Рене Карлино - Прежде чем мы стали чужими

Мы снова начали целоваться, медленно и сонно, и тут… Бзззззззз! Зазвенел таймер. Я встал и включил красный свет. Грейс в оцепенении стояла возле меня. Я обхватил ее и поцеловал в макушку.

– Было потрясающе. Ты как?

Она ничего не ответила, только кивнула. Похоже, она еще не успела прийти в себя.

Я подошел к раковине, вытащил из бака метра полтора проявленного негатива и бросил его в контейнер с водой, чтобы остановить процесс проявления. Мы быстро оделись и вышли из темной комнаты с проявленной пленкой.

Когда негатив высох, я просмотрел его. Он был темным почти до самого конца. Там было три кадра, на каждом – одно слово на клочке бумаги. Пианино. Пиво. Печеньки.

Я посмотрел на Грейс.

– «Три П»? – спросил я, имея в виду крошечный бар возле нашего общежития, в котором было пианино, и каждый мог играть на нем по пятницам. Я часто просил Грейс сыграть и спеть там что-то, но она всегда отказывалась.

– Точно. Ты угадал. Пошли за Тати с Брендоном. Прикольно! – в восторге заверещала она и потянула меня по коридору навстречу друзьям.

Выйдя на улицу, Тати вытащила из сумки фляжку с виски.

– Вы не теряли времени, – заметил я.

– Я решила, что Грейс сейчас потащит нас по музеям. Надо было подготовиться. Хочешь?

Я отхлебнул, и Грейс тут же выхватила фляжку у меня из рук.

– Если кому и нужно, так это мне. Пошли!

Пока мы дошли до «Трех П», все уже были хорошо поддаты. Там никого не было, кроме незнакомой мне барменши. Грейс наклонилась над стойкой.

– Я тут устроила небольшую игру для своего парня и наших друзей. Можно мне спеть коротенькую песенку? – она указала на сцену с пианино.

– Боже, она таки собирается это сделать, – изумилась Тати.

Барменша посмотрела и улыбнулась:

– Да, пожалуйста. Все равно тут никого нет. Хотите что-нибудь выпить?

– Конечно. Четыре пива.

Она подала нам пиво. Грейс осушила свое в три больших глотка. Мы уставились на нее.

– Ого-го, – сказал я.

Только она подошла к пианино, над открывающейся дверью зазвонил колокольчик. Я обернулся и увидел, как в бар зашло несколько человек в офисных костюмах. Они уселись на свободные стулья. Их было семеро. Аудитория Грейс экспоненциально росла.

Она подвинула табуретку поближе к пианино. Та страшно заскрипела по деревянным доскам пола. «Простите», – промямлила Грейс в микрофон. Звук оказался слишком громким. Все, и костюмы, и барменша, обернулись к ней. Она разволновалась. Я улыбнулся ей, и ее лицо немного смягчилось. Она протянула руку и поправила громкость звуковой системы. «Так лучше?» Я кивнул.

Тати крикнула:

– Давай, подруга!

– Ладно. Я тут сочинила эту песню, но она же и следующая подсказка, так что слушайте внимательно, ребята. – Она нервно хихикнула, и звук отозвался эхом по всему бару.

– Грейс пишет песни? – не понял Брендон. Мы с Тати хором зашикали на него.

Грейс заиграла длинное ритмичное вступление, которое звучало как типичная джазовая заставка, и затем начала ускорять темп мелодии. Легкость, с которой она могла играть на любом музыкальном инструменте, завораживала. Когда же она запела, мы затаили дыхание. Никто из нас не слышал раньше, чтобы она пела всерьез, но, как и все остальное, это было явлением.

Бегите туда, где под сенью дерев

Друзья собирались на свой разогрев,

Открыты и скрыты,

На землю присев.

Как весело было нам всем там гулять,

Где дети танцуют,

А генералы стоят,

И где мы сидели на теплой земле…

Когда она закончила, мы все вскочили с мест и захлопали.

– Браво! – крикнула Тати.

Бизнесмены тоже хлопали и кричали: «Класс!»

– Надо же, как здорово, – удивился Брендон. – А я даже не знал, что она играет на пианино.

– Она потрясающая, – тихо сказал я, глядя, как она спускается со сцены. Тати пихнула меня локтем и подмигнула.

Барменша подозвала Грейс:

– Ты играешь в миллион раз лучше, чем большинство тех, кто приходит сюда поиграть по пятницам.

Я обнял ее и смотрел на нее с восторгом. Она тоже смотрела на меня улыбаясь. Ее лицо было совершенно пунцовым. Я поцеловал ее в нос.

– Парк на площади Вашингтона?

– Все так очевидно? – засмеялась она.

– Ну, типа да. Твои подсказки слабоваты, но все равно все очень весело. Еще по стаканчику перед уходом?

Барменша налила нам по порции виски, а потом, по пути в парк, мы еще купили горячих сосисок с тележки. Был только час дня, а мы уже были довольно пьяны. Я боялся, что если мы не съедим чего-то еще, кроме этих сосисок, то к концу дня мне придется нести Грейс в общежитие на руках.

– Мне так весело. Здорово ты это все придумала, – сказал я ей. По правде говоря, мы с Грейс не скучали бы, даже сортируя белье в прачечной, а Брендон с Тати всегда готовы были разделить наши планы. Нам вчетвером было легко вместе.

Добравшись до Вашингтон-сквер, мы уселись под своим обычным деревом. Брендон запалил косячок, и мы по очереди затянулись. Я положил голову Грейс на колени.

– Трудно представить лучший способ провести среду, – сказал я, зевая.

– Ты знаешь, что Грейсленд придумывала такое для брата и сестер у себя дома? – спросила Тати.

– Правда? – глянул я на нее с улыбкой.

– Да, чтобы провести время, – рассеянно ответила Грейс. – Но вообще-то сейчас все немножко по-другому.

Она помолчала и сделала глубокий вдох.

– Я хотела собрать вас вместе, чтобы сказать: меня приняли в аспирантуру. Я остаюсь в Нью-Йоркском университете! – Она торжествующе вскинула руки вверх.

– Господи! – Я вскочил, подхватил ее на руки и закружил в воздухе. – Я так за тебя рад!

Но я заметил, что Тати как-то притихла, а Брендон казался растерянным. Грейс тоже это заметила.

Когда я опустил ее на землю, она обернулась к ним:

– А вы за меня не рады?

Тати передернула плечом.

– Наверно. Да, Грейс, я очень рада за тебя, – она поднялась и взяла свою сумку. – Слушайте, Брендону надо заканчивать статью, а я собиралась встретиться с Порнсайком насчет этого летнего дела.

Что-то мелькнуло в выражении лица Грейс:

– Так ты уже официально едешь с новым оркестром?

– Ну, ты же поступила в свою аспирантуру. Почему тебя это волнует? – сухо спросила Тати.

– Вовсе нет. Мы с тобой даже играем на разных инструментах. Почему меня должно это волновать?

– Ну, кажется, все-таки немного да волнует. Впрочем, не знаю почему. Это же ты от него отказалась.

– Я не то чтобы прямо отказалась.

– Грейс, он купил тебе смычок за одиннадцать сотен.

– И что с того?

Я бросил на Тати сердитый взгляд:

– Слушай, она поступила в аспирантуру. Она не едет в Европу с Порнсайком из-за этого.

– А вот и нет. Она собирается ждать тебя, Мэтт. Сидеть тут, в Нью-Йорке, пока ты не вернешься.

– Татьяна! – одернул ее Брендон.

– Ну что? Это же правда!

– Я иду в аспирантуру, потому что я хочу получить научную степень. А вы можете разъезжать с Порнсайком по всей Европе хоть год, хоть полтора. Меня это не волнует. – Грейс развернулась и убежала по аллее по направлению к шахматным столикам.

Я обернулся к Тати в ярости, оттого что она испортила наш прекрасный день и важное заявление Грейс.

– Если ты это имеешь в виду, то я в жизни не просил ее оставаться.

– Ну да, только вы не можете провести целый год друг без друга, хотя на самом деле участие в таком гастролирующем оркестре было бы для нее сумасшедшей возможностью и полезным опытом.

Я посмотрел на Брендона и перевел взгляд на Тати:

– А ты думаешь, вы сами-то смогли бы друг без друга так долго?

– У нас все прочно, Мэтт. В отличие от вас, мы с Брендоном можем провести пять минут врозь и не сойти с ума.

– Если у вас так все прочно, чего же вы не поженитесь?

– Мэтт, ты как маленький. Тебе что, пять лет?

– Я бы женился на Грейс в мгновение ока. Вот как у нас все прочно.

Я обернулся и посмотрел на Грейс через парк. Она играла в шахматы с низеньким седым мужчиной.

Тати ухмыльнулась и протянула руку вперед:

– Я чувствую вызов.

– Ты о чем, Тати? – Брендон внезапно очнулся от своего кайфа.

– Ой, Брендон, заткнись. – Она снова обернулась ко мне. – Думаешь, мы этого не сделаем?

Я засмеялся:

– Не знаю, Тати. Кажется, Брендон не в восторге от этой идеи.

Она обернулась к Брендону, который стоял позади нее с широко раскрытыми глазами.

– Ты же женишься на мне, правда? В смысле, после всего, что у нас было… – И она выразительно подняла брови.

– Я… Ну, наверно…

– Видишь, Мэтт? Тут только ты болтаешь впустую.

Я тоже протянул руку:

– Спорим, что мы сделаем это раньше вас?

– Заметано, – взглянула она на меня с вызовом.

– На что спорим?

– Кто проиграет, оплачивает молодоженам праздничную ночь, – сказала она.

Мы пожали друг другу руки.

– Идет, – ответил я, хотя сделал бы это и так, безо всякого спора.

МЭТТ

Бросив Тати и Брендона под деревом, я со своей новой миссией направился в сторону Грейс. Присев на скамейку возле фонтана, я закурил, ожидая, пока она закончит шахматную партию. Пуская колечки в воздух, я размышлял, как бы уговорить ее выйти за меня замуж.

Надо ее напоить.

Грейс подошла ко мне, сияя улыбкой. Кажется, напряжение оставило ее, и я вздохнул с облегчением.

– С кем ты играла? – спросил я.

– Это Орвин. Который сделал мой смычок.

– А, тот, что тебе купил Порнсайк? – я наморщил нос.

– Слушай, ну хватит уже.

– А что тебе дал этот старик?

– Телефон одного парня, который играет в оркестре на улице Аллен. Им нужен виолончелист, может, получится немного подработать. Тати и Брендон ушли?

– Ага.

Грейс казалась разочарованной, будто думала, что ссора с Тати рассосется сама собой, пока она играет в шахматы:

– Ладно, пошли.

– Погоди, ты же не видела, как я скачу со скакалкой. Показать? – в моем пьяном мозгу почему-то появилась мысль, что это отличный способ завоевать ее сердце и уговорить выйти за меня замуж. Великолепный план.

– Что? Ты же не скачешь со скакалкой.

– Еще как скачу. Видишь вон тех девчонок? Мы познакомились пару дней назад. Я им показал.

– Не могу поверить.

– И не надо. Я тебе докажу.

Мы подошли к девочкам, и та, что прыгала, заметив меня, тут же перестала скакать. Махнув рукой, она сказала:

– Ой, смотрите, Мэтти. Мэтти-Попрыгун снова пришел.

Я обернулся к Грейс:

– Видишь?

Ее глаза стали огромными, как плошки. Я стал разминаться, наклоняясь вниз и в стороны. Грейс закатилась смехом.

– Ты же не собираешься… – начала она.

– Еще как собираюсь. Вот увидишь.

Я был готов. Две девочки начали крутить скакалку, и я, совершив безупречный нырок в середину, начал скакать. Это было довольно рискованно – вообще-то такая штука получилась у меня раньше только один раз, но я знал, что сейчас нужно рискнуть. Я выполнял все, что пели девочки: «Мэтти, Мэтти, повернись, Мэтти, Мэтти, наклонись. Мэтти, туфлю покажи».

Я заскакал на одной ноге.

«Мэтти, ладушки скажи. Мэтти, лесенка теперь».

Я заскакал еще выше, потому что они начали крутить быстрее. Грейс хохотала до истерики.

«Мэтти, помолись – и в дверь. Мэтти, лампу выключай, Мэтти, глазки закрывай».

Девочки перестали петь. Скакалка вращалась все быстрее и быстрее, пока наконец маленькие поганки не достали меня и я не споткнулся. Грейс хохотала так, что мне казалось, она сейчас задохнется. Она стала красной, как помидор.

Девочки и вся небольшая толпа, собравшаяся вокруг, хлопали мне в ладоши. Я надул грудь, подышал на кончики пальцев и потер ногти о свою рубашку. «Неплохо, а?»

– Ты полон сюрпризов, – сказала мне Грейс, отдышавшись.

– И буду таким всегда…

– Где ты так научился?

– Прошлым летом я работал вожатым в детском лагере.

– Ха! Святой Маттиас.

– Ну, вообще-то меня оттуда уволили.

– За что?

– Ты не хочешь этого знать, – сказал я.

– Хочу. И теперь особенно хочу, потому что тебя уволили с работы, связанной с детьми. Тут у меня включается сигнал тревоги.

– Это все из-за Клары Рамбергер. Она тоже была вожатой. А ее мать, Джейн, была директором лагеря.

– И что случилось? Тебя поймали с Кларой на горячем?

– Не совсем. Это у Джейн были на меня виды.

– У матери? – ее лицо застыло.

Я кивнул, с каждой секундой чувствуя себя все более неловко.

– Что ты сделал, Мэтт?

– Ну, Клара типа застукала нас с ее мамой, э-э… В деликатной ситуации на кухне после отбоя…