработки кожи.

– О! Мэтту нужен ремень! Он носит вместо него два связанных шнурка.

– Отлично, – сказала она. Подойдя к высокому железному шкафу в углу, она вынула оттуда прочную кожаную ленту с четырьмя дырочками, пробитыми с одного конца. – Тебе нужна только пряжка. Мы можем поехать поискать нужную на барахолке.

С каждой секундой я все больше влюблялась в нее.

Взяв крошечный молоточек и несколько инструментов из кофейной жестянки, я показала их ей.

– Мне надо просто стучать ими по коже?

– Сначала надо немного намочить кожу, чтобы она стала более мягкой. Тогда узор пропечатается лучше и сохранится дольше, может, даже и навсегда. – Алетта подошла к раковине и вернулась с мокрой тряпкой в руках. Она увлажнила ремень, промокнула его маленьким полотенцем и отступила на шаг. – Он в твоем распоряжении.

– Какой же узор мне сделать?

– Какой тебе хочется.

Я посмотрела на инструменты. У каждого из них были разные наконечники. Один был как круг, очерченный тремя линиями. Я взяла его и еще один, со сплошным маленьким кружком, и вдавила большой круг в кожу. Он легко вошел, оставив четкий отпечаток. Тогда я взяла маленький кружок и вдавила его в центр уже отпечатанного узора.

Алетта наклонилась надо мной:

– О, это похоже на глаз, правда?

– Да, наверно, похоже.

– Тогда давай сделаем так. Можно? – Я кивнула, и она взяла инструмент с узкой каплевидной головкой и сделала три отпечатка над узором глаза и три внизу. Затем она отпечатала второй глаз и повторила все снова. Потом взяла инструмент в форме месяца и несколько раз ударила им по краям сверху и снизу, создавая бордюр. Прежде чем я опомнилась, пять сантиметров узора было напечатано – абстрактных, похожих на рисунок пейсли или на женский глаз, выглядывающий из переплетения затейливых завитков.

– Ух ты, как здорово, – произнесла я.

– Теперь у нас есть узор. «Взгляд на Мэтта» – можно назвать его так, если хочешь, – засмеялась она.

– Мой взгляд на Мэтта, – поправила я, и она засмеялась еще сильнее.

– Ему понравится. Повторяй узор снова и снова, пока не дойдешь до конца.

Она пододвинула мне высокий деревянный табурет. Я села и принялась за работу.

ГРЕЙС

Спустя несколько часов, как раз закончив украшать ремень, я услышала звук подъезжающего мотоцикла. Алетта ушла в дом поставить чай. Я убрала ремень в шкаф, закрыла его и подошла к двери сарая как раз в тот момент, как Мэтт открыл ее снаружи. Он втолкнул меня обратно и крепко поцеловал. Я обняла его, а он подхватил меня на руки, и я закинула ноги ему за спину. Захлопнув дверь изнутри, он прижал меня к ней.

– И никаких «нет», – выдохнул он у меня над ухом.

– Мэтт, твоя мама…

– Это надо снять, – он опустил меня на землю и снял с меня халат. – Строго говоря, это все надо снять, – он потянул с меня майку, но я остановила его.

– Она сюда не придет, – возразил он, задыхаясь.

– Как, почему?

Он опустил руки.

– Потому что она знает, что мы здесь. Итак, на чем мы остановились? – Он поднял глаза к потолку, постучал пальцами по подбородку и торжествующе наставил на меня указательный палец. – Ах да, мы тебя раздевали.

– Подожди, но, может, она думает, что в нас есть хоть немного почтения?

– А может, она думает, что мы молоды и у нас любовь?

Мне показалось, что в комнате исчез воздух и мы остались в вакууме. Тишина, в которой не прозвучало ни слова, и только наши глаза, которые мы не могли оторвать друг от друга. Выражение лица Мэтта было бесстрастным.

Я вопросительно подняла брови.

– Что? – он слегка дернул плечом.

– А мы на самом деле?

– Молоды? Ну да, сравнительно.

– Нет. У нас…

– Грейс, а ты сама-то как думаешь?

