Я рассмеялся:

– Чуть не стал алкоголиком? Ты это придумала, чтоб оправдать свое предательство? Полная фигня. Я никогда не женился бы на тебе, если бы знал, что она меня ищет.

– Знаешь, как это убого звучит?

– Ты всегда должна была сделать по-своему, не важно, какой ценой. Ты хотела меня и поэтому сделала то, что сделала. Ты хотела ребенка, а я не собирался его тебе дать, так ты пошла и нашла другого желающего, даже ценой нашего брака. Это ты убогая, а не я.

Она потеряла дар речи.

– Я… Я думала… Я думала, ты меня любишь…

Это была типичная для Элизабет тактика. Она могла в одно мгновение сделать поворот на сто восемьдесят градусов и перейти от злобных нападок к жалостливому нытью.

– Я любил ту, кем, я думал, ты была, но сейчас понял, что ее никогда не существовало. Мне пора, – я попытался разойтись с ней, но она снова преградила мне путь.

– Мэтт, подожди.

– Пожалуйста, дай мне пройти.

– Почему она домогалась тебя, когда знала, что мы женаты? Это было известно всем. Тебе не кажется, что тут что-то не так?

– Ты обвиняешь ее в том, что она хотела ясности? Хотела понять, что произошло между нами? Она была убита, Элизабет. И я тоже. – Я замолчал и посмотрел на ее торчащий живот. – Ради этого несчастного существа, растущего внутри тебя, я надеюсь, ты что-то усвоишь из этой истории. Несмотря на все твои усилия, у нас с тобой ничего не вышло. Мы не были вместе. Все это было зря. – Она заплакала, но меня это не впечатлило. – Пожалуйста, Элизабет, дай пройти.

Я достиг пика своей ярости, и теперь все казалось мне просто смешным. Мне больше не хотелось кричать и биться; все было просто дурацкой шуткой, но эта шутка была направлена против меня. Я мог либо принять это и жить дальше, либо потратить на эту тварь еще сколько-то мгновений собственной жизни, которых она не стоила.

Я протиснулся мимо нее.

– Чтоб мне больше никогда тебя не увидеть.


В Нью-Йорке была весна, и я был волен делать что хочу.

Солнце пробивалось сквозь небоскребы. Я шел к метро, неся средних размеров коробку с сувенирами, оставшимися от моей карьеры. Стоя в поезде, я улыбался, вспоминая, как целовался с Грейс в прошлую пятницу. Какими мягкими на ощупь были ее волосы, как она, даже пятнадцать лет спустя, все так же не сразу раскрывала глаза после поцелуя, как бы сохраняя его.

Никому и ничему я больше не позволю встать у меня на пути.


Во вторник я с утра пробежался, а потом считал минуты, оставшиеся до трех часов, то есть до нашей с Грейс встречи. Я пришел слишком рано и ждал, сидя на ступеньках Стариковского приюта, пока она не подошла, минута в минуту. С прошлого раза она как будто ожила, и в ее походке появился прежний ритм Грейс. На ней были юбка в цветочек, свитер и колготки – чуть более взрослая версия ее одежды времен колледжа. Взглянув на себя, я понял, что и мой стиль не сильно изменился – те же джинсы и майки. Действительно ли прошло так много времени? Даже если и так, оно не оставило больших следов, кроме нескольких морщинок на наших лицах.

Я поднялся и засунул руки в карманы.

– Ты ел? – спросила она.

– Умираю с голоду, – соврал я. – Я хотел делать все, чего хотелось ей. – Чего тебе хочется?

– Как насчет сосисок и прогулки в парке?

Я улыбнулся. Ничего не могло быть лучше. Справедливости ради, скажи она: «Как насчет прокатиться в гондоле по каналам Венеции?», это было бы так же прекрасно, лишь бы она была со мной.

– Отлично.

Мы пошли рядом, разговаривая о всяком-разном. Я рассказал ей про свою работу, легко избежав рассказа о конфликте с Элизабет.

– А как твои родители? – спросил я у нее.

– Да так же. Только папа больше не пьет, а мама снова вышла замуж. Брат и сестры выросли и разъехались. Я ближе всех с самой младшей. Она живет в Филадельфии, и мы часто видимся. Я было думала переехать в Аризону после смерти Дэна, но я так люблю Нью-Йорк. У меня тут друзья, и я никогда не смогу расстаться со своим домом.

Мне стало больно. Как бы я хотел, чтобы этот дом купил ей я.

Мы ели сосиски возле фонтана в парке на Вашингтон-сквер и наблюдали, как два малыша плещутся в воде. Крошечная белокурая девочка лет трех заливалась смехом. Вот прямо ухохатывалась несколько минут подряд, пока ее братишка плескал в нее водой.

– Прелестная малышка.

– Ага. У тебя нет травки? – вдруг, как бы между прочим, спросила она.

– Резкий поворот темы, – я внимательно посмотрел на нее. – Подожди, ты что, всерьез?

– Почему бы и нет? – она потянулась, вытерла пальцем каплю горчицы у меня с подбородка и засунула палец в рот.

Господи, эта женщина.

– Я могу достать травку, – потрясенно произнес я.

– Может, в другой раз, – она неопределенно повела плечом, напомнив мне прошлую Грейс.

– А ты не боишься, что тебя могут увидеть ученики?

– Я думала, мы пойдем к тебе.

– Ну да, конечно. Мы можем, – я отчаянно закивал, как школьник, готовый на все. – Да, без проблем.

– Смотри, – указала она на парня, который бегал кругами, катая свою девушку на закорках. Она заливалась смехом.

Грейс улыбалась, но ее глаза наполнились слезами. Черт, Грейс, пожалуйста, не плачь. Я не могу.

– Я тоже так могу. Я еще не настолько стар.

Она смотрела на меня, смеясь сквозь слезы, катящиеся по лицу.

– Ладно, старик Шор. Я бы тебя испытала, но сегодня я в юбке.

– Так ты говорила что-то насчет того, чтобы пойти ко мне, – напомнил я невинно.

– Ну да, если хочешь. Я хочу посмотреть, как ты живешь.

– Правда?

– Конечно. Я хочу посмотреть, как ты живешь. Это не значит, что я собираюсь с тобой спать.

– Пффф. Ясное дело… Я даже и не думал, – хотя, конечно, я думал именно об этом.

Был час пик, и в метро было полно народу. Грейс прислонилась ко мне спиной и оперлась на меня. Я думал, закрыла ли она глаза. Наклонившись, я прошептал ей на ухо:

– Надо было взять такси или пройтись. Я забыл, что мы уже взрослые.

– Мне нравится ездить с тобой в метро.

Я притянул ее ближе. Казалось, этих потерянных лет никогда не существовало.

Мы зашли в мой дом и поднялись в лифте на четвертый этаж. Двери лифта открылись, и Грейс зашла в лофт первая. Она сразу заметила открытые потолочные балки. Я зажег свет.

– Мэтт, это потрясающе.

– Мне нравится.

Небо еще не совсем потемнело, и в комнате было достаточно света. Грейс подошла к окну.

– Отсюда, наверное, можно разглядеть крышу моего дома.

– Нет, нельзя.

Она повернулась ко мне и улыбнулась.

– Налить тебе бокал вина? – спросил я.

– Было бы неплохо.

Я ушел в кухню, оставив ее осматриваться. Спальня, кухня и гостиная в лофте переходили одна в другую, создавая единое большое пространство с высокими потолками, перегороженное только несколькими выступами стен. Наливая вино, я видел, как она провела руками по белому одеялу на кровати.

– У тебя очень здорово. Мне нравится эта рустикальность. Обычно такие квартиры делают гораздо более современными.

– Считай меня старомодным.

– Я не думаю, что ты старомодный.

Она подошла к стене, на которой висела та самая, выигравшая множество наград фотография.

– Устарело? – спросил я, передавая ей бокал.

– Вне времени, – ответила она с легкой усмешкой.

Мне тут же захотелось, чтобы она имела в виду нас с ней. Разве мы не были? Вне времени? Ничто не могло изменить того, что было у нас тогда, даже если между нами возникли мысли о том, что могло бы быть.

– Спасибо. Хорошее замечание.

Она показала на фотографию:

– Это… Это очень сильно. Дети и оружие… – Она покачала головой: – Так трагично. Тебе было страшно, когда ты это снимал?

– Нет. Знаешь, за камерой почему-то чувствуешь себя защищенным. Поначалу в таких местах я вообще очень сильно рисковал.

– Как ты думаешь, ты сможешь получить еще одного Пулитцера?

– Это событие из тех, что случаются только однажды. Но – да, я хочу вернуться к полевой работе.

– Готова спорить, лучшие кадры – это счастливая случайность.

– Так же как и в жизни. – Я шагнул к ней и заправил ей за ухо прядь волос. – Мне хочется тебя поцеловать.

Она быстро отхлебнула вина.

– Хммм… Ты часто ходишь в театр?

Я фыркнул:

– Тебе потрясающе удается переводить тему разговора.

– Я думаю, что не смогу долго тебе отказывать, а я правда хотела… – она сглотнула и отвернулась.

– Что, Грейс?

– Я правда хочу начать снова, – она, видимо, нервничала от этого разговора. Ее грудь высоко вздымалась.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты был моим лучшим другом, – сдерживая слезы, она отвернулась.

– Пожалуйста, не плачь.

Ее глубокие, сияющие глаза снова встретили мой взгляд.

– Мэтт, я пытаюсь сказать тебе кое-что.

Я обнял ее и привлек к себе. Она хотела, чтобы мы не спешили, так же как это было раньше – все эти дивные минуты в общаге, когда мы просто были вместе, танцевали, пели, играли музыку, делали фото. В этом вся проблема взрослых людей. Они не хотят тратить время, потому что уверены, даже в относительно нестаром возрасте тридцати шести лет их дни сочтены. И думают, что могут узнать кого-то насквозь, до души и сердца, поговорив с ним какие-то пять минут.

Я слегка отстранился и заглянул ей в лицо.

– У меня есть идея. Оставайся тут, располагайся, сними туфли, – я указал ей на полку с пластинками. – Выбери музыку. Я скоро вернусь.

Я выскочил из лофта, спустился на лифте, перебежал через улицу и за минуту бегом поднялся на три лестничных пролета. Рик Смит был единственным известным мне дилером в радиусе ближайших пяти миль. Я забарабанил в дверь.

Он открыл. На нем были спортивные штаны и радужная повязка на голове. Никакой рубашки. Для писателя за сорок, выходящего из дому лишь для того, чтобы выгулять своего кота Джеки Чана, он отлично загорел.

– Мэтт, приятель, в чем дело? – спросил он, слегка запыхавшись.

– Прости, Рик, я в неудачный момент?

– Нет, нет, ничего, я просто занимаюсь тай-бо.

– А, тай-бо. Это еще принято?

– Ну, не то чтоб это могло куда-то исчезнуть, братан, – это упражнения. Давай заходи. – Он широко распахнул дверь. Я никогда не был в его квартире дальше двери. Однажды я приносил ему сбежавшего Джеки Чана.

Мне показалось, я совершил путешествие во времени, и мне это даже понравилось. Все в его квартире было старым, но в прекрасном состоянии. Телевизор «Тошиба» в углу, поставленный на паузу, показывал Билли Блэнкса. Рик делал свои упражнения по очень старому видео с записью тай-бо.

– Это у тебя видик?

– Ну да, работает как часы. Чего ж я буду от него избавляться?

– Ну да.

Честно говоря, я ожидал, что в его квартире будет жуткий бардак, но все оказалось совершенно наоборот.

Он вышел на кухню и вытащил из холодильника бутылку с водой.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище. Могу предложить воды, или, может, отвар из отрубей? У меня еще есть соковыжималка, можно сделать прекрасный свежий сок, если хочешь.

– Нет, Рик, спасибо. Ты очень любезен.

Он оказался помешан на здоровье. Я с тоской подумал, что мне бы стоило прочесть хоть одну его книгу, прежде чем бежать к нему и просить травы.

– Чему я обязан счастьем твоего посещения?

– Да, так я… эээ… даже толком не знаю, как сказать… Ко мне зашел старый друг, и мы…

– Вам нужно что-то, чтобы взбодриться?

– Точно! – Я указал на него пальцем, словно он только что выиграл в Верный Ответ. Никто больше не говорил «взбодриться», но какое это имеет значение.

– А с чего ты взял, что у меня есть? Ты думаешь, я дилер, или что? Ты думаешь, я распространяю наркотики? – Выражение его лица было непроницаемо.

– О, черт. – Я мог бы поклясться на Библии, что каждый раз, когда я встречал его, у него были красные отекшие глаза и от него разило травой.

– Ха, братан, вот я тебя и поймал! Я просто шучу, – заржал он и, проходя мимо, хлопнул меня по плечу. – Секунду.

Он вернулся, держа в руках медицинский контейнер без надписей. Внутри проглядывались упаковки. Поднеся его к моему носу, он сказал:

– Слушай, и слушай внимательно. Это Кинг Куш. Медицинская марихуана. Я достал ее в единственном распределителе медицинской марихуаны на Восточном побережье. Взял напрокат машину и проехал всю дорогу до чертова Мэна, чтобы достать эту хрень. Не давай никому и не трепись кому попало, ясно тебе?

Его глаза-бусинки смотрели на меня, словно лазер, прожигая насквозь.

– Рик, я даже не знаю. Ты начинаешь пугать меня.

– Оно суперсильное. Тебе понравится, еще скажешь мне «спасибо».

Из комода он вытащил стопку бумаги и протянул мне:

– Надо?

– Хм, да, – я взял бумаги и травку и распихал по карманам.

– Сворачивай потоньше, и выкури со своим приятелем сначала половину, а потом посмотрите, как пойдет.