– Маттиас, это Моника.

– Привет. Как Александр?

– Отлично. Вкалывает, как собака, оставляя позади всех партнеров. Все как всегда. Ты же его знаешь.

– Ну да, – ответил я с некой горечью. – Ну а ты? Как жизнь в Беверли-Хиллз?

– Маттиас, оставь ты эту фигню.

– В чем дело, Моника?

– Мне позвонила Элизабет. Она сказала, что у них с Брэдом будет ребенок.

Моя невестка могла бы выиграть любой чемпионат по метанию мяча по яйцам.

– Да, я в курсе. Я имею честь работать с этими козлами каждый день.

– Она восемь лет была мне сестрой, Маттиас. Тебе не кажется, что я имею право знать?

Я засмеялся.

– Да вы даже не дружили толком, так что называть ее сестрой просто смешно. И это она меня бросила, помнишь?

– Сам ты козел. Она бы не ушла от тебя, если бы ты не был так зациклен на Грейс.

– Грейс не имеет никакого отношения ни к моему браку, ни к моему разводу.

– Ну да, конечно. Элизабет говорила, ты так и не избавился от ее фотографий.

– Я никогда не избавлялся ни от одной своей фотографии. С чего бы? Я фотограф. Грейс была сюжетом многих моих ранних работ. Уж кому об этом знать, как не Элизабет. Почему мы с тобой вообще это обсуждаем?

– Я хотела убедиться, что она получит наш подарок.

– Почтовый сервис тебе в помощь. Она все еще проживает в нашей старой квартире. Знаешь, в той самой, что я оставил ей, чтобы она могла вить гнездо и заводить детишек со своим приятелем.

– Мужем, – поправила она.

– Пока, Моника. Передавай Александру привет.

Я отключился, глубоко вздохнул и в сто десятый раз на этой неделе задал себе вопрос, что же за херня происходит с моей жизнью.

Придя на работу, я застал Скотта заваривающим кофе в комнате отдыха.

– Ты получил какой-нибудь ответ на свой пост? – спросил он.

– Не-а, только несколько милых дам предложили стать моей зеленоглазой голубкой.

– Балда ты. В чем твоя проблема? Воспользовался бы ситуацией. Она, может, никогда не увидит того письма, но это не значит, что она единственная зеленоглазая голубка в округе, – и он захлопал на меня ресницами.

– То-то и оно. На пути сюда я думал о своей жизни.

– Ого…

– Нет, послушай. У нас с Моникой, моей самой первой подружкой, были такие дурацкие отношения, когда все фальшиво, все напоказ – только чтобы произвести впечатление друг на друга и окружающих.

– Ну и что такого? Вы были молодыми.

– И то же самое было с Элизабет, по крайней мере сначала. Мои отношения с Моникой задали тон моему браку с Элизабет. А когда дошло до реальной жизни, мы этого не вынесли. А с Грейс такого не было. Никогда. С ней все было по-настоящему.

– Так вокруг есть другие Грейс.

– Так нет, старик. Я же тебе говорю. Мы просто встретились в неправильный момент. Прошло пятнадцать лет, а я все думаю о ней. Я был женат на другой, на умной, красивой женщине, но иногда я думал о Грейс и о том, как было бы, останься мы с ней вместе. Я мог заниматься любовью со своей женой и думать о Грейс. Понимаешь, какая херня?

– «Заниматься любовью»? Мэтт, это так трогательно, – ухмыльнулся он, стараясь не заржать.

– Не выпендривайся.

– Я только говорю, что тебе пора начать жарить цыпочек. Ты и так затянул. Никаких больше «занятий любовью». Считай, это доктор прописал.

Он хлопнул меня по плечу и вышел.

Позже на неделе в мою кабинку зашла Элизабет. Я, откинувшись в кресле, играл в «Энгри Бердс».

– Мэтт?

Я поднял глаза. В развевающемся платье для беременных, обнимающая руками выпуклость живота, она выглядела как сама Мать Земля. Элизабет была красива естественной, природной красотой. Простые черты, простые русые волосы, хорошая кожа и легкий солнечный румянец круглый год. Отвратительной в моих глазах ее сделал характер и то, с какой легкостью она предала наш брак.

– Чего?

– Мне казалось, тебе надо отредактировать примерно тысячу фото?

Я снова сфокусировался на верещащих птицах.

– Уже. Сдано.

Уголком глаза я отметил, что она уперла руку в бок, как суровый родитель. Ее терпение явно было на исходе. Но мне было плевать.

– А ты не мог сначала послать их мне?

Я взглянул на нее и снова вернулся к айфону.

– Ой, Лиззи, только подумать, как ты высоко забралась, а? – Я никогда не называл ее так. – Воображаешь, что ты теперь мой босс?

– Мэтт. Я с трудом выношу этот наш раздрай.

– Раздрай? – фыркнул я, снова откидываясь в кресле. Вдруг у меня в руке зазвонил телефон. Какой-то незнакомый манхэттенский номер. Я приподнял палец, делая Элизабет знак помолчать, и нажал кнопку ответа:

– Алло?

– Мэтт?

О боже.

Голос, ее голос, ее голос, ее голос.

Элизабет продолжала смотреть на меня. Вскинув руки, она недовольно спросила:

– Ты не можешь сказать, чтоб перезвонили позже? Я тут пытаюсь с тобой разговаривать.

– Погоди, Грейс, – сказал я.

– Грейс? – У Элизабет упала челюсть.

Я прикрыл рукой трубку:

– Иди отсюда ко всем чертям!

Она уперла вторую руку в бок:

– Никуда я не уйду.

Я приоткрыл трубку:

– Грейс?

Черт, мне хотелось заплакать.

– Да, я тут.

– Можешь дать мне пару минут? Клянусь, я сразу тебе перезвоню.

Мне казалось, меня сейчас вывернет наизнанку.

– Если я не вовремя…

– Нет-нет, я сейчас же тебе перезвоню.

– Ладно, – неуверенно ответила она.

Мы разъединились.

– Так ты встречаешься с Грейс? – спросила Элизабет. Голос ее звучал удовлетворенно, а глаза говорили: Ну конечно.

Я глубоко вдохнул и выдохнул через нос.

– Нет. Я не встречаюсь с ней. Это был первый раз за пятнадцать лет, что я разговаривал с ней, и ты только что все испортила.

– Мэтт, ты на работе. Это твоя обязанность.

– Ты вот это же самое говорила Брэду, трахаясь с ним в комнате для печати? – не повышая голоса, отрезал я. Я чувствовал себя так, как будто кто-то только что ударил меня в грудь кинжалом и я истекал кровью, слабея с каждой секундой. – Мне что-то нехорошо. Оставь меня, пожалуйста, в покое. – Мои глаза наполнились слезами.

Она покраснела:

– Я… Мэтт…

– Что бы ты ни собиралась сейчас сказать, Элизабет, меня это не волнует. Совсем. Ни на йоту, – дернул плечами я.

Она повернулась и ушла.

Я открыл список звонков и нажал номер Грейс.

– Алло?

– Прости, пожалуйста.

– Ничего, все нормально.

Я сделал глубокий вдох.

– Господи, Грейс, как я рад услышать твой голос.

– Да?

– Как ты поживаешь?

– Я живу нормально. И уже… довольно давно, Мэтт.

– Да-а. Давно, правда?

Чувствовалось, что она немного напряжена. Я и сам был в том же состоянии.

– Чем ты теперь занимаешься? Где живешь? Ты замужем?

– Я не замужем.

Меня сразу отпустило. Слава богу.

– Я живу в доме на Западном Бродвее, в Сохо.

– Ты шутишь. Я живу в Вустере.

– Надо же. Так близко. А ты все работаешь для журнала?

Она знала, что я работаю в журнале?

– Да, но теперь больше даже для телеканала. Я уже не так много путешествую. А как ты? Ты все еще играешь на виолончели?

В голове тут же всплыл образ Грейс, играющей на виолончели в нашей комнате в общаге, на которой не было ничего, кроме бельишка в цветочек. Свет из окна обрисовывал ее силуэт, и я открыл затвор камеры и щелкнул, как она играет. Эти фотографии до сих пор были где-то у меня. Я вспомнил, как поставил камеру на пол, подошел к ней и провел пальцем по контуру ее маленькой попки. Она сбилась с ритма и начала хихикать. Я подумал, услышу ли я еще когда-нибудь этот ее смешок.

– Угу. Но я не выступаю. Я преподаю музыку в старших классах школы.

– Здорово.

Я неуверенно откашлялся. Мне хотелось сказать, что она кажется другой, более грустной и непохожей на прежнюю Грейс, но я оставил эти мысли при себе.

Несколько секунд прошло в неловком молчании.

– Так ты увидела мой пост, да?

– Да, это было так мило… – Она помедлила и глубоко вздохнула. – Когда я тебя увидела, я не знала, что думать…

– Да… хм… Этот пост, он был как выстрел наугад, понимаешь…

– Ты многого добился. Я немного следила за тобой.

– Правда?

У меня свело горло, застучало в висках, и я внезапно занервничал. Почему она следила за моей карьерой?

– А Элизабет, она…

– Беременна? – вырвалось у меня. Зачем я это сказал? Как она вообще могла узнать про Элизабет? Мне хотелось рассказать ей обо всем сразу, но у меня почему-то выходили только какие-то неправильные слова.

– Мэтт. – Снова долгая, неловкая пауза. – Мне правда так неловко от этой нашей встречи, и поста, и…

– Элизабет не… – начал я, но она перебила:

– Очень славно, что мы поговорили. Но мне уже пора.

– А кофе? Давай как-нибудь выпьем кофе?

– Не знаю. Не уверена.

– Ладно. – Снова это молчание. – Но ты позвони мне, если вдруг передумаешь?

– Конечно.

– Грейс, у тебя же все нормально, правда? В смысле, все хорошо? Мне нужно знать.

– У меня все хорошо, – шепнула она и отключилась.

Черт!

Элизабет выбрала именно этот момент, чтобы снова прийти ко мне с пачкой фотографий. Времени хуже трудно было придумать.

– Ты можешь просмотреть их и вернуть мне до завтрашнего утра?

– Да, хорошо, оставь тут.

Я даже не посмотрел в ее сторону. Сердце билось в груди, как молот, и я был готов разрыдаться. Я почувствовал на плече руку Элизабет. Она сжимала его, как сделал бы футбольный тренер.

– Ты в порядке?

– Угу.

– Тебе тяжело видеть меня такой, да?

Что? Я был настолько ошарашен, что чуть не рассмеялся. Элизабет всегда воспринимала все так, будто она была центром вселенной.

– Ты думаешь, мне тяжело видеть твою беременность? Вовсе нет, я рад за тебя.

– Ну, думаю, это разумно, если учесть, что ты никогда не хотел детей, – ее тон был непроницаем.

Я-то всегда хотел детей, только не от тебя.

Я взял ее руку и сделал что полагалось.

– Элизабет, мне очень жаль, что я не смог быть тебе хорошим мужем. Я счастлив за вас с Брэдом. Я желаю вам долгих лет семейного счастья и благополучия. Ради всего самого лучшего, что у нас есть, включая спокойствие на работе, давай никогда, никогда больше не вспоминать о нашем злосчастном браке. Договорились? – и поглядел на нее умоляюще.

Она согласно кивнула.

– И ты меня прости, Мэтт. Я тоже во многом была не права.

Я выпустил ее руку. Она улыбалась мне тепло, ласково, почти жалостно. Пусть лучше думает, что я одинок и несчастен, чем копит в себе раздражение, которое всегда было в ней, когда дело касалось Грейс. Она была уверена, что я не могу забыть ее. И была права в своих подозрениях, но я никогда бы в этом не сознался.

Мы с Брэдом подружились с самого начала, когда я только пришел в Нэшнл Джиогрэфик на стажировку. Я встретил его примерно тогда же, что и Элизабет. Она всегда ему нравилась, а ей всегда нравился я. Женившись на ней, я почти чувствовал себя козлом, так что, когда она изменила мне с ним, я не был потрясен. На самом деле я испытывал странное желание поздравить его. Кошмар, да?

Элизабет ушла к себе, а я отправился к Брэду. Пришла пора стать большим, настоящим мужиком, ну или по крайней мере понимающим, человечным парнем. Я профукал телефонный звонок Грейс, но он освободил меня; я больше не хотел торчать в этом болоте ненависти и жалости к себе.

Стоя в дверях офиса Брэда, я кашлянул.

Он взглянул на меня с другой стороны стола.

– Приве-е-ет. – Он всегда так растягивал это «ееее».

– Брэд, я зашел поздравить тебя как будущего отца. Отличная работа, дружище. Я и сам бы лучше не сделал.

– Мэтт, – он попытался остановить меня.

– Брэд, я шучу. Я рад за вас, ребята. Честное слово.

– Правда, что ли? – приподнял он бровь.

Я кивнул:

– Правда.

– Тогда как насчет выпить после работы? Только ты и я?

Ну, поскольку я уверен, что ты оттрахал мою жену на каждой свободной поверхности в квартире, которая тоже была моей, и теперь она носит твоего ребенка, то…

Я хлопнул ладонями:

– Какого черта? Почему бы и нет!

Мы пошли в навороченный коктейль-бар на Верхнем Вест-Сайде возле моей бывшей квартиры, которую теперь делили они с Элизабет. Я лично этот бар ненавидел, но это была привычная для нас обоих территория.

Мне принесли скотч в бокале для мартини с кубиком льда. С этим напитком все было не так, но я тем не менее опрокинул его одним глотком.

– А ты еще куришь сигары?

– Нет, теперь это только после рождения малыша. Это ведь не особо хорошо для детей, да?

– Нет, я их ненавижу. Я просто искал предлог выкурить хорошую сигару, – соврал я чисто ради забавы. Что мне еще осталось в этой жизни?