И его губы снова оказались рядом с моими. Но в этот раз поцелуй не был страстным – он тянулся и тянулся, нежный и романтический, как будто мы пытались вместе растаять и слиться воедино.

Наконец я прервала его:

– У тебя здесь есть мотоцикл?

Он ответил, ткнувшись головой мне в шею и поцеловав в ухо.

– Не хочешь меня прокатить?

– Ты даже не представляешь как.

– Слушай, но мы с тобой даже не поговорили как следует о том, что было той ночью.

– А что, об этом нужно разговаривать? – его тон внезапно стал резким.

Внезапная волна паранойи вырвала меня из его объятий, отбросив на пару метров. Он явно избегал разговора на эту тему. Но почему? Было что-то, о чем он не хотел говорить мне? Я была недостаточно хороша для него? Но как я могла соответствовать? – подумала я в ужасе. Он был как божество, источающее отравляющую смесь секса и притягательности. Большую часть времени я наглядеться на него не могла. И в довершение всего он был добрым, умным, сильным и артистичным.

Мироздание, ты издеваешься? Уже хватит! Более чем достаточно! Нельзя, чтобы один человек имел столько достоинств. Это нечестно!

Маттиас был из тех парней, за которых хотят замуж все девочки. Из тех, чью фамилию ты пишешь красивым почерком рядом со своим именем на обложке своего тайного дневника. Грейсленд Шор. Грейсленд и Маттиас Шор. Мистер и миссис Шор. Воображаемые семейные фотографии бурлящим потоком крутятся в голове, как мерцающие звезды. Как ты стоишь рядом с ним, светящаяся от счастья, беременная в двенадцатый раз, а вокруг вас толпятся все ваши прелестные нарядные дети. Они обнимают вас за ноги, а вы неотрывно смотрите друг другу в глаза. Ты хочешь прокричать на весь мир: «Это. Мой. Мужчина!» И ты постоянно делаешь ему кучу минетов. Я не сделала ни одного, но я собиралась. Не важно, суть в том, что ты готова ради него на все.

А потом, как мифологическое чудовище, он берет и уничтожает твое сердце в один момент, просто своим безразличием.

А что, об этом нужно разговаривать?

Ох.

Он смотрел на меня искоса, вопросительно, заискивающе. Или он только притворялся, только играл со мной? От волнения у меня скрутило живот.

– Так, Грейс, что за фигня с тобой происходит?

Я больше так не могла.

– Скажи честно – я ужасна в постели?

– Что? Ты что, спятила? Или ты так шутишь?

– Ты собираешься отвечать на мой вопрос?

Он распрямился.

– Скажи, я действительно должен еще раз подчеркнуть, что я вот буквально только что сказал, что люблю тебя? Мне казалось, ты это поняла. Черт побери, Грейс, у меня непрерывный стояк, я тут безуспешно пытаюсь отыметь тебя, прижав к стенке мерзкого сарая во дворе моей собственной матери. Я-то думал, поступки всегда говорят лучше слов.

Мы уставились друг на друга. Он понизил голос:

– Прошлая ночь была самой восхитительной ночью в моей жизни. Клянусь тебе, у меня ничего даже и близко к этому не было. Ты уникальна, прекрасна и сексуальна, и ты все делала так, что я не могу перестать думать об этом. – Он глянул на свои джинсы и засмеялся. – Что делает жизнь в самолетах и в доме Алетты весьма проблематичной.

Мое сердце растаяло. Я принадлежала ему.

Он схватил меня за руку.

– Пошли, дуреха. Я собирался взять тебя на обед к отцу, и мы уже опаздываем.

– Что, правда? – я посмотрела на часы. Я не думала, что Мэтт соберется навестить своего папу так быстро. – Черт.

Я кинулась в дом и заметалась там, как молящийся дервиш, описывая беспорядочные круги.

– Я не знаю, что надеть, – причитала я.

Мэтт последовал за мной, уселся на кровать, закинул руки за голову и наблюдал за всем этим с удовлетворенной и самодовольной ухмылкой на лице.

– Ну надень что-нибудь. Тебе во всем хорошо. И безо всего тоже.

– Боже-боже-боже-боже, – тряпки вылетали из моего чемодана и разлетались по комнате. – Мне нечего надеть